В последние несколько дней Сатане всё время было холодно. Это было странным ощущением, потому как никогда прежде демон не мёрзла, легко переживая купание в проруби или падения с высоты птичьего полёта в сугробы из какого угодно снега; а тут, кутаясь в короткую тёмную шубку, девушка ощущала себя так, словно вскоре должна была покрыться льдом. В прочем, если судить по тому, что с длинных рыжих волос, перехваченных серебристым обручем венца, то и дело приходилось стряхивать лёгкие белые искорки, неохотно таявшие на раскрытой ладони, это было не таким уж и невозможным вариантом. Снять корону надолго не удавалось - начинала до безумия болеть голова, отзываясь в висках тихим, насыщенным шумом дальнего моря, бьющегося о берег, и в конце концов Хеллстром смирилась: раз по каким-то причинам адский артефакт считал необходимым находиться рядом со своей хозяйкой, сдерживая её натуру, значит, так оно и было нужно. В конце концов, эту вещь из тартарианских глубин смертным всё равно было не увидеть, а сама королева избегала собственных отражений что в зеркалах, что в окнах проезжавших мимо автомобилей.
Они причиняли какое-то неловкое, смутное чувство, близкое к почти физической боли.

Неделю назад, из ничего появившись в своей квартире в Нью-Йорке, дьяволица за полчаса покидала в спортивную сумку вещи, которые при некотором размышлении смогла опознать, как необходимые, сверху бросила ноутбук, бывший скорее приятным бонусом и позволявший читать что-нибудь в меру спокойное, а не только новостные сводки, и исчезла в неизвестность, не оставив ни записки, ни адреса, куда присылать письма с воронами. Из всех живых и мёртвых о том, куда сбежала рыжеволосая Венера в своей панической попытке удержать рассыпающийся на осколки разум, догадывался разве что её нежно любимый дядюшка Мефисто, и не то, чтобы он её осуждал. Соседство со штормившим Космическим Кубом было последним, что сам Майа пожелал бы переживать, отчего и был крайне доволен, что Хеллстром согласилась не возвращаться домой, а остаться пока в Верхнем мире - и посмотреть, что с этим всем делать. Сплавить Кобик Вечным уже явно не представлялось возможным, поэтому приходилось изобретать какие-то способы удержать сущность подобных масштабов в узде.
Тем же вечером, выпросив у Бальтазара настоящий человеческий паспорт на свою приёмную дочь, которую для унификации пришлось назвать Катриной, леди Воланд улетела в Италию, так до конца и не осознав, зачем. Возможно, что на самом деле все дороги просто действительно вели в Рим, и дьяволица, сама по себе являвшаяся безусловным доказательством бытия Божьего и воли Его, стремилась туда, где в силах Его мало кто сомневался. Это было скорее интуицией, чем здравым смыслом - надеждой потеряться среди высоких шпилей костёлов и латинских псалмов на мессах, привести в чувство расшатанные нервы и вновь вернуться к чувству долга.
Покой, однако же, не находился вовсе, и из Рима девушка сначала уехала в Милан, а потом - в Римини, остро пахнувший морской солью и вином. Выглядела она откровенно неважно, что, в прочем, в каком-то извращённом смысле было достаточно хорошим обстоятельством - по крайней мере, желающих познакомиться стало существенно меньше, и сейчас демона это необыкновенно радовало. Пытаться никого не убить при любой попытке взаимодействия с окружающей действительностью становилось всё сложнее. Разбуженный сверх-любовным общением с Кобик, которая играла с вероятностями, забывая при этом думать, Ад, чуя свободу, рвался наружу, и человечность, так нежно оберегаемая суккубом, сползала с неё змеиной шкуркой во время линьки.
Большую часть времени, не занятой общением с юным и прекрасным существом, способным щелчком пальцев обернуть в пыль половину миров, Сатана бродила по улицам; ни в еде, ни в воде она не нуждалась, вещи бросила в несколько лет назад выкупленной квартире, а охотиться за душами избегала, остро осознавая, что при любой попытке почувствовать собственные силы её неминуемо сорвёт, и тогда от прекрасного курорта в лучшем случае останутся только дымящиеся развалины. В худшем останется только аккуратный котлован с ровными краями.

Какое было число, Тана тоже не знала - обзавестись телефоном, после того, как был случайно убит последний, она так и не соизволила, спрашивать у прохожих не хотелось, да и ей, на самом-то деле, было даже не интересно. Что бессмертному духу пара лишних месяцев, лет и даже веков - пролетят незамеченными, как будто бы их и не было никогда.
Было поздно: солнце уже давно зашло, и на вымощенной булыжником улочке зажглись фонари. В их электрическом тёплом свете бледная мраморность Хеллстром казалась слегка желтоватой, словно старый пергамент; поправляя на голове капюшон из плотного чёрного шарфа, девушка пошла дальше, не оглядываясь и опустив глаза к земле. Мысли прыгали подобно резиновым мячикам, и разобрать их никак не удавалось. Длинные волосы, завившись в тугие локоны, с едва слышным шорохом скользили по меху шубки, но по ним вопреки обыкновению не проскальзывали искры.

На костёл она набрела случайно; остановившись у каменных ступеней, ведущих к высоким деревянным дверям, некоторое время молчаливо смотрела на них, а потом, сама так и не поняв, отчего, пошла наверх, проскользнув в приоткрытую створку. Демон обычно избегала подобных мест, опасаясь портить молитвы людям, что приходили туда добровольно и верили в искренность просьб своих и милость Иеговы, но сейчас что-то манило её внутрь мягким ощущением тепла, которого так отчаянно не хватало. Перед тем, как переступить порог, рыжая сняла с волос ткань и бесшумно вступила внутрь, словно бы ныряя в мягкий полумрак, тронутый светом зажжённых на алтаре белых свечей.
Расстегнув верхнюю одежду - под ней был мешковатый свитер, скрадывающий очертания тонкой фигуры, - Сатана подошла к подсвечникам и даже протянула было руку, чтобы взять одну из свободно лежавших рядом свечей, но в последний момент будто бы передумала. Пройдя вдоль аккуратных рядов тёмных скамей, суккуб села на одну из последних, с самого края, сложила на коленях ладони, обтянутые плотной кожей чёрных перчаток, и, запрокинув голову, стала смотреть на барельеф, растянувшийся по стене за алтарём. Иешуа, чья голова была охвачена золотым венцом, смотрел на дочь Люцифера сочувственно и мягко, как смотрит на юную девочку старший брат.
Чуть слышно потрескивало пламя фитилей.[icon]http://s6.uploads.ru/sD4TI.jpg[/icon]

Хеллстром всегда успевала понять, что в помещении есть кто-то ещё, до того, как слышала шаги, чувствуя чужие ауры, но сегодня она была слишком слабой и уставшей, чтобы думать о собственной безопасности - да и не в доме Божьем ей грозила бы беда. Мягкий, приятный голос священника стал для неё почти неожиданностью; девушка резко вскинула голову, поднимаясь на ноги, чёрные перчатки и скомканный шарф полетели на пол с её острых коленей, закрытых плотной тканью широкой юбки. В красивом лице с пухлыми губами на мгновение прорезался страх, смешанный с отчаянным, немым недоверием. Это лицо она не спутала бы, не пропустила и узнала бы в любой толпе; она выучила его наизусть, до последней черты, до едва заметных морщинок у светлых глаз.
Иешуа на барельефе улыбался всё так же мягко и спокойно: утешая, успокаивая. "Тогда Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам..." Руку девушка подала как в полусне, безотрывно глядя на подошедшего к ней отца церкви. Любые слова сейчас застревали у неё в горле.

Белые тонкие пальцы коснулись ладони мужчины в едва уловимом рукопожатии: чужое тепло обожгло ледяную кожу королевы, скользнуло по венам тысячей крошечных горячих искорок, достигло сердца и разорвалось в нём вспышкой рождающейся сверхновой. Сознание поплыло; Сатана чуть пошатнулась и бесшумно вновь опустилась на скамью, каким-то невыразимым усилием воли заставив себя оставаться здесь, в реальном мире, не поддавшись опасно приблизившемуся желанию нырнуть в накатившую тьму и найти в ней успокоение, уплыв куда-то по волнам тихого бесчувственного покоя, в котором нет ни мыслей, ни тьмы. Сидя на твёрдом лакированном дереве, смутно поблёскивавшем в тревожных свечных огоньках, рыжая смотрела на священника затравленным, вымученным взглядом, и в чёрном зрачке тонул окружающий мир, будто проваливаясь в омут и переставая отражаться.
Нет. Не бывает чудес. Не бывает сказок наяву.
Она сошла с ума, она всего лишь видит то, чего нет, ведь это бывало так часто, что уже пора привыкнуть; Хеллстром сглотнула и до побелевших костяшек сжала одной рукою кисть другой, той, что ощущала чужую кожу. Чуть покалывающее, нежное чувство, и оно совсем не кажется выдуманным, выдернутым из безграничного мрака для собственного утешения. Золотые крылья чужой души, пылающие, яростные, огромные, похожие на небесный огонь, обретший плоть, танцуют у него чуть повыше груди, там, где впадинка у ключиц, и суккуб никогда и ни за что не спутала бы этот запах, она выучила его наизусть, она способна была бы найти его в другом времени, за тысячу вселенных отсюда, хоть в другом пространстве или другой вероятности.
Сумасшествие или реальность?
На виске рыжеволосой отчаянно, рвано пульсировала жилка. И без того бледная, дьяволица сейчас казалась восковой: её кровь, казалось, вообще забыла, как надо бежать по артериям, повинуясь толчкам сердца, да и оно само не слишком-то торопилось пульсировать вновь.
Истина или сон?
Княжна глубоко вдохнула воздух, терпко пахнувший воском, ладаном и запахом веры смертных. Стальной ошейник на горле, сотканный из пустоты, что так плотно обосновалась в груди, на мгновение ослаб. Тревожные зелёные глаза, звериные и немного сумасшедшие, смотрели на преподобного отца снизу вверх, проникая словно в саму его суть.
- М-майкл?.. - Голос суккуба звучал отрывисто, хрипло.
Она не знала, чего хочет больше: понять, что обозналась, заблудившись в своей истерике, или узнать, что порой случается невозможное.
Тысяча мыслей, миллионы вопросов. "Скажи, что это так!"[icon]http://s6.uploads.ru/sD4TI.jpg[/icon]

Единственным врачом, который был в состоянии помочь королеве, сама она не без оснований считала палача. В некоторых случаях топор - то верное средство, которое наконец утешает головную боль, потому что ничего другое уже не справляется; возможно, в том мёртвом городе следовало бы убиваться о Кобик несколько активнее, чтобы на пару лет взять отпуск и полежать в безграничной пустоте, залечивая раны на душе и зализывая отметины на теле. Это сэкономило бы всем окружающим пару вагонов нервов, а саму дьяволицу не загнало бы, как раненного зверя, в эту итальянскую церковь. Так и жила бы себе, ничего не зная о своём прошлом, лишь только во снах, беспокойных и тоскливых, вспоминая привкус небесного золота.
Хеллстром медленно облизнула пересохшие губы.
Мягкий, успокаивающий голос, обволакивающий, точно покрывало; светлые, чисто-голубые глаза, строго и вместе с тем ласково заглядывающие куда-то в сердце. Всё, как раньше. Всё повторяется снова и снова, и колесо всё крутится на стальных шипах, сплетая шерстяную нить.

- Нет... Нет, спасибо, со мной всё хорошо. Вы меня не помните? - На несколько секунд в костёле повисло неловкое молчание, в котором слышно было лишь лёгкое дыхание священника, затем Сатана чуть повернула голову и улыбнулась усталой, ускользающей кошачьей усмешкой. - Мы с Вами уже встречались, преподобный отец Херон, только очень, очень давно...
Так давно, что человеку покажется вечностью, но что ей, бессмертной тени, плоти от плоти одного из самых древних чудовищ, те сорок лет - мгновение, которое легче ангельских перьев. Глубокие зелёные глаза вновь и вновь скользили по барельефу, когда девушка отвернулась от своего собеседника; лица апостолов, мягкие наклоны голов, золотой венец над головою Христа, разведённые в попытке обнять и утешить всех желающих руки. Всё здесь одновременно чужое и своё, кровь падшего, что течёт по жилам его дочери, тревожилась от ощущения света, растворённого в церковных плитах и осевших в стенах молебенов. Все они когда-то были Светом, что чище ясного неба, но кто-то пошёл своей дорогой. Так всегда бывает.
Тонкие пальцы с аккуратными ногтями, выкрашенными в цвет бургунди, чуть заметно потеплели, согретые рукой пастора. Странное, сумасшедшее чувство, пробирающее до костей, заставляющее тревожно вздрагивать саму душу. Ах, Господи, неисповедимы пути Твои... Суккуб склонила голову - ворох тяжёлых волос скользнул по чёрному меху шубки вперёд, по вороту, по груди; потянувшись вперёд, демон подобрала свои вещи, казавшиеся на полу осколками темноты, обрётшими плоть.

Она уже знала, что услышит в ответ.[icon]http://s6.uploads.ru/sD4TI.jpg[/icon]

Отредактировано Satana (17.10.2016 18:01)

Девушка отложила сумку на сидение скамьи, быстрым, привычным жестом расправила тёмную юбку; в тревожных, несколько торопливых её движениях чувствовалась странная и беспокойная нервозность. Вопрос, казалось бы, самый обычный и достаточно невинный, да и никто не заставлял королеву называть своё настоящее имя, - ведь у неё было три десятка других, - но она почему-то колебалась. Эти светлые глаза, строгие и одновременно очень мягкие, выворачивали наизнанку душу, заглядывали внутрь; так умела смотреть сквозь людей в саму их суть дочь дьявола, но этот человек видел там не клубки тёмных перепутанных желаний, извращённых и тайных, а остатки догорающего света, которого, казалось, не осталось в сердце этого существа, вышедшего из самой тьмы.
Когда-то он разжёг в ней костёр - давно это было, очень давно, и одновременно будто бы вчера, - а теперь не помнит ни лица, ни имени, ни звука мягкого хрипловатого голоса.
Причудливо тасуются карты историй; боги любят пошутить над теми, в чьи судьбы играют, и порой, как и смертные, которые в них верят, боги бывают жестоки. Суккуб неотрывно смотрела на чуть усталое, мягкое лицо Иешуа на барельефе, и губы её едва заметно шевелились; можно было подумать, будто бы она молилась, но Утренняя Звезда слишком хорошо знала, что на самом деле Господь редко когда слышит обращённые к нему слова. Быть может, Он просто устал, а, быть может, считает, что дети должны сами исправлять ошибки, которые они допустили.
Узкие ладони прошлись по лицу, словно бы дьяволица снимала паутинку, затем она улыбнулась, скорее сама себе. Теперь, когда последние сомнения в истинности происходящего у неё пропали, стало ещё хуже; одно дело, когда можно проснуться и разорвать затянувшийся кошмар, мучающий надеждой и тоской, а другое дело - когда и выхода, в общем-то, нет.

- Сатана, - наконец произнесла она, откинувшись спиною назад и запрокинув голову, чтобы медь волос заструилась, упала шелковистым водопадом на пол. - Меня так назвал отец. Сатана Хеллстром. Я знаю, кем Вы были прежде, преподобный отец, и как Вы жили, и как впервые попали в церковь, и как... - "Как Вы умерли, я тоже знаю, слишком, слишком хорошо." В памяти кружат золотистые крылья бабочки, разбрасывая солнечные блики. - И как были пастырем их; только это было много лет назад. Когда-то мы были близки.
Высокий потолок, стремящийся к небу в своих лёгких сводах. Интересно, что там, за границей небес, там, где заканчивается вечность?
Быть может, если он сейчас примет её за сумасшедшую и больше не будет слушать, будет куда лучше; тогда демон уйдёт и больше не вернётся - и никогда больше не испортит его жизнь снова. Майкл не вспомнит о том, как чист и мягок Свет; и проживёт отведённое ему время, не тронутый тенью Ада, проживёт свою жизнь, которую она отняла у него тогда, потому что не было выбора. Эта неотвратимая тоска, что преследовала Тану всё её существование, это отсутствие собственной свободы, в котором, имея миллиарды возможностей, на самом деле невозможно даже на шаг отступить от предначертанного пути.
Свобода выбора - не пустой звук, и для некоторых она так и остаётся безнадёжной мечтою.
Длинные пальцы мяли края юбки. Ни в одной стороне не лежало ни правильных ответов, ни правильных решений, и бежать было тоже особо некуда. От себя ведь не спрячешься.[icon]http://s6.uploads.ru/sD4TI.jpg[/icon]

Отредактировано Satana (17.10.2016 18:06)

Ей хотелось вновь прислониться к нему, точно уставшему дереву - склониться под гнётом ветра к земле в ураган, ей хотелось коснуться лбом его плеча и забыться в тревожном, подрагивающем сне; вместо этого королева сидела прямо и ровно, словно даже думать об этой слабости было опасным. Майкл, её Майкл - он вернулся так вовремя, что впору было бы заподозрить подвох. Быть может, на самом деле, это всего лишь злая шутка, чья-то игра, и на самом деле его нет вовсе, а говорит она лишь с собственными воспоминаниями? Но нет, этот запах ладана - и душа в мужской груди, чуть повыше сердца, они кажутся такими настоящими, такими искренними, что в них нельзя не поверить.
- Кто я, - девушка посмотрела куда-то в сторону смешанным, пустым взглядом, тряхнула головой и вдруг засмеялась, немного хрипловато и тихо. - Не знаю, преподобный отец, уже теперь не знаю. Несбывшиеся родительские ожидания, пожалуй.
Неоправданные надежды - их было так много, что теперь и не знаешь, как бы ступить так, чтобы их не задеть, не поднять пыль прошлого, белыми хлопьями неторопливо кружившуюся при каждом неосторожном шаге.

- О да, - во взгляде девушки на мгновение прорезалось что-то злое, тёмное, искрою адского пламени вспыхнуло внутри радужки: человек принял бы это лишь за отблеск церковной свечи, но разве может она гореть столь алым и тревожным, - мой отец никогда ничего не делает просто так. Он слишком стар, чтобы позволить себе такую роскошь.
"И слишком умён."
К сожалению, если красотой наследница и впрямь пошла в любимого родителя, то вот с остальным у неё как-то вовсе не задалось; раз за разом, с упорством, достойным куда лучшего применения, Хеллстром ходила по кругу, настойчиво выбирая мужчин, которым по большому счёту была просто не нужна. Все они любили что-то другое - власть ли, женщину, деньги, молот и войны или же Бога, любили искренне, и любить её они бы просто никогда не смогли; Сатана же, падая в захлёстывающий омут своих безумных эмоций, всегда знала об этом... И всё же продолжала влюбляться, вновь и вновь заглядываясь на тех, кто никогда не смог бы ей ответить.
Воистину, грабли - лучший ресурс для самообучения, особенно если повторять их применение до наступления просветления.
Однако где-то там, где-то на самом дне своей души, такой на удивление хрупкой и разлетевшейся в один миг на тысячу витражных осколков, княжна понимала, что никогда не смогла бы вдохновиться другими, теми, кто смотрел на неё с восторгом, с обожанием, с жаждой, быть может. Они были словно бы вовсе пусты, они не умели гореть - пожаром ли или лампадой, они умели лишь отражать её собственный свет; и только те, кто был одержим огнём, пылали так ярко, что выжигали в дочери дьявола всю её беспробудную тьму.

Тёплые пальцы священника грели замёрзшую ладонь, и спустя долгие минуты молчания девушка медленно повернула голову к мужчине и вновь ищуще, виновато всмотрелась в его лицо, отмечая, что оно осталось в её памяти именно таким, как в тот последний день, оставивший на её сердце вечно ноющий рубец. Таким, как сейчас.
О, чёрт, эти глаза, что видят её насквозь!
- А Вы хотели знать о том своём прошлом, которое исчезло из Вашей памяти? - Вдруг спросила дьяволица, дёрнула уголком губ. - Вернуть всё то, о чём забыли? Я знаю, люди часто ищут таких ответов, а потом вдруг понимают, что забвение могло быть куда лучше, потому что скрывало многое из того, что никогда не стоило бы возвращать. Я могла бы Вам рассказать... Вернуть... Но только стоит ли? Ведь тогда, наверное, спираль оживёт опять, и всё начнётся заново...
Колесо Времени крутится, крутится на стальных шипах, и тянется за ним нить - не остановить, не порвать, и только лишь тогда, когда она лопнет сама, закончится цикл. Всё идёт так, как идёт, и даже боги не могут изменить предначертанного. Фатум - рок как предопределённое, неизбежное.
Неизбежное - так много горечи в одном слове.
Зелёные глаза, лесные болота, в которых тонули странники тысячи лет назад, заведённые духами в самую глушь, смотрели на отца Херона пытливо - и одновременно с налётом чистой, искренней печали. Пусть бы он велел ей уйти сейчас - и никогда не возвращаться, и тогда она бы исчезла с лёгким сердцем, зная, что он будет жить спокойно и никто больше не тронет его, потому что никогда не узнает.
Только пусть скажет - и она бы послушалась.[icon]http://s6.uploads.ru/sD4TI.jpg[/icon]

- Вы думаете, это то, чему стоит радоваться? - Устало улыбнулась девушка, на мгновение откидываясь назад, на спинку скамьи, и прикрывая пылающие тусклым фосфорным светом глаза. - Поверьте, преподобный отец, я не та... И не то... Что человек хочет видеть с собою рядом, если он хотя бы немного склонен думать. В прочем, в современном мире это большая редкость.

Осторожно освободив свою руку из ладони мужчины, дьяволица встала и бесшумно вышла из-за скамьи; остановившись в проходе, она запрокинула голову и внимательно всмотрелась в лицо Иисуса, обрамлённое нимбом из золота. Сколько раз в своей голове Сатана проигрывала эти разговоры, сколько раз задавалась вопросом, что же скажет она, если вдруг встретит Майкла снова, что расскажет ему, что вспомнит? И вот теперь в голове чисто и тихо, точно ураган прошёл, и нигде ни следа тех старательно продуманных слов.
Но он хотел знать - и кто она такая, чтобы отказать ему, посланнику Божьему?
Нет, сегодня ей должно рассказать ему - и показать всё, что он захочет.
Чёрная шубка соскользнула вниз, обнажая тонкие плечи и изящную спину, пусть и скрытую мешковатым силуэтом свитера; на мгновение в помещении повисла гнетущая тишина, точно замерло само время, а потом свечи заскрипели, зашептали огоньками своими глухо и сумрачно, выхватывая из полумрака силуэт огромных крыльев. Если бы девушка расправила их, кончики без труда коснулись бы колонн, поддерживающих высокий свод.
Он должен знать, что она - к сожалению - не сошла с ума.
- Что же... - Она на мгновение запнулась, сглотнула, с каким-то усилием выговаривая слова, потом решительно тряхнула копною огненных волос, но поворачиваться так и не спешила. - Вас зовут Майкл Херон, преподобный отец Святой Римско-Католической церкви. Впервые мы познакомились с Вами в семьдесят четвёртом году, тогда Вы уже приняли сан; до того, как стать священником, Вы служили в морской пехоте США и воевали во Вьетнаме. Вернувшись с той войны, отказались от мирской жизни. Я узнала Вас... В какой-то мере случайно. Один из моих чересчур пылких поклонников, слишком горячо жаждавший получить меня в своё личное распоряжение - а так же то, что внутри меня, что на самом-то деле интересовало его куда больше, - сумел всё же поймать меня в ловушку, и, будучи раненной и слишком плохо понимавшей, что происходит, я бежала, не задумываясь даже, куда именно. Мой друг вывел меня в парк у того костёла, где был Ваш приход, и Вы подобрали меня уже без сознания. Я исцеляюсь быстрее простого человека, но Ваша помощь была неоценима - за несколько дней Вы поставили меня на ноги. Мы были дружны несколько лет... Пожалуй, я могу сказать, что любила Вас, но не так, как женщина могла бы любить мужчину, нет, там было другое чувство. Не знаю, отчего Вы привязались ко мне, отец Майкл, истинно - я не знаю, я никогда не могла прочитать Ваши чувства, ибо Вы слишком светлы для меня, но Вы научили меня очень многому, из того, что нельзя было бы найти ни в Аду, ни в Раю, ибо только смертные одновременно сочетают в себе земное и небесное. Вы сделали меня человеком больше, чем демоном.
Пауза.
Видно, как под крупной вязкой одежды ходят тонкие лопатки.

- Вы погибли в семьдесят шестом. - Сатана замолчала, надолго, вспоминая привкус чужих губ, слегка сладковатый от чёрного вина, потом грустно улыбнулась. - Судьба Вашей души мне была неизвестна, я думала, что она покинула этот мир. Как так вышло, что Вы вновь оказались здесь, мне неведомо... Должно быть, у Вас есть дела, которые Вы не завершили, и они держат Вас.
Резко повернувшись на каблуках сапог, она бросила на священника пронзительный, хищный взор, в котором разгорался тревожный огонь, укрылась крыльями своими, точно плащом. Строгое овальное лицо, что, казалось бы, могло сойти со старинной иконы, мелово-бледное, полыхало румянцем: воспоминания, что были крепче любого металла и жгли клеймом, выплеснувшись наверх, заставляли сердце колотиться с неистовой силой. Много лет дочь дьявола просто запрещала себе думать об этом, пытаясь найти собственное "я", но сегодня, глядя в чужое лицо, полное мягкого, почти отеческого терпения, отчётливо понимала, что все заботливо возведённые стены легко и непринуждённо способны рухнуть в один миг.
Как сейчас.
Быстрым, торопливым жестом она облизнула губы и тяжело вздохнула, заставляя уняться сердце, так отчаянно рвавшееся наружу - и это всего лишь один разговор! Страшно представить, что будет дальше. Теперь лёгкий серебристый голос, всё ещё хранящий в себе очаровательную хрипотцу, звучал легче, спокойнее:
- То кольцо, которое я дарила Вам, преподобный отец, моё кольцо с чёрным драконом, оно всё ещё у Вас? Такая вещь никогда не оставила бы своего хозяина, но я никак не могу понять, почему же не услышала его... Вы никогда не надевали этот перстень больше - или же он и впрямь пропал?[icon]http://sd.uploads.ru/DFBuR.jpg[/icon]