[AVA]http://s3.uploads.ru/Sr4CY.jpg[/AVA]Её длинные рыжие волосы похожи на огонь - неистовый, яростный, бушующий стеной и пожирающий всё на своём пути. Да и сама она, снежно-белая, точно фарфор, даже при желтоватом сиянии свечей, похожа на пожар - на лесной и безумный, который кажется прекрасным зрелищем лишь издали, но готов уничтожить всякого, кто рискнёт оказаться поблизости. Мастер, чьи пальцы сухи и опытны, касается её шеи, плеч, рук, снимает с неё кожаные ремешки, один за другим, и видно становится гибкое поджарое тело, полногрудое, крутобёдрое, столь гладкое, столь совершенное, что кажется высеченным из мрамора подобием Галатеи, ибо не может принадлежать живой женщине; тело, за мгновение обладания которым убивали и гибли князья и короли, бесстыдное в своей дразнящей полу-наготе, ибо ничего не скрыть чёрным кружевом, что окутывает её паутиной.
Пока мастер теснит её в раскинутую, точно ласковая паучья сеть, верёвку, перекинутую через верхние балки, она танцует - бесстрашно и легко на каблуках, на которых иная женщина не смогла бы стоять, и каждый жест её в плавности своей подобен переливу ручья. Кровавые губы, в полумраке - почти чёрные, улыбаются хищным, страстным оскалом, и она смеётся, когда верёвка нежной змеёй скручивается на тонких, словно бы у птицы, запястьях. Тьма - её мать, её дом, её тайна и её одеяние, и во тьме она расцветает алым заревом своих локонов и тревожным, мерцающим огнём сумасшедших глаз, в которых царит вечная ночь.
С такой женщиной не живут под одной крышей, ведь не приручить дикого зверя, но ей любуются, как хищной кошкой, что скользит между деревьев в амазонских джунглях; на неё смотрят, как на ангельский образ Лилит, рукою Кольера наброшенный на холст; её боготворят и её же всегда боятся.
И ей восхищались сегодня - как восхищались и всегда, когда дочь дьявола, с именем чьим не сравнится ни одна из женщин земных, ступала на землю. Утренняя Звезда не зря носила имя своё, не даром текла в ней кровь отца, красивейшего из существ мироздания - и здесь, в темноте, среди затаённого дыхания и запаха похоти, который не удаётся спрятать, здесь она сияет нестерпимо ярко.

Тугие ленты жгута, обвивая лодыжки, бёдра и грудь, скользили всё выше - мастер, без всякой лишней спешки, затягивал узлы один за другим. Он и Сатана давно знали друг друга; быть может, этот мужчина с глазами тёмными, как омут, и вовсе знал, кто она на самом деле, но он никогда не говорил ей о том, как и она ни о чём его не спрашивала. Для него княжна была моделью - лучшей из тех, кого вообще можно представить, поскольку сам факт её присутствия стягивал желающих хотя бы посмотреть, если нельзя коснуться, на создание столь прекрасное, что ни одной кукле не спорить с её красотой; она не боялась ни воска, ни огня, ни игл. Самой же Хеллстром будто бы было всё равно, с кем играть, но она лишь привязалась к одному, а потому и приходила сюда раз за разом.
Её вела, тянула сюда жажда эмоций, ибо именно здесь их можно было напиться досыта.
- Всё в порядке? - Голос у мужчины был низким, хрипловатым, с явно выраженными рычащими нотами.
Девушка кивнула, и он, едва заметно опустив голову в ответ, продолжил вязать.
Ещё долгие десять минут, пока земля не ушла из-под ног; горячий воск, заструившийся по спине - суккуб чуть заметно свела лопатки, наслаждаясь теплом, что обожгло бы смертную, стараясь не порвать своим рывком любовно выверенную, выплетенную сеть. Шибари, если отвлечься от того, что простая бечева просто не могла удержать демона и ей самой приходилось думать о том, как бы не сорваться с цепей раньше времени, было королевой нежно любимо: парить между землёй и небом, будучи скованной, казалось по-своему притягательным. Может быть, это был для неё отдых, может быть, способ отвлечься, отрешиться от самой себя, почувствовать жизнь внутри; тут и сама Хеллстром не могла сказать точно. Важно было лишь то, что в "Трискелион" она упрямо возвращалась каждый раз.
Внезапно зоркие глаза, что даже из-под полуприкрытых век видели всё, подёрнулись белёсой пленкой, точки у кошки. Прямо напротив, положив одну руку на подлокотник тёмного кресла, а вторую, отчего-то облачённую в перчатку, упокоив на коленях, сидел человек в тёмном костюме. Длинные волосы, гладко зачёсанные назад, оттеняли его лицо, но именно лицо и привлекло внимание девушки: страшный ожог во всю щёку и скулу с левой стороны и мёртвая, сероватая склера.
- Мастер?
Рука с плетью замерла на одну секунду, достаточную для того, чтобы мужчина проследил взгляд Венеры. Убедившись, что её поняли, дьяволица заговорила вновь, тихо, почти шёпотом, но она знала, что слова долетят слуху того, кому предназначены:
- Ты знаешь его? Кто это?
- Там никого нет.
- Ты уверен?
Хрипловатый смех раздался над её ухом:
- Разумеется. Я ещё никогда не ошибался, считая до нуля.
Взор королевы вновь метнулся к изуродованному человеку, откинувшемуся назад.
Тот улыбнулся, отчего зубы его обнажились лишь с одной стороны. В груди, на месте, где сияла бы яростная бабочка души или же она бы тлела, догорая в греховном болоте, царила лишь пустота, сравнимая с чёрной дырою.

Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете.
Все пожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях. ©

Руки мастера замерли. Кажется, он тоже почувствовал нечто недоброе, что заклубилось вокруг.
- Уходи, - голос Сатаны, до этого мягкий, стелющийся, точно туман по низине, вдруг обрёл неведомую силу и власть, зазвучал с тяжёлым напором. - Тьма сгущается.
Какое-то короткое мгновение, настолько быстрое, что люди не успели даже моргнуть, дьяволица балансировала на грани между реальным и ирреальным, глядя прямо во мрак глазницами, полными огня; и затем как-то очень вдруг, стремительно, точно птица, взмыла вверх, напрягая гибкие покорные мышцы. Верёвка, способная удержать взрослого мужчину, разлетелась в клочья, суккуб же, точно змея - кожу, сбрасывая с себя неудобные ремешки, туфли и тонкий шлейф из шифона, опустилась на землю босыми стопами, выпрямилась во весь свой рост. Грациозная, изящная, с нечеловечески-красивым лицом, она, в общем-то, совершенно не казалась опасной, если не смотреть было в провалы зелёного малахита, этого древнего цвета смерти, что мхом затягивает могилы да склепы. Ненависть, которую она испытывала к человеку, сидящему напротив, можно было ощутить физически, коснуться её руками и ощутить боль и тревогу.
Запела, зазвучала магия, напевным, протяжным стоном; княжна махнула рукой, отбивая заклинание прочь, и сгусток энергии, мгновенно изменившийся внутри и ставший кровавого, багряного почти цвета, взорвался у подножия постамента, озарив весь клуб тревожным недобрым сиянием. Мужчина вскочил на ноги, опрокинув столик, стоявший рядом, бросился к ней, закатывая рукава рубашки, и стали видны символы, чёрными и синими линиями обвивающие его кожу, точно причудливо расшитые ленты. Рисунки, нанесённые чьей-то очень умелой рукою, светились.
Рыжеволосая сделала один небольшой шаг назад, утягивая нападающего за собой. Где-то в глубине сознания она помнила, что не одна, что пока ещё - не одна, и не может обрушить крышу, чтобы избавиться от призрака собственного прошлого. Попытка телепортироваться провалилась - где-то был припрятан артефакт, надёжно закрывший коридор из тьмы, и ей приходилось ловко танцевать между вспышек тревожного сероватого огня, срывавшегося с пальцев противника.
"Это не может повториться. Не может. Не опять. Столько времени прошло! Они должны были умереть давным-давно, а кости их истлеть или стать чашами на чьём-нибудь пиру! Так не может быть!"
Но оно могло… И повторялось. Жизнь вообще редко отказывается посмотреть на одно и тоже шоу дважды, а то и трижды. В обиходе человечества это называется граблями, на которых танцуют, но Люцифер, наблюдавший за детьми творцов с интересом естествоиспытателя гуманно называл подобную традицию "жизненным опытом".

Взор дьяволицы, исполненный тоски, прошёлся по лицу мужчины вновь, запоминая ожог, пустую глазницу с мутным белком склеры, искривлённые губы; интересно, не за то ли, чтобы вернуть себе былую аристократическую красоту, этот человек решился на то, чтобы заложить душу? Глупый размен бессмертия на стремительно заканчивающуюся жизнь; даже маги не существуют вечно, как бы не пытались избежать они этой участи. На шее его висел амулет, тонкая серебряная цепочка просвечивала сквозь ворот рубашки, и Тана лишь про себя помянула Василиска ещё одним добрым нецензурным словом. Змей внутри завозился, пристыженно вздыхая и свиваясь в тугие кольца: когда-то давно он был молод и тоже хотел иметь почитателей, но не учёл, что со временем они почему-то обязательно сходят с ума.
Маг вновь скользнул вперёд, шепча едва слышно слова заклятья; от него Сатана ушла, на миг став столь же бесплотной, сколь утренний туман.
- Ну же, детка, - мужчина медленно, точно пытаясь зажать свою жертву в угол, приближался к Хеллстром, и голос его звучал сладко, точно патока, - ты же знаешь, что я хочу от тебя. Тебе не сбежать.

И где-то здесь Сатану сорвало. Не было для дочери дьявола большего ужаса, чем вновь оказаться в руках полоумных фанатиков Василиска; это был самый чудовищный, древний, тёмный её страх, что много, много лет шёл с ней рука об руку - и зло грыз душу изнутри. "Больше - никогда!"
Тьма взбесилась. Лежавшие на полу тени вспенились, как морской прибой, выпуская наружу силуэты чудовищных псов, сотканных из мрака и огня, огромных и гибких, широкогрудых, похожих на монстров из ночных кошмаров, глаза их, сделанные из углей адских костров, полыхали в тусклом освещении клуба, а лай их, похожий на лязг ржавых топоров, заглушал музыку. Стая, чьей единственной целью было загонять и рвать добычу, сорвалась с места прямо в толпу, не разбирая дороги, и вскоре в клубе запахло кровью. Лишь один, огромный зверь с высоким острым хребтом по позвоночнику, вожак, бросился к ней, одним прыжком преодолевая расстояние до сцены, закрыл хозяйку своим телом, осклабился, демонстрируя акулью пасть.
- Ты стала умнее, - прошипел маг, делая быстрое движение рукой.
Гончая даже не поморщилась, уверенно расставив свои лапы и пыша жаром, что дымом вырывался из её уродливых ноздрей.
- Я повзрослела, - ответила девушка с волосами из застывшего адского пламени за мгновение до того, как собака прыгнула вперёд, распрямившись, точно туго сжатая пружина, и его мощный хребет заиграл под шкурой цвета сажи.
Вместо глаз на лице демона были лишь два тёмных провала, лишённые зрачков и радужки, и ниточки-трещины из первородной тьмы расходились по её лику, что был бы достоин святой, впивались в белую кожу, точно разламывая фарфоровую статуэтку.[icon]http://s3.uploads.ru/Sr4CY.jpg[/icon]

Отредактировано Satana (09.10.2016 20:37)

Don't even say it,
Don't even look away.
Haunted by…
Haunted by…
© London After Midnight

Гончие исчезли так же стремительно, как и появились, рассыпавшись в клочья серого сигаретного дыма. Они оттеснили публику прочь, к выходу, наступая на них дикой клыкастой злобой, но стоило паникующей толпе отхлынуть достаточно далеко от сцены, как стая ушла, потеряв смысл своего короткого бытия здесь, в мире людей. Остался только вожак, огромная страшная тварь с костяным хребтом, идущим по позвоночнику. Сейчас гребень этот стоял в атакующей позиции, делая и без того огромное тело поистине гигантским. Несмотря на то, что первый раз стальные челюсти со звуком капкана захлопнулись впустую, не прихватив руки или горла, в которое он метил, собака явно не теряла надежды. Прямой волчий хвост лежал строго параллельно земле, а слюна, капающая с клыков, чуть слышно шипела, словно была кислотой.
Утренняя Звезда уже не казалась такой прекрасной и хрупкой, какой оставалась в начале вечера. Крутые спиральные рога, украсившие её точёную голову, будто бы втягивали в себя малейшие крупицы света. Она сбрасывала с себя человечность, как ненужную шелуху, как кокон бабочки, и отшвыривала её прочь, отдавая право своей настоящей сущности владеть миром всем. Василиск, встревоженно вьющийся в сознании, стремился дохнуть огнём, обернуть в камень, разорвать когтями того, кто причинял ему беспокойство - зверем он был куда большим, чем та, что пригрела его в собственном сердце, и решения его не всегда отличались изяществом. Хотя, надо отдать архидемону должное, они были крайне эффективны.
Заплясал огонь. Свернувшись в крошечные шарики, пламя закружило вокруг головы дочери дьявола, словно ослепительный нимб, и свет его с лихвой заменял погасшее электричество; свечи же, которые до того стояли на полу, кто-то опрокинул в попытке бегства. Красивая драпировка из тяжёлой темно-багряной ткани, крепившаяся в углу бара и протягивавшаяся карнизом по стене, уже тлела, распространяя вокруг себя удушливый запах, но Сатана не обращала на это внимание. Ей не был нужен воздух и не был страшен земной пожар.
Всё её внимание сосредоточилось на том, кто по законам всех миров уже должен был быть мёртв.

Де Круа был стар. Молодость, растянувшаяся на целую вечность, была ещё одним подарком от Змея, вместе с этой проклятой неуязвимостью к колдовству демонов и ангелов, и, если бы он тогда не решил расширить свои горизонты, Дэни мог бы счастливо жить очень много лет, сколотив себе хорошее состояние и выстроив финансовую империю. Но власть - власть опасна. Те, кто попробовал её однажды, будут жаждать её всё больше и всё чаще. Он ничуть не изменился с последней их встречи - если не считать жуткого ожога, который оставило ему любимое божество, утомлённое столь активным почитанием, но он не стал выглядеть взрослее, навечно замерев где-то в крепких сорока годах. Тёмные волосы, чуть тронутые сединой, были гладко зачёсаны назад, и, несмотря на быстроту его движений, они не разметались; в нагрудном кармане, аккуратно сложенный, лежал чёрный шёлковый платок, и именно он почему-то стал для Сатаны якорем. Чем дольше она смотрела на этот острый угол, тем больше растворялась в окружающем мире, и вскоре стало невозможно различить, где заканчивается её сознание и начинаются следы истеричной паники сбежавших людей.
Даже появившийся вдруг на сцене старый знакомый, тот самый, которого она когда-то отпустила прочь из ада, просто пожав плечами, ничем не удивил королеву, словно он был здесь всегда - и будет также всегда. Её сознание, стремительно разлетавшееся на острые витражные осколки, уже не способно было сосредотачиваться на внятных эмоциях, и всё, что ей было доступно в полной мере - закоренелый, болезненный страх запуганного ребёнка. Девочка, которой она была когда-то невероятно давно, тихо спала всё это время в глубине души, но сейчас всё пережитое вновь нахлынуло на княжну - и не было рядом ни Майкла, который бы спрятал её, с изумительным равнодушием к собственной жизни выставив сектантов прочь, ни брата, чья решимость убить непутёвую сестру только собственными руками спалила бы при необходимости не один город, ни отца, который бы принял её дух там, в темноте бездонного мрака.
Она была одна.
Всегда одна. В прошлом, в настоящем, в будущем.
"И я навеки обречена…"

Обломки секции, какой-то мебели вперемешку с кожаной атрибутикой, ещё недавно превращавшей клуб в привлекательное место для разнообразных категорий граждан, не долетели до мужчины, испарившись в воздухе и не коснувшись даже пылью дорогого костюма тёмно-серого цвета. Сильный щит, мало чем уступающий её собственным; ещё одно неприятное открытие. Весь этот чёртов маг был сплошной неприятностью - даже Адский Огонь не мог спалить его, лишённого души, а потому совершенно неуязвимому перед самой страшной карой Господней.
Он даже не прекратил чаровать, досадливо, как от надоедливого насекомого, отмахнувшись от Хана пятком ручных шаровых молний. От следующего заклинания Хеллстром, припав на одно колено, закрылась взметнувшимся чёрным крылом. Разбившись о мягкие маховые перья в безвредный дым, магия стекла на землю и, зашипев, впиталась в деревянный пол. Растерянная встречей со своим прошлым, она явно совершенно не представляла, что ей делать, и всё сильнее в ней поднималась тьма, которая знала лишь одно решение - сжечь всё, что причиняло боль, и прах этот развеять по небу, дабы он никогда не сумел собраться в то, что уже умерло.
Рычащий хриплым, жутким голосом вожак наскакивал на колдуна, и тот раз за разом был вынужден отбиваться от его целеустремлённой атаки.
Пытающиеся как-то разобраться в ситуации агенты ЩИТа явно были глубоко безразличны основным виновникам торжества, и внимания на них обращали ровно столько, чтобы выразить своё глубочайшее безразличие.
По паркету потянулся лёгкий, сладковатый на запах ночной туман. Он был белёсым и плотным, настолько, что не мог подняться и выше щиколотки, и сквозь него вскоре не стало видно ничего иного; складывалось ощущение, что все те, кто ещё оставался в содрогающемся "Трискелионе", стоят в молоке, от которого поднимался лёгкий пар. Свиваясь в крошечные вихри, туман тянулся к Дэни, кусая его руки и лицо. Мелкие предметы, осколки, капли крови - всё, что попадало в объятия дымки, рябило и вскоре начинало пропадать, растворяясь в её нежных объятиях, точно что-то хищное и очень голодное поглощало остатки жизни, пролитой здесь.[icon]http://s5.uploads.ru/wZrE1.jpg[/icon]

Глубоко в подсознании Сатаны жил зверь, ровесник сотворённой вселенной. Он обосновался в самых тёмных уголках её души, забрав их себе с её разрешения, и теперь они были в большей мере едины - две души, слитые вместе, обладающие одним телом. Василиск пророс в неё чёрными корнями, но и Хеллстром, алый цветок с огненными шипами, вошла в него, как идеально подогнанный кусок мозаики, вставший на своё место.
"Выпусти меня. Я сотворил его, я уничтожу его. Отданное мной я заберу," - тревожный голос, и на мгновение вместо волос женщины проскользнули хитиновые твёрдые чешуйки размером с мужскую ладонь.
"Нет!" - Рявкнула суккуб, распрямляя крылья. Туман вокруг неё заклубился, точно живой, взвился вихрем, затанцевал, повторяя формы своей хозяйки. - "Нет, не смей лезть! Мне уже хватило твоих выходок, Василиск, я уже сполна насладилась твоими решениями, которые падают на мою голову! Хочешь помочь - дай мне сил, или хотя бы просто не мешай!"
Когда Хан - теперь она наконец-то узнала его, вспомнив, смутно, едва уловимо, ту странную встречу у себя в покоях и голос Азраиля, последнего из Всадников, что всегда был с нею - ударил колдуна чем-то своим, чего княжна не могла понять, поскольку не встречала подобной силы прежде, Дени замешкался. На самом деле, госпожа демонов не была уверена, что ему так уж нужен воздух: в базовый пакет закладывания души в загребущие адские лапки, по крайней мере, точно входила возможность существования в вакууме и абсолютном нуле космоса, но, как минимум, двигаться мужчине стало существенно сложнее. Воспользовавшись этим, подобравшаяся в комок гончая резко распрямила чудовищные лапы и прыгнула вперёд, сбивая противника с ног, и воюще-рычащий клубок абсолютной ненависти покатился по полу куда-то в сторону обрыва сцены, слегка покосившейся от того, что происходило на ней. Трибуна не была рассчитана на то, что на ней будут сыпаться заклинания, способные разнести на атомы половину страны - это как минимум.
Одни драконы в упряжке Мандарина представляли собой концентрированный пакет массовых разрушений по акционному предложению "три в одном", ну, о какой устойчивости обычных несчастных зданий предлагалось говорить.
Старый знакомый почти-незнакомец и верный пёс дали девушке передышку, чтобы собраться с силами - и с духом. Как бы то ни было, она уже была не той маленькой девочкой, которую на руках баюкал святой отец, утешая её раны; она давно была железной королевой одной из самых безумных сил мироздания, и не смертному было хвалиться тем, что сама леди Воланд испугалась его волшебства.
Никогда. Никогда больше ни одно живое существо не посмеет тронуть её - дьяволица обещала себе это, и она исполнит обещание, чего бы оно ей не стоило. Ярость и злость - плохие советчики, но зато они позволяют найти силы даже тогда, когда кажется, что сил вовсе нет.

Она больше не сдерживалась, разъярённая собственной болью и страхом, что был скорее тенью прошлого, чем её нынешними мыслями, но оттого - воспоминаниями, уже единожды пережитыми и тёмными, как собственное сердце Венеры, - ещё более жутким, и пространство вокруг неё скручивалось в спирали, отрицая суть себя самого. Мощь дочери дьявола, когда она отказывалась от добровольно наложенных, принятых собою ограничений, призванных сохранить хотя бы какую-то видимость баланса в этом скорбном мирке, поражала - и пугала. В хрупком женском теле жила сила, призванная уравновесить самого Творца, и только волей сердца ада это безумие первозданного начала оставалось под замком.
Но порой - очень редко, всего лишь третий раз за всё её существование, - события заставляли Хеллстром отпустить эту пружину, заставляя стрелки часов Тартара, запущенные некогда одним слишком гордым архангелом, мчаться со скоростью света, и тогда весь мир вздрагивал до основания. В прошлый раз подобная лавина чистой, яростной силы, сплошной поток энергии, в котором не было ничего, кроме абсолютной тьмы, прорвавшей плотину настоящего, едва не спалил Микабоши, и то, что осталось, растёрли в порошок и ссыпали в баночку как напоминание и укор потомкам - сейчас же на месте великого демона стоял всего лишь человек. Пусть старый колдун, давно заложивший душу, пусть опытный и хитрый, но - человек, которому было не тягаться с той, кто была плоть от плоти короля темноты, кто пила его кровь и кто заняла его трон.
Сатана, подняв руки на уровень груди, свела ладони так, чтобы локти соприкоснулись друг с другом, и на белоснежной коже предплечий, тонких и хрупких, как у белой птицы, вспыхнул огненный символ, расцветший, точно свежее клеймо, поставленное жестоким палачом.
Сигил Люцифера горел ярче тысячи солнц.

Щиты де Круа, многомерные, изысканные поля заклятий, которым действительно почти не было равных в подлунном мире, сорвало безумным ураганом, снесло, точно сделанные из бумаги, а тело его, проволочив по вздыбившемуся паркету, перевернуло несколько раз и впечатало в стену, пробив кладку. Распятый, растянутый по потрескавшейся штукатурке, мужчина хрипел что-то бессвязное, пытаясь добраться ладонью до булавки на своём вороте, но тело не слушалось его. Ещё один вздох, и замершая тьма бросилась к нему вспенившимся океанским прибоем, лавиной снегопада, желающей себе жертвы; сдула плоть с белых костей, оставляя лишь остов тела, начисто отполированный, лишённый малейших следов крови и плоти, а следом растёрла в пыль и кости, не оставив ничего.
Мир вокруг окрасился в чёрный цвет, как будто кто-то выключил великанскую лампу. Королева Ада, высокая рыжеволосая женщина с короной из шипов, стояла посреди абсолютной пустоты, и вокруг неё было лишь пространство, наполненное ничем - не было ни клуба, ни людей, ни звуков, ни тени далёких звёзд. Выпущенное наружу первоначало стремилось пожрать всё, до чего могло дотянуться, и не было для него разницу между живым и мёртвым, душами и разумом; всё, что вышло из него когда-то, могло в него вернуться. Огромные глаза Утренней Звезды, наполненные чистым пламенем преисподней, сияли посреди абсолютного мрака двумя угольями, но она не двигалась вовсе, равнодушная к тому, что, не отзови она силу, которая сейчас вырвалась в мир, мира может не стать.
Вместе с остатками контроля ушли и остатки человечность из её разума, да и сам разум отказывался принимать формы, доступные пониманию.[icon]http://s5.uploads.ru/wZrE1.jpg[/icon]

Тёмный старый зверь дремал глубоко внутри сознания княжны, положив тяжёлую голову на когтистые лапы. Он видел странные, будоражащие сны, в которых огонь сплетался с сумрачными тенями, чтобы уничтожить все миры - и затем возродить их вновь, открыв новый виток творения, но его покой был внезапно нарушен - Змей открыл глаза, во мраке казавшиеся двумя озёрцами расплавленного металла. Кто-то звал его? Кто-то рискнул позвать его по имени, не понимая, что последует за этим?
Он прислушался, тенью тени самого себя проскальзывая сквозь сети, расставленные своей госпожой, и вглядываясь в мир, что окружал их - и ничего не видя, кроме взбесившейся тьмы, струящейся по реальности, точно в дурном кошмаре. Десять голосов выли на все лады, не давая закрыть глаза и вновь успокоиться в объятиях тишины.
И тогда архидемон понял - он вновь был рубежом, перейти который - обречь мир на хаос; так уже было и так будет ещё. Судьба плетётся, свиваясь в клубок, но рано или поздно все узелки затягиваются так, что их не распустишь никак, кроме как мечом. Глаза его засияли пуще прежнего, и в них внезапно оказалось по два зрачка.
"Пшли прочь!"
В отличие от тех, кто звал его, Василиск не тратил время на попытки достучаться до разума женщины, с которой делил на двоих одно тело; он слишком отчётливо видел то, что сознание её затуманено, затянуто вуалью лёгкого дыма, в клубах которого угадываются тени призрачных чудовищ. Поднявшись в уголочке души, который он занимал, в полный рост и вытянув гибкую драконью шею, Змей вздохнул, точно кузнечный мех, и широкий алый ворот на его голове, обтянутый плотной чешуйчатой кожей, встал дыбом, как будто бы он собирался броситься в бой. Огромные крылья древнего демона, обычно плотно прижатые к телу, вздыбились в великанский горб.

Он бросился вперёд, сбрасывая с себя и без того рвущиеся цепи контроля, и здание, и здание, сейчас медленно тонувшее во тьме, содрогнулось. Рёв властелина камней можно было услышать, только причастившись к таинству изнанки миров, но от того менее страшным он не становился. Рождённый из огня и тьмы, в колыбели первозданных вулканов, что ещё не знали лавы и истекали только чистой энергией, зверь из низовьев ада был по сути своей и по призванию душою страха, и сейчас волна ужаса, ледяного, первобытного, который невозможно было представить даже на войнах и в пожарищах, взорвала мироздание, вспарывая его, точно охотничий нож - оленью шкуру.
Сатану бросило вперёд, на колени; она упиралась руками в пол, сильно сведя лопатки и пытаясь развернуть крыла, безвольно лежащие на полу, но Василиск сжал её сознание змеиными кольцами, нежными объятиями полоза, что схватил добычу, оплёл собой, отгораживая королеву от себя самой, и укрыл медной шкурой своей, спрятав под огромным телом. Так леопард подминает под себя добычу.
Острым, злым светом сияла адская корона, шипы её, казалось, стали острее, загнутыми вверху, точно когти хищной птицы, но удар, что шёл не извне, изнутри, не мог отвратить и обернуть против даже этот артефакт. Древний зверь знал, что делал. Быть может, вся его судьба вела к тому, чтобы однажды влиться в дух дочери дьявола и стать последним порогом её законов и запретов - быть может, сам фатум толкнул его тогда попытаться захватить власть над ней и теперь вечно смотреть на мироздание сквозь очи её.
Какое-то мгновение в глазах Сатаны плескалось расплавленное золото, надвое рассечённое узким штрихом вертикального зрачка - архидемон медленно осмотрелся вокруг, вглядываясь в роящийся клубок не существовавших для простых людей драконов, вырвавшихся однажды из ада самого и теперь сполна отплативших за милость, что проявила к ним хозяйка чёрного престола. Женские губы исказила хищная усмешка, обнажившая белоснежные клыки на верхней челюсти, когда Змей посмотрел на смертного, застывшего в двух шагах от него, а потом, только кивнув, отпустил девушку, уходя из реального мира. В абсолютной тьме того, что заменяло демону разум, где свернулась в клубок крошечная рыжеволосая фигурка, спрятавшая в ладонях лицо, кроваво-красный дракон лёг с нею рядом, кольцом оградив Утреннюю Звезду от того безумия, что разбивалось о его твёрдую чешую, пытаясь дотянуться до тонких рук чёрными щупальцами.
Первоначало ушло, отхлынув морской волною, и обнажило останки реальности. Половины клуба теперь просто не существовало, точно его просто стёрли, подправив картинку, не существовало и мебели, убранства, вещей; не хватало нескольких людей, решивших посмотреть на то, что будет дальше, и захваченных жадной пастью мрака. Души их отошли в великое ничто, чтобы спустя маленькую вечность превратиться в звёзды, а затем рассыпаться в пыль и образовать новые галактики, стать новым началом и новым концом.

Рыжеволосая девушка лежала на вздыбившемся паркете, не шевелясь. Василиск по-прежнему не отпускал её сути из своих стальных объятий, и тело Хеллстром было пустым, точно тряпичная кукла, и столь же безмолвным. Можно было разобрать, что она даже не дышала, а сердце её не билось - демону не было нужды поддерживать тепло в себе, и без магии, что составляла её основу, суккуб просто перестала быть живой. Прогорела, как свеча, и не слишком-то спешила возвращаться.[icon]http://s5.uploads.ru/wZrE1.jpg[/icon]

Спокойное, мертвенно-бледное тело, в котором не было и следа жизни, безжизненно лежало в мягких объятиях кресла, когда княжна почувствовала, как кто-то окликнул её по имени. Слова были совершенно неважны, но имя - имя это куда больше, чем просто слово. Имя - это суть. Леди Воланд слышала, как зовут её, именно её по имени, с любого конца бесконечной вселенной, из смерти, из беспредельного света и даже из-за зеркальных стен.
И сейчас её звали.
Быть может, она вновь умерла, а теперь лишь слышит остатки прошлого?
Нет. Голос был слишком настоящим.
"Возвращайся. Время вышло, и цикл начинает новый виток," - сказал Змей очень тихо, так, что даже сама Сатана могла бы засомневаться, не было ли это очередным сном. Но нет; секунда, другая, третья; изогнув гибкое стремительное тело Царь Камней разжал свои смертоносные объятия, выпуская королеву свою на свободу, и голос его вновь звучал в её голове тихо и глухо, подталкивая дьяволицу прочь. Подхваченная лёгкой волной океанского прибоя, которым выглядел для неё сейчас реальный мир, адская наместница закрыла глаза, позволяя этим великанским ладоням вынести её наверх.
Вздохнуло тело, а сердце, казалось, должное остановиться навсегда, снова забилось в том же ровном, невероятно спокойном ритме. Дитя ада, сердце его и душа, кажется, вновь была свободной от собственного мрака, надёжно пока пойманного в глубине души и запертого там на сотню замков.
Но только вот она совершенно не помнила - и не понимала - что происходит вокруг. Где она оказалась?
В прочем… Наверное, неважно.
Болезненно поморщившись от усталости, скопившейся от безумных плясок на грани вероятности, Хеллстром вытянула длинные тонкие ноги. Где-то она потеряла свои туфли - а где, вспомнить не могла, - и теперь была босой. Из всей одежды на ней сейчас и вовсе осталось одно кружево дорогого белья, боди со сложной шнурованной спинкой; только, кажется, саму княжну это не смущало вовсе. Бывать нагой, обманчиво-беззащитной под чужими взглядами, ей приходилось куда чаще, чем одетой, и в своей грациозной красоте лесной нимфы, выбежавшей из чащи навстречу сатиру, Утренняя Звезда ощущала себя, быть может, даже лучше.
Красота была её даром и её щитом. Глядевший на тело видел тело и не замечал души. Легче лёгкого было спрятать собственную бабочку с золотистыми крылышками от любопытных взглядов, когда все они прикипали к изгибу её тонкой шеи.
Несколько минут Сатана просто молчала, безотрывно, спокойно глядя на мужчину, что склонился над ней. Она не оттолкнула его прочь - ни рукой, ни волшебством, равно как и не привлекла к себе ближе. Кажется, сейчас Венера просто приняла тот факт, что сейчас ей нужно остаться здесь, там, куда он принёс её; не понимая зачем и не помня почти ничего, кроме обжигающей боли последних нескольких секунд в сознании, дочь дьявола даже не была уверена, что готова сейчас узнать всё то, что же в самом деле случилось в клубе.
Обтрёпанный тюль рукавов, широких и красивых, призванных загадочно мерцать в свете софитов, когда Хеллстром танцевала бы под потолком, взлетел двумя крыльями, когда суккуб на мгновение обняла себя за плечи, зябко и устало, а потом просто исчез. Сполз на пол чёрной бархатистой тенью, чуть заметно переливавшейся искрами, и рассыпался в клочья ночного видения. Тонкие плечи демона поникли, когда она посмотрела на своего собеседника. Кажется, она и без того догадывалась, что никаких хороших новостей ей сегодня не услышать. Не тот это был день для белых крыльев - зато тёмного воронья скопилось, ровно над полем, усыпанном следами сечи.
Тёмные глаза Мандарина смотрели прямо и строго на неё, и леди Воланд ответила ему тем же. Что-то вдруг, протяжно и тихо, звякнуло в мироздании, и Тана ощутила, насколько безумным был этот привет из прошлого. Ведь она считала, что он давно умер, что Денни де Круа больше не существует, ибо никто не распахнул бы перед ним врата, даже ад бы не согласился брать его к себе - но оказалось, что всё страшнее и хуже, чем ей думалось ещё тогда, долгие полторы тысячи лет назад, что стояли у неё перед глазами.
Как он нашёл её? Зачем? Что искал в самом деле?
Бессмертие? Власти? Какая глупость. Как будто этого нельзя было найти у иных, кто был всегда готов заключать сделки.
На мгновение красивые пухлые губы королевы исказила усмешка, но, что странно, в ней не было ни злобы, ни удовлетворения - только грусть, смешанная с тоской, столь искренней, что могла бы она затопить любую душу и обесценить всякий свет.
- Я знаю. Я в этом не сомневаюсь, - негромко ответила она, поднимая обе руки к голове и пальцами убирая растрепавшиеся длинные локоны назад. Непокорные волосы так и норовили вновь упасть на её лицо, в сумраке чужого особняка казавшееся меловым. - Есть вещи, которым не место в верхнем мире, и одна из таких вещей - я сама, когда тьме угодно смотреть сквозь мои глаза и говорить моим ртом. Там… В "Трискелионе" - там хотя бы что-нибудь уцелело, или на месте клуба теперь тоже лишь пустота? Мне… Мне жаль.
В мягком, серебристом голосе Утренней Звезды прозвенела недосказанность, точно она хотела что-то добавить, но потом передумала, остро, пронзительно глянув на собственные руки. "Мне должно быть жаль" - вот, в чём была суть. Чувства, вымытые из её разума прибоем чудовищного мрака, возвращаться отказывались, оставшись где-то там, до куда теперь было не дотянуться, и княжна, ощущая, что должна что-то осознавать, видела лишь серые тона окружающего мира.
Серое, всюду серое - и ничего больше, только вечные сумерки, из которых не найти дороги к рассвету.

Внимательно слушая своего собеседника, девушка, эта рыжеволосая гурия с ослепительными глазами из драгоценных камней, хранила безмолвие древних склепов, и понять что-либо по страстному изгибу её кровавых губ было очень сложно. Она оставила эмоции там, за порогом всех реальностей, и до сих пор не протянула руку, чтобы взять тот узелок, накрепко завязанный в кожу страха и обтянутый ремнями горечи; зеркало всех миров, способная отразить любое чувство, направленное на неё саму, Хеллстром не испытывала необходимости в том, чтобы быть живой по-настоящему; она всего лишь привыкла к этому много больше, чем к этой тянущей пустоте где-то под сердцем.
Но… Но - как бы ей не хотелось, как бы не тешилось ей сказать, что быть такой, как смертные, легче, потому что им не надобно думать над замыслом Господним и понимать, что милость Его тяжела, - Венера не могла. Глядя на серый мир, на серые сумерки, на серые стены серых домов, она осознавала облегчение. Конечно, потом душа, та, что раскололась на части и пропиталась тьмой, к ней вернётся, но сейчас ей было хорошо.
Госпожа ада была спокойна - так был всегда спокоен её отец. Ярость и гнев - удел солнца и света, мраку нет до этого никакого дела. Он равнодушен, как морские волны, и просто перемывает всё, что есть, раз за разом, миг за мигом, камень к камню, превращая их в округлую гальку. Темнота всколыхнулась за ней, и ведьма повернула голову, просто посмотрев на тени - словно и не было их, и они исчезли, оставив княжну свою в одиночестве.
Проведя узкой ладонью по лицу, Утренняя Звезда убрала прочь длинные прядки, зачёсывая волосы назад, вздохнула, медленно положила тонкие руки на подоконники. Вся она была обманчиво тонкой, изящно-хрупкой, как фарфоровая статуэтка, но при этом, когда она смотрела глаза-в-глаза, мало кто выдерживал эту ламию вблизи. Ей не нужно было даже касаться, чтобы подчинять себе людей.
Всё это просто было дьяволице… Не нужно.
Вот почему мир не лежал у её ног - ей не нужен был мир. Не нужно было ничего.
- Кто я… - Задумчиво, напевно произнесла Сатана, глядя куда-то в невероятно далёкое ничто. - Кто я… Мне не ответить тебе на это, Мандарин, так, чтобы ты понял, ибо я - не человек, и жизнь моя не равна человеческой. Кто я - неведомо мне самой. Я - есмь тьма, я - её творение, её сосуд, её инструмент; я - ex tenebris¹, logos, коли тебе так удобнее. Vis consili expers mole ruit sua², и она нашла выход. Вот почему он меня искал; сила, которая во мне, сила, возданная Творцом сущего, стала моей, сила стала мной; мы - есть одно, и много желающих причаститься к ней. Кровь сестры Христа, Мандарин - сила, способная воссоздать галактику и уничтожить вселенную, вот, что они ищут. Ты хочешь узнать, кем он был? Что же, в любом случае, это едва ли тайна, в конце концов, тот, кто явился ко мне, теперь уже наверняка мёртв. Не просто мёртв, теперь его нет навсегда; тьма приняла его душу. Его нет в посмертии и посмертия нет для него. Теперь уже нет.
Пальцы крепко впились в обивку кресла, едва не продрав плотную ткань, а суккуб, чуть прикусив нижнюю губу, посмотрела в сторону, опустив прозрачный свой взор вниз и теперь словно размышляя, как стоит продолжить. Доверяла ли она свою тайну? Едва ли. Camarilla давно не была её тайной, да и не было их уже. Почти не было.
А, может быть, Хан ещё будет ей полезен. Может быть, он вспомнит этот разговор, услышав странную речь. Может быть, найдёт следы, наткнувшись на них случайно - так бывает нередко, ведь всё в жизни переплетено. В то, что секта умерла окончательно, княжна более не верила.
Она была осторожна. Она не повторяла своих ошибок дважды.

Прикрыв глаза, леди Воланд вспоминала, как сквозь стекло, глядя на прошедшие года. Это было так недавно - и одновременно так давно, но для неё не существовало преград во времени. Будь у королевы желание, она заглянула бы даже туда, когда самого времени ещё не существовало.
Голос её, серебристая нежная речь, звучал тихо и спокойно, переливчато, как будто и не о себе, не о своей боли рассказывала эта странная женщина:
- Я была очень юна, когда мы с Василиском поделили одно тело. Змей - такой же демон, как я, но он много, много меня старше - один из первых, кто пошёл за моим отцом. Один из тех, кто строил с ним ад, кто видел, как из хаоса были рождены миры, как они превратились во вселенную и стали реальностью. И… С тех пор прошло немало времени, как мы стали единым, где заканчиваюсь я и начинается Василиск, мы оба точно не знаем. Когда-то, когда я лишь только начинала выходить в Верхний мир, сюда, на Землю, из адских угодий, из замка отца, я столкнулась с сектой, прославлявшей его, Василиска, и желавшей служить ему. Они хотели разделить нас, и Дэнни де Круа был им отцом и пастырем; но - Василиск не желал уходить. Те следы, что остались на лице малефика - это его огонь. Я думала, что он умер, в том огне всё погибло, даже я сама, но… Отчего-то… Он выжил. И вернулся.
"Я не знаю, как," - звучало в этом коротком, рваном слове, да только так ли важно? Ведь больше вернуться он не сможет.
Оттуда никто не возвращается. Но ей было так жаль, что пришлось обратиться к первоначалу, к тому, во что может кануть всё, стоит лишь на миг забыться, потерять себя… Как это уже случалось. Тогда рядом со своей дочерью был дьявол - но кому было останавливать ей теперь?
Однажды баланс мог не выдержать, и ей не хотелось бы думать о том, что случится после.
- Власть развращает. Власти всегда хочется больше. По сути, все смертные грехи - лишь ступеньки к власти. "Он же, обратившись, сказал Петру: отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое."³ Мой отец любил искушать смертных именно ей… Надо заметить, довольно успешно, - жёстко усмехнулась королева, и на мгновение сквозь её чеканное лицо, идеально красивое, полное следов света, сошедшего на юный ещё тогда мир вместе с Первым средь равных, исказилось, пропустив сквозь себя следы столь же древнего зла. - В прочем, сейчас это всё не имеет значения. Человечество научилось искушать само себя так, что нам с вами и не сравниться в том.
Короткая пауза была заполнена лишь звуком её дыхания; затем Сатана мягко откинулась назад, на спинку, разметав длинные локоны по плечам и изголовью. На их кончиках пылали настоящие искры.
- Я ответила на твой вопрос, Мандарин? Коли нет - задавай иной. Я отвечу тебе о том, что ты хочешь услышать, прежде чем уйти. Можешь считать, что это моя плата тебе за то, что ты забрал меня из сердца тьмы. Мне всё равно, кого ты спасал, - ведь скорее всего себя, неправда ли? - ведь я всё ещё здесь. Дед всегда считал, что важнее мотивы, тогда как я думаю, что важнее поступок. Я делец, - негромко произнесла женщина с волосами из пламени. - Я совершаю сделки. Если слов тебе мало, ты можешь попросить меня об ином. Я готова платить за свою жизнь - чувство вины, от которого ты избавил меня там, многого стоит. На моих руках много крови, но то кровь тех, кто оного заслужил. Невинных я не беру, когда… Когда я - это я. Спрашивай.

1 - из тьмы (лат);
2 - сила, лишённая разума, погибает сама собой (лат);
3 - Мф. (16:23);

Когда сойдутся две темноты,
Начнётся рассвет. ©

Ей предлагали свою службу многие - пленённые её красотой, её мудростью, её силой, что казалась смертным, наивным и порой удивительно глупым, даже несмотря на их титулы и звания, гарантом исполнения их желаний. Предлагали своё сердце грешные и святые, рыцари, для которых она бывала прекраснейшей из дам, короли, готовые бросить к ногам женщины, что носила венец из шипов, самое себя, свой народ и земли, малефики, жаждавшие причаститься ко тьме, что смотрела на мир из её глаз. Королева ада, госпожа теней - она будоражила смертных, кем бы ни были они, ибо для того она и была создана, кровь от крови князя тьмы; она жила среди них и вместе с тем не принадлежала их миру. Может быть, за эту нездешность, потустороннюю суть, что жила в точёном лице и топких, как болотная трясина, глазах, Сатану боготворили. В ней находили то, чего не существовало - ибо сама она была тем, что невозможно было представить.
Но всё же она отказывала. Отказывала многим, лишь бросая на них один взгляд и уходя прочь - даже сама себе порой Хеллстром не могла объяснить, почему, но просто знала, что это не тот, кто ей нужен, и, удовлетворённая лишь этим собственным знанием, исчезала ночным видением, нежным призраком, которого не коснуться пальцами, в пыли оставив чужие думы. Не было ей до них дела.
Сегодня же леди задумалась - впервые за много, много лет, что провела в этом мире, который так упорно хранили боги и смертные от того, что должно было с ним неминуемо случиться. Сегодня решалась чужая судьба - и разумеется, она, насмешница всегда, не смеялась сегодня, ибо ни одно существо не могло оценить подобный дар так же сильно, как дьяволица - она знала, каково это, вручать судьбу свою в иные руки и мириться с тем, что решиться она может по-разному.
Detur digniori¹. Это был не самый плохой выбор из тех, кто преклоняли перед княжною колено; дело было не в том, сколько он мог дать ей - ведь на самом деле, Утренняя Звезда не нуждалась ни в чём куда больше, чем сам Хан. Он, в конце концов, оставался человеком, пусть владевшим куда большим, чем многие могли даже представить, но у него были и желания, и тайные мечты; сама Сатана же, отпившая истины из Грааля глотком крови брата своего, не имела таковых вовсе. Единственное, что было доступно ей - голое, чистое сияние собственного духа, не стиснутого ничем, кроме в культ возведённого призвания сохранить баланс. Она ничего более не умела и так же более ничего и не хотела, редкостно обретя в себе единение возможностей и стремлений.
Отец бы смог гордиться своей дочерью, если бы сумел сейчас увидеть её. Или, быть может, он и видел её - как мало она, самая близкая из всех ему и так же самая любившая его из всех, знала о дьяволе, ибо отец тайн умел хранить их как никто иной.

- Fiat voluntas tua, Domini², - негромко произнесла волшебница, повернув голову, посмотрела в сторону окна. - Всё это зачем-то; и ты, и я, и все те, кто просто спят ещё, не открыв глаза и не собираясь сейчас собственным пробуждением встретить рассвет; когда-нибудь мы поймём, зачем, и тогда мир откроется с иной стороны - но пока даже мои глаза не способны увидеть всего. Если ты решил оное для себя, и слова твои не вызваны дымкой часа самоубийц, что идёт к своему завершению - что же… Да будет так, Хан - отныне ты будешь моим. Ты останешься в своём мире и будешь волен здесь поступать так, как тебе угодно, жить так, как и жил раньше, но я призову тебя, когда мне будет оное нужно, и ты придёшь; так же и я приду, если тебе будет нужно; ибо так заведено от начала времён, и королеве навечно слышать своих рыцарей. Я тьму призываю в свидетели слова своего, и да будет оно верно. Fac fideli sis fidelis³.
Она встала, опираясь на протянутую руку, и жаркое прикосновение узкой и сильной ладони суккуба на мгновение стало нестерпимо-пылающим, точно кожа её была раскалённым металлом. Когда же Венера отпустила мужчину, на коже его остался след - почти клеймо, тонко, почти изящно начерченное невидимым взгляду пером; оно напоминало сигил самого Люцифера, только вместо v в его лучах обозначилась w - тонкая ирония для знающих, ведь на самом деле наследница дьявола и была его отражением, повторявшим своего венценосного родителя даже больше, чем сама порой мечтала бы и помыслить. Хранящая в себе свет и тьму одновременно, госпожа теней была его дополнением, идеальным слепком, сохранившим в себе всего дьявола до последней капли.
Бесшумно ступая по полу, точно не касаясь его вовсе, девушка с волосами из пламени подошла к окну, оперлась руками о подоконник, чуть приподнимаясь на носочки. Тяжёлые густые прядки рассыпались по её плечам, ниспадая до самых бёдер, великолепно-рыжие, точно ожившее пламя родом из того ада, которому была она полноценной хозяйкой. Тем временем знак, что остался от её нежной руки, погас, впитавшись в кожу человека, и исчез вовсе, как будто его не существовало вовсе, оставшись только на том теле, что видно было магам да мрачному Жнецу - "не коснись и убойся гнева моего". Последний рыцарь у княжны, помнится, был ещё триста лет назад, и с тех пор она настойчиво избегала того, чтобы какой-то мужчина за точёным личиком успел рассмотреть глубины темноты, дремлющие в прекрасном теле.
А тут вновь - всё как-то само по себе. Так и творится история, так и меняются судьбы - несмотря ни на что. То, чему уготовано, всегда найдёт способ сбыться.
Оттолкнувшись обеими руками назад, девушка развернулась, стремительная и лёгкая; и в волосах её вспыхнул венец из шипов, изморозью прошедшийся по густым локонам. Восходило солнце, и алые лучи его рассветной каёмки уже пробивались из-за горизонта.
- Подойди, - негромко окликнула она Мандарина, - моё время на сегодня уходит, ибо солнце уже показалось. Тьме, что во мне, не стоит с ним встречаться.

1 - и воздастся достонейшему (лат.);
2 - да будет на всё воля Твоя, Господи (лат.);
3 - будь верен тому, кто верен тебе (лат.);

[audio]http://pleer.net/tracks/14401854BZuW[/audio]

Люби меня! Я - тьма кромешная,
Слепая, путанная, грешная. ©

Несколько очень долгих секунд Сатана стояла неподвижной, одной рукой опираясь на подоконник и чуть приподнявшись на носочках, из-за чего казалась теперь немного выше, чем была на самом деле. Королеву не назвать было слишком высокой, от отца она унаследовала лишь совершенную красоту Светоносного, но не его массивную фигуру, призванную внушать страх и уважение всем демонам от мала до велика, и Мандарин смотрел на неё сверху вниз, когда стоял так близко. Прозрачные глаза, два бутылочных стёклышка, отполированных морскими волнами до безупречной гладкости, всматривались в мужчину с лёгким налётом задумчивости и одновременно - вечным её спокойствием, в котором не было ни обещания, ни любопытства; Хеллстром принимала мир как должное, что бы не случилось. Нет удивления для той, кто ведает тайны творения, и нет невозможного для той, кто является частью оного, недоступной для смертных.
Суккуб шагнула вперёд, и свободная ладонь её скользнула на шею мужчины; она обняла его - лёгким, привычным жестом, столько обыденным, что можно было понять, насколько просто для ведьмы этой с волосами из огня звучит близость и как легко она даёт то, что иные женщины вручают, точно величайшую ценность. Тёмная Венера не любила никого - и в первую очередь она не любила саму себя; вот почему для неё не было ничего необычного, чтобы отдаваться телом и эмоциями, никому при этом не отдавая душу. Сложно ведь отдать то, чего на самом деле, кажется, и нет.
В прочем, здесь и сейчас было другое. Рыцари для королевы значили слишком многое - те, кто смогли рассчитывать на её ответ, были не просто людьми, отмеченными тьмой и обожжёнными дыханием Преисподней; в иное время, не подойди они слишком близко к госпоже теней, что источала тьму, сладковато-приторную на вкус, они стали бы верными сынами Господа, ибо был в них этот удивительный внутренний стержень. Зла и добра на самом деле нет, одно лишь вытекает из другого, вечно изменчивое, непостоянное, и где начинается мрак и заканчивается свет - не скажет никто. Возможно, даже тот, в ком они когда-то взяли своё начало.
И только такие оставались у неё - не для неё, не ради неё, но с ней. Они не были псами у её ног, слишком высоко королева ценила их; они не были слепыми слугами и безмолвными фигурами, которыми можно было жертвовать ради собственной прихоти; любой из рыцарей её, любой их тех, кого дочь дьявола отметила собственным сигилом, стоил тысячи простых мужчин, а души их были столь горячи, что смогли бы оплавить сердце самой вселенной. И она давала им посмертие - такое, какого не знал никто иной, посмертие стать любым, остаться ли с ней или выбрать себе судьбу по собственному нраву, не препятствуя и не вмешиваясь в чужое решение.
Такова была цена за верность. Qualis vita, finis ita ¹, и едва ли кто-то мог бы сказать, что конец этот хуже, чем тот, что ожидал иных. Королева платила не звонкой монетой, но делами, и порой они стоили много больше любого злата.

Сделав ещё лёгкий, почти неуловимый шаг, княжна оказалась совсем близко и без сомнений, без раздумий, словно так и должно было случиться (в прочем, кто скажет против?), поцеловала губы Хана, и жар потёк по её коже тысячью колючих искорок; он жёг и одновременно с тем нежил собою, превращаясь в дуновение морского бриза, и кровь смертных, что познали дьявольское касание оное, могла вскипеть, не выдержав той бескрайней силы, что досталась ей по праву рождения, и которой Утренняя Звезда с лёгкостью делилась, пригоршнями раздавая собственную суть в чужие ладони. Шёлковой лентой между нитей, гобеленовой иглой в пальцах мастерицы волшебница вплеталась в чужую суть, навечно прорастая в чужом сердце побегами алых роз, которым не страшен ни один мороз, ибо не было того, что в силах разрушить желание правительницы ада всего; и теперь, кто взглянул бы сквозь зачарованное стекло или глазами, что умеют смотреть глубже реального мира, увидел бы, как в сущности Мандарина появилась тень, не принадлежащая роду земному. Мановением руки, повинуясь лишь собственной интуиции, Сатана сплела воедино две нити, и теперь суждено было им вечно оставаться друг у друга - и не в расстоянии тут было дело.
Вкус её губ был, дьяволица оное знала, сладковат - с оттенком пряности, и он надолго оседал на чужом языке, когда она отстранялась, послевкусием, обещанием, что сквозило в её жестах, будоража чужое воображение.
- И вот теперь ты мой навсегда, и твоя душа отныне моя, - шепнула демоница, и голос её разлетелся, точно проповедь пастора под сводами старого костёла, отражённый от потолка и стен в тысячу раз. - Electa una via, non datur recursus ad alteram ². Когда сойдёт тьма и когда день озарит твои мысли, подумай об этом. Я не обещаю тебе ничто - ни славы, ни вечности, ни богатств, ибо ты ничего у меня не просил; но, как вверено мне было отцом моим, я появлюсь тогда, когда ты позовёшь, буду ли я жива или мертва, буду ли я здесь или у Престола Его, и открыты тебе будут двери мои вовеки веков.

Рассыпавшееся по небосклону золото раннего утра, пробившееся сквозь занавеску, озарило остроскулое лицо прекраснейшей из женщин земных и небесных, и стало вдруг заметно, как далека она, воплощение первородной стихии, того великого мрака, что живёт в изнанке всех миров, от настоящего зла, и как похож лик её, тонкий и чеканный, на ангельские чины со старых икон - огромные нечеловеческие очи, при взоре на мёртвого или живого проникающие в самую его душу. По высоким скулам, столь острым, что о них, казалось бы, можно было порезаться, скатилась родниковая вода раннего зимнего утра, и сквозь трещины, поползшие по мраморной коже, прорвался наружу сияющий золотой блеск благословения Господня, что таинством пронёс в себе дьявол и которое передал он наследнице своей.
Улыбнувшись этому тёплому касанию - тому единственному, что роднило её с семьёй, которая не смогла бы и даже не желала принять родство с наследницей великого дракона, - Сатана на мгновение прикрыла глаза, а затем вдруг рассыпалась в лёгкую пыль, оставив после себя лишь лёгкий запах роз, смешанный с нежной ноткою пепла. Солнце точно развеяло её в прах, дав никогда не спавшей, не знавшей ни покоя, ни отдыха, ни вкуса тишины мгновения успокоения в объятиях дневных небес, отдававших блеском эдемских ручьёв.
Amen!

1 - какова жизнь, таков и конец её (лат.);
2 - избравшему один путь не дано ступить на другой (лат.);