Внимательно слушая своего собеседника, девушка, эта рыжеволосая гурия с ослепительными глазами из драгоценных камней, хранила безмолвие древних склепов, и понять что-либо по страстному изгибу её кровавых губ было очень сложно. Она оставила эмоции там, за порогом всех реальностей, и до сих пор не протянула руку, чтобы взять тот узелок, накрепко завязанный в кожу страха и обтянутый ремнями горечи; зеркало всех миров, способная отразить любое чувство, направленное на неё саму, Хеллстром не испытывала необходимости в том, чтобы быть живой по-настоящему; она всего лишь привыкла к этому много больше, чем к этой тянущей пустоте где-то под сердцем.
Но… Но - как бы ей не хотелось, как бы не тешилось ей сказать, что быть такой, как смертные, легче, потому что им не надобно думать над замыслом Господним и понимать, что милость Его тяжела, - Венера не могла. Глядя на серый мир, на серые сумерки, на серые стены серых домов, она осознавала облегчение. Конечно, потом душа, та, что раскололась на части и пропиталась тьмой, к ней вернётся, но сейчас ей было хорошо.
Госпожа ада была спокойна - так был всегда спокоен её отец. Ярость и гнев - удел солнца и света, мраку нет до этого никакого дела. Он равнодушен, как морские волны, и просто перемывает всё, что есть, раз за разом, миг за мигом, камень к камню, превращая их в округлую гальку. Темнота всколыхнулась за ней, и ведьма повернула голову, просто посмотрев на тени - словно и не было их, и они исчезли, оставив княжну свою в одиночестве.
Проведя узкой ладонью по лицу, Утренняя Звезда убрала прочь длинные прядки, зачёсывая волосы назад, вздохнула, медленно положила тонкие руки на подоконники. Вся она была обманчиво тонкой, изящно-хрупкой, как фарфоровая статуэтка, но при этом, когда она смотрела глаза-в-глаза, мало кто выдерживал эту ламию вблизи. Ей не нужно было даже касаться, чтобы подчинять себе людей.
Всё это просто было дьяволице… Не нужно.
Вот почему мир не лежал у её ног - ей не нужен был мир. Не нужно было ничего.
- Кто я… - Задумчиво, напевно произнесла Сатана, глядя куда-то в невероятно далёкое ничто. - Кто я… Мне не ответить тебе на это, Мандарин, так, чтобы ты понял, ибо я - не человек, и жизнь моя не равна человеческой. Кто я - неведомо мне самой. Я - есмь тьма, я - её творение, её сосуд, её инструмент; я - ex tenebris1, logos, коли тебе так удобнее. Vis consili expers mole ruit sua2, и она нашла выход. Вот почему он меня искал; сила, которая во мне, сила, возданная Творцом сущего, стала моей, сила стала мной; мы - есть одно, и много желающих причаститься к ней. Кровь сестры Христа, Мандарин - сила, способная воссоздать галактику и уничтожить вселенную, вот, что они ищут. Ты хочешь узнать, кем он был? Что же, в любом случае, это едва ли тайна, в конце концов, тот, кто явился ко мне, теперь уже наверняка мёртв. Не просто мёртв, теперь его нет навсегда; тьма приняла его душу. Его нет в посмертии и посмертия нет для него. Теперь уже нет.
Пальцы крепко впились в обивку кресла, едва не продрав плотную ткань, а суккуб, чуть прикусив нижнюю губу, посмотрела в сторону, опустив прозрачный свой взор вниз и теперь словно размышляя, как стоит продолжить. Доверяла ли она свою тайну? Едва ли. Camarilla давно не была её тайной, да и не было их уже. Почти не было.
А, может быть, Хан ещё будет ей полезен. Может быть, он вспомнит этот разговор, услышав странную речь. Может быть, найдёт следы, наткнувшись на них случайно - так бывает нередко, ведь всё в жизни переплетено. В то, что секта умерла окончательно, княжна более не верила.
Она была осторожна. Она не повторяла своих ошибок дважды.
Прикрыв глаза, леди Воланд вспоминала, как сквозь стекло, глядя на прошедшие года. Это было так недавно - и одновременно так давно, но для неё не существовало преград во времени. Будь у королевы желание, она заглянула бы даже туда, когда самого времени ещё не существовало.
Голос её, серебристая нежная речь, звучал тихо и спокойно, переливчато, как будто и не о себе, не о своей боли рассказывала эта странная женщина:
- Я была очень юна, когда мы с Василиском поделили одно тело. Змей - такой же демон, как я, но он много, много меня старше - один из первых, кто пошёл за моим отцом. Один из тех, кто строил с ним ад, кто видел, как из хаоса были рождены миры, как они превратились во вселенную и стали реальностью. И… С тех пор прошло немало времени, как мы стали единым, где заканчиваюсь я и начинается Василиск, мы оба точно не знаем. Когда-то, когда я лишь только начинала выходить в Верхний мир, сюда, на Землю, из адских угодий, из замка отца, я столкнулась с сектой, прославлявшей его, Василиска, и желавшей служить ему. Они хотели разделить нас, и Дэнни де Круа был им отцом и пастырем; но - Василиск не желал уходить. Те следы, что остались на лице малефика - это его огонь. Я думала, что он умер, в том огне всё погибло, даже я сама, но… Отчего-то… Он выжил. И вернулся.
"Я не знаю, как," - звучало в этом коротком, рваном слове, да только так ли важно? Ведь больше вернуться он не сможет.
Оттуда никто не возвращается. Но ей было так жаль, что пришлось обратиться к первоначалу, к тому, во что может кануть всё, стоит лишь на миг забыться, потерять себя… Как это уже случалось. Тогда рядом со своей дочерью был дьявол - но кому было останавливать ей теперь?
Однажды баланс мог не выдержать, и ей не хотелось бы думать о том, что случится после.
- Власть развращает. Власти всегда хочется больше. По сути, все смертные грехи - лишь ступеньки к власти. "Он же, обратившись, сказал Петру: отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое."3 Мой отец любил искушать смертных именно ей… Надо заметить, довольно успешно, - жёстко усмехнулась королева, и на мгновение сквозь её чеканное лицо, идеально красивое, полное следов света, сошедшего на юный ещё тогда мир вместе с Первым средь равных, исказилось, пропустив сквозь себя следы столь же древнего зла. - В прочем, сейчас это всё не имеет значения. Человечество научилось искушать само себя так, что нам с вами и не сравниться в том.
Короткая пауза была заполнена лишь звуком её дыхания; затем Сатана мягко откинулась назад, на спинку, разметав длинные локоны по плечам и изголовью. На их кончиках пылали настоящие искры.
- Я ответила на твой вопрос, Мандарин? Коли нет - задавай иной. Я отвечу тебе о том, что ты хочешь услышать, прежде чем уйти. Можешь считать, что это моя плата тебе за то, что ты забрал меня из сердца тьмы. Мне всё равно, кого ты спасал, - ведь скорее всего себя, неправда ли? - ведь я всё ещё здесь. Дед всегда считал, что важнее мотивы, тогда как я думаю, что важнее поступок. Я делец, - негромко произнесла женщина с волосами из пламени. - Я совершаю сделки. Если слов тебе мало, ты можешь попросить меня об ином. Я готова платить за свою жизнь - чувство вины, от которого ты избавил меня там, многого стоит. На моих руках много крови, но то кровь тех, кто оного заслужил. Невинных я не беру, когда… Когда я - это я. Спрашивай.
1 - из тьмы (лат);
2 - сила, лишённая разума, погибает сама собой (лат);
3 - Мф. (16:23);