Лучше бы он остался в постели. Эта мысль слишком настойчиво скреблась в его черепной коробке, не давая покоя. Казалось бы, они решили с Профессором одну проблему. Только чтобы у Натаниэля возник десяток других на этом фоне и все они касались того, чего он понимал меньше всего — чувств.
Да чтоб он еще раз полез спасать человека!
«Никогда больше». Кажется, именно это любили повторять лидеры мутантов. Почему бы ему не последовать этому кредо? Страйф бы никогда такого не допустил... и потому он всегда был один. А теперь был Натаниэль, который по неведомым самому себе причинам, докапывался до несчастного баристы. Ему был нужен самый лучший кофе, обязательно правильного помола, не пережаренный... разумеется, из отборных зерен и приготовленный по всем правилам. Только самый лучший кофе для той, из-за которой он сейчас не чувствовал себя одиноким.

Нэйт телепортировался в покои Белой Королевы без лишних спецэффектов. Просто появился из ниоткуда с едва различимым шелестом псионики, окутывающей его тело, и послушно следовавшими за ним по воздуху двумя картонными подставками, в которых разместились восемь различных вариаций кофе, и пакетиком с круассанами. На секунду Натаниэль замер, поздно сообразив, что мог напугать женщину своим появлением, но Эмма копошилась в душе и ничего не заметила. Зато он заметил, что не взял чай. Хотя чай был в запасе у самой Эммы, ведь все началось именно с него.
Натаниэль осмотрел комнату, с которой у него были связаны весьма приятные воспоминания. Взгляд сам собой зацепился за экран телефона, на котором красовалась фотография с подиума в Лондоне. Подпись гласила, что Белая Королева и ее муж стали «самыми яркими звездами благотворительного вечера».
Вот так вот они попили чайку...
Во-первых, они действительно неплохо смотрелись вместе. Утонченная Фрост контрастировала с его немного грубоватыми чертами и массивной фигурой. Красивая пара. Глупо было это не признавать.
Во-вторых, Натаниэль не придавал их мнимым статусам какого-то значения. Пока что для него все эти муж-жена были очень далекими понятиями. Все это было не про него и не с ним, так зачем вообще обращать внимание на то, что ничего не меняет. Однако какая-то крохотная часть внутри него находила подобный статус, как минимум, любопытным. Ему было тепло от мысли, что Эмма Фрост принадлежала ему хотя бы в этих жалких газетных статьях.
До тех пор, пока он не понял, что по мнению статей Эмма Фрост принадлежала Кейблу. Разумеется. И это было такое жирное в-третьих, мгновенно вызвавшее в нем волну праведного гнева на своего «брата». Глобальный мир ничего не знал о Страйфе и он не собирался это как-либо менять, но не злиться все равно не получалось. Его бесила сама идея, что Кейбл отберет у него еще и Эмму, потому что он всегда так поступал. Влезал во все его дела и прикидывался слоном в посудной лавке. Нэйт скрипнул зубами, мягко приземлил подставки с кофе на стол и решил, что пора сообщить о своем присутствии. Эмма его успокаивала. Глядишь, не натворит ничего эдакого в неуместном эмоциональном приступе.

Впрочем, когда Натаниэль заглянул в ванную комнату, мысль, что Эмма его успокаивает, показалась несуразной шуткой. Из-за этой женщины у него кровь кипела. На всякий случай он даже оперся плечом о дверной косяк. Что он вообще рассчитывал увидеть, заглядывая к женщине в ванную комнату, когда из нее только-только перестал доноситься шум воды? Да что угодно. Но только не голую женщину в одном полотенце перед зеркалом.
Нэйт, не испытывая и толики смущения, смотрел. Пристально, изучающе, не пытаясь даже скрыть удовольствие от того, что видел. Никаких вам извинений или попыток оправдать нарушение личного пространства. Все это было не про него. А вот желание, граничащее со звериным голодом, застывшее на дне зрачков — это было как раз про него. Однако он сдерживал свои порывы, дрессируя хваленую выдержку и оставаясь стоять истуканом в дверном проеме.
— Я не знал, какой кофе ты пьешь, — Нэйт кашлянул, убирая неожиданную хрипоту. — Поэтому взял несколько вариантов.
В некоторой степени это был почти «завтрак в постель», с некоторыми поправками. Совершенно незначительными такими поправками. Размером со всю Эйфелеву башню.

Отредактировано Chaos Bringer (08.08.2023 00:21)

Латте — это который с молоком и пенкой? Просто молоком? Можно было бы признаться, что Нэйт совершенно не разбирается в этом вопросе, но тогда это был бы не он. Потому что он никогда в подобном не признается, уж точно не при свидетелях. И уж точно не перед женщиной, которая ему нравилась. Эмма будоражила его. Так что Натаниэль точно знал, что такое латте, и в каком из принесенных стаканчиков находится желаемый кофе.
— Видел.
Согласно кивнув, он наконец-то отлепился от косяка проема, буквально в один шаг сократив расстояние до Эммы. Нэйт осторожно забрал стаканчик с черным кофе из ее руки, вложив в нее новый. Тот самый, с правильным количеством пенки и душистой корицей. Пальцы обожгло от соприкосновения с женской кожей, но ничего не дрогнуло на суровом лице. Зато дрогнуло где-то глубоко внутри грудной клетки.
— Тебя это напрягает?
Его — ничуть. Если не обращать внимание на то, что весь мир, за небольшим исключением, видит в нем Кейбла. Что такое статус супруга для того, на кого вешали и куда более хлесткие ярлыки? Он был владыкой, тираном, завоевателем, спасителем, губителем, богом... теперь, вот, мужем. Сугубо с точки зрения желтой прессы. Для него это не значило ровным счетом ничего, но для Эммы? Это был ее мир, в котором статус замужней женщины мог как решать проблемы, так и добавлять новых. Если она захочет, он устроит так, чтобы ее не называли ни миссис Саммерс, ни миссис Фрост-Саммерс, ни просто миссис...
Или нет?
Нэйт сделал глоток крепкого черного и слегка прищурился, глядя на женщину. Мысленно пробуя на вкус новообретенные статусы из прессы и примеряя Эмме новую фамилию. Вероятно, проблема была в том, что он сам не слишком осознавал и принимал себя как Саммерса. Ассоциация с прошлым, в котором Скотт и Эмма были вместе, даже не возникла — ему было все равно. И все же обо что-то он спотыкался, выстраивая картинку из мистера и миссис Саммерс.
Возможно, потому что какая-то часть него все еще жаждала быть просто Страйфом. Особенно после того, что случилось в астрале. Может быть, он зря пытается играть по правилам, которые ему навязывает окружающее общество? Но если он будет просто Страйфом, то примут ли его? Примет ли его Эмма? Осознает ли она вообще в полной мере, кто сейчас рядом с ней пьет утренний кофе?
С каждым днем вопросов становилось куда больше, чем ответов. С такой тенденцией стоит ожидать прихода экзистенциального кризиса. Или того хуже — кризиса среднего возраста.
— Мне нравится фотография, — Нэйт отсалютовал стаканчиком в сторону экрана телефона. — Но не нравится, что в статье говорят о Кейбле. Однажды придется это исправить. И миру вряд ли понравится знать обо мне.

В одном Эмма точно была права — он знал. Пожалуй, иногда даже слишком много. Оставленные за его спиной миры нередко были похожи, события повторялись, а ключевые фигуры оставались на своих местах. Что-то вроде устойчивых базисов, как Кейбл и его любовь к большим пушкам.
Страйф бы не спешил называть Атлантиду дружественным государством. Благосклонность Нэмора очень быстро сменялась рыбно-крестовыми походами на сушу, если королю вожжа под плавник попадала. Что-то Натаниэль не видел подводника среди мутантов Кракоа, а это означало лишь одно: Нэмор сам по себе. Совсем как он когда-то. В лучшем случае Атлантида будет партнером, пока их интересы будут совпадать. Поправлять Эмму, конечно, он не стал.
При упоминании Феникса во взгляде Нэйта промелькнул всполох темного пламени, словно болезненный отголосок не стихающей войны. Особенно, когда Эмма сказала о поступившем ей предложении.
Согласилась бы она? Маска спокойствия дрогнула, тело Натаниэля напряглось, выдавая эмоции. Ему не нравилась мысль, что Эмма Фрост могла быть королевой Атлантиды. Нет, не так. Ему не нравилось, что Нэмор вообще предложил ей это. Желание ободрать золотую чешую у этой рыбешки было очень сильно. Нэмор испоганил бы ей жизнь своими перепадами настроения, разбил бы сердце своей любвеобильностью, он бы... он бы не сделал ее счастливой! Нэйт споткнулся об эту мысль. Не в первый раз он уже думает о благополучии этой женщины, а не своем собственном. Ему действительно это стало так важно или в нем клокочут собственнические позывы? 
Он тоже страдал перепадами настроения. У него тоже было много любовниц и он никогда раньше не ограничивал себя в подобном вопросе. Вот только ему не нужен был Феникс, чтобы захватывать государства и миры. А уверен ли он, что сам сможет сделать ее счастливой?
— Ты бы приняла его предложение?
Если бы он не появился в ее жизни. Если бы они не отправились в маленькое путешествие по миру. Если бы он не поцеловал ее тогда на глазах у восторженной публики. Если бы он не целовал ее в этой спальне так, словно на утро будет конец всего сущего.
Нэйт допил кофе и присел на кровать, но под его весом матрас продавился, качнув по инерции Эмму к нему. Он задержал дыхание — близость этой женщины становилась практически невыносимой. Такое уже точно не спишешь на пьяное восприятие. Между ними могли бы быть сотни условностей, глупая общественная мораль, разногласия и добрый десяток других аргументов, но на деле между ними было всего лишь банное полотенце и уменьшающееся расстояние.
— Из меня та еще сенсация, — Натаниэль усмехнулся, с хитрым прищуром глядя на Эмму. — Возможно, я могу тебе напомнить вчерашние события.
Да плевать ему на самодовольную ящерицу, выползшую из ванной комнаты. Потом он заберет ее и выкинет в ближайшие кракоанские кусты, пусть флора и фауна сами выясняют отношения друг с другом. А пока он просто хотел разобраться с тем, что чувствует, вставая на опасный путь и позволяя желаниям направлять его. Поэтому он коснулся лица Эммы, проводя пальцами от подбородка к скуле, обхватывая ее голову и притягивая к себе. Позволил огню растекаться под своей кожей, заставляя быть жадным до сумасшествия: ему нравилось целовать эту женщину требовательно и горячо, нравилось, когда она делала прерывистые вдохи. Когда он был ее обжигающим солнцем.
Нэйт потянул ее на себя, предусмотрительно перехватив стаканчик с кофе телекинезом, чтобы не пролился. Вынуждая Эмму опираться рукой не на кровать, а на него самого. Проклятье, да его словно ударило статическим электричеством от, казалось бы, простого прикосновения. Чушь! В этом не было ничего «простого». Все, что касалось этой женщины, было сложным, запутанным, невозможным и таким манящим и восхитительным одновременно. Если в темном омуте отношений с Эммой Фрост и водились черти, то он жаждал узнать их всех. Или попросту стать их дьяволом.
«Я помню вкус твоей кожи, Эмма».
Атлантида не заслуживает ее. Ей не нужен король, потому что она уже королева. Выше только боги. Приняла бы она предложение Страйфа разделить весь мир? Когда-нибудь он ее об этом обязательно спросит.

Было или не было... разве это важно? Удивительно, но Нэйт не находил отсутствие секса прошедшей ночью каким-то досадным упущением. Впервые за долгое время он не только спал, но и спал спокойно. Без кошмаров, без внезапных вторжений в собственный разум, за исключением «утреннего» Профессора, без клекота древней сущности. И этим тихим сном он обязан был Эмме Фрост, а не хмельному состоянию. Если бы выпивка помогала проваливаться в блаженную бессознанку, то он бы был пьян каждый чертов день.
Сейчас от спокойствия не было и следа, но Нэйт чувствовал себя просто великолепно. Ему было абсолютно все равно, как называются те чувства, которые будоражит в нем эта женщина, как называется то, что между ними происходит и почему оно происходит. Даже древняя сущность притихла, не пытаясь управлять его желаниями. Все ушло на второй план, сузив мир до единственной потребности жадной близости.
Нэйт пропустил момент, когда Эмма избавилась от единственного предмета своего «гардероба» — полотенца. Вероятно, он был слишком занят ее губами и тем жаром, который растекался под кожей. Довольно рыкнув на выдохе, он запустил свою огромную пятерню во влажные после душа волосы Эммы, которая вовсю ерзала на нем. Не то чтобы он был против. Однако в брюках ему было уже весьма некомфортно, даже с учетом натяжения ткани. С каждой секундой дорогая одежда рисковала быть обращенной в пыль.
Перехватив женщину за талию одной рукой, Нэйт круто перевернулся, роняя ее под себя на матрас, который, не ожидая акробатических трюков такой весовой категории, закономерно попробовал отпружинить, но куда там! Эмма оказалась зажата между собственной постелью и почти двумя центнерами стальных мышц, нависающих над ней. В сравнении с ним она была маленькой и хрупкой. Впрочем, в сравнении с ним почти все выглядели такими. Если бы Эмма знала, как он разрывал людей на части голыми руками или как трещали кости от его рукопожатий, вероятно, ее бы напугало это. Но она не знала, и единственное, что Натаниэль сейчас читал по ее движениям и лицу, складывалось в простое и лаконичное «еще». Возможно, даже знание этого ее бы не остановило.
Как не остановило его.
Нэйт чуть приподнялся, скользя горящими взглядом по ее телу. Он уже видел ее голой, но пьяная попытка спать в шторе и то, что было сейчас — несравнимые вещи. Эмма Фрост была совершенна. Однако красота тела была не основой совершенства. Им был огонь, с которым она отвечала на его поцелуи и прикосновения. Нэйт — хвала его телекинезу! — практически мгновенно избавился от рубашки, возвращаясь к своей женщине и накрывая ее своим телом. Кожа к коже — пламя к пламени.
Одна рука скользит по ее изгибам, пока не закидывает ногу Эммы ему на талию. Сейчас он жалеет, что брюки все еще на нем, и одновременно радуется, что это так. Наличие хоть какой-то одежды создает иллюзию контроля над царившим между ними безумием и оттягивает момент. С другой стороны, ему хочется, чтобы Эмма психанула. Чтобы ее руки сами расстегнули ремень. Он хочет увидеть, как дрожат ее пальцы, ибо знает — она хочет его так же, как он ее.
Немыслимо.
Другая его рука снова зарывается в ее волосы, он держит ее крепко, пока поцелуи вырывают гортанный стон. Он заставляет ее чуть повернуть голову, открывая ему беззащитную шею. И он тут же скользит губами по ней, сходя с ума от запаха, вкуса и нежности кожи.
Идеальна.
Нэйт приоткрывает свой разум, устанавливая прочные телепатический канал с ней, без предупреждения позволяя ей увидеть все то, что он чувствует и названия чего не знает. Залезть к нему в голову и ощутить все, что ощущает он. Когда касается языком пульсирующей на шее жилки. Когда она прижимается к нему бедрами. Когда ее грудь касается его.
Ему не нужно шептать ей на ухо, не нужно облачать что-либо в слова, пытаясь передать то, что не передаст ни одно слово ни на одном языке. Телепатия дарила уникальную возможность выразить чувства, не прибегая к речи. Это уже больше, чем жажда близости.
Одним текучим движением Нэйт смещается ниже, ловя губами ее сосок. Теперь он знает новый оттенок у эйфории.