Между мирами мёртвых и живых испокон веков существует баланс. Неважно, кому принадлежала душа при смерти, фараону ли, рабу, крестьянину или великому князю; чьей бы она не была, чьей бы славой не грелась и не гордилась, в момент, когда тяжёлый серп Смерти отсекает последний вдох от тела, всё земное исчезает, и все души вдруг становятся равны. Назад пути нет - ибо так повелось с начала времён, что то, что мертво, не может ожить. Смерть едина и беспощадна, она уравнивает всех в их свободе воли и выборе решений; смерть - последняя точка в земной судьбе. Часы уравновешены: кто-то рождается, кто-то умирает. Белые и чёрные камешки качаются на ладонях вселенских чаш весов.
Однако иногда случаются исключения, и чьи-то часы неумолимая рука непостоянного случая переворачивает ещё раз, заставляя песок сыпаться вниз. Бывает, что в судьбы смертных, чей удел - жить свой век, вмешиваются великие боги, изменяя истории целых цивилизаций и выстраивая империи; Ад, этот вечный страж, что наблюдает за равновесием с зари мироздания, как только появилась первая звезда в первой бездне, на то порой смотрит сквозь пальцы. Но случается порой и такое, когда душа из железных тисков теневой стороны выскальзывает сама, и никто не знает, отчего так случилось, и тогда Азраил, тот-кому-помогает-Господь, раскрывает свои крыла, что цветом - темнее ночи самой, над всем миром и скликает жнецов, дабы они вернули беглеца. Ни белые, ни чёрные камешки никогда не должны перевесить. Коса последнего из судей не знает пощады, и каждый ляжет под взмахом её, ибо такова жизнь и такова смерть.
Повсюду у Ада глаза, повсюду бродят кошки, вестники дьявола, а высоко в небе кружат тёмные птицы - никому не скрыться от этих вестников.

Убрав руки в карманы своего кашемирового пальто, рыжеволосая девушка шла по улице, медленно постукивая каблуками по асфальту тротуара - цок, цок, цок. В её грациозной походке слышалась некая неотвратимость, угадывающаяся не столько сознанием, сколько душой, и именно по этому ритмичному звуку, что был похож на град, прокатившийся бы вдруг по мостовой, можно было узнать, что недобрые вести она несёт в своём сердце. Стройная и высокая, словно тополь, невероятно красивая, эта девушка имела на своём лице отпечаток холодной, мраморной жестокости, ибо она, как и всякий палач, не знала пощады к приговоренным. Ликтор - лишь инструмент, а потому не думает он о сущности своих жертв, не думает о боли их или страхе; его волнует лишь справедливость - приговор, который надобно привести в исполнение, ведь судья, имя которому - вечность, не в силах ошибиться.
Сатана, дочь сатаны, адская гончая, равной которой не отыскать под всеми солнцами, шла вперёд. Ей не надо было задумываться о том, куда идёт она - ноги сами несли её, словно давно знали дорогу; и железная дверь подъезда не остановила её - лишь лёгкое касание тонких пальцев, и вот уже створки распахнулись на распашку. Крупные кольца рыжих локонов прыгали по спине, пока Хеллстром поднималась по лестнице, и лишь у двери квартиры княжна ненадолго замерла - вдыхая запах и слушая, есть ли кто-то внутри.
Пустота.
Густые тёмные ресницы опустились, и перед внутренним взором дьяволицы закружились картины вероятностей... Должно ждать.
Перекинув волосы себе на плечо, суккуб беспечно прошла внутрь.

Пыльно и тихо было здесь, в этом давно брошенном жилье; нет ни разбросанных вещей, ни оставленной книги, ни случайно оброненной записки, а единственный цветок, что стоял на подоконнике, давно погиб - на него девушка посмотрела с состраданием. Небрежно сняв с себя пальто и оставшись в тёмной рубашке и таких же тёмных джинсах, Венера опустилась в кресло, вытянула тонкие руки на подлокотниках и закинула одну ногу на другую. Ждать? Ждать она, живущая уж вторую тысячу лет, умела лучше всего, и многие кошки позавидовали бы ей.
Так могла пройти целая вечность.

Конечно, можно было просто проклясть Лопез, и она бы уже никогда никуда не вернулась; можно было бы с порога встретить зачарованным клинком, но тем королева и отличалась от большинства своих подданных - состраданием. Пусть оно было своеобразным, пусть было даже несколько странным, а порой не замечалось, оно всё же было. Сама умиравшая не единожды и знавшая, каково оно, падать в великий мрак, чтобы потом осознать себя на дне всех миров, Тана сочувствовала каждому, кто проходил через это - и кому приходилось проходить дважды. Оттого она и приходила к каждой жертве сама, сплетаясь из ночных теней и никогда не пряча лица - это было честнее.
Закатные лучи, пробивающиеся сквозь опущенную штору, освещали комнату недобрым, алым отсветом, словно кровь разливаясь по стенам.

Утренняя Звезда подняла руку и сделала едва уловимый жест кистью, похожий на то, что она искала какую-то нить в воздухе: дверь, которую хозяйка квартиры оставила открытой, с грохотом захлопнулась; ключи, звякнув, упали на пол. Будучи не особо терпеливой, а потому - предусмотрительной, Хеллстром не очень любила, когда окружающие начинали делать разнообразные глупости вроде попыток сбежать или кинуть в неё чем-нибудь тяжёлым. Оставалось в глубине души трепетно надеяться, что Майя не решит выпрыгнуть в окно - меньше всего сейчас дьяволице хотелось исполнять акробатические трюки и ловить беглецов, пусть для этого в её случае и требовалось только посмотреть в нужную сторону.
Аура женщины пред нею полыхала - огненным, золотым, вновь огненным, теперь с багрянцем; не страх, но разумное опасение и злость где-то внутри. Рыжеволосая чуть повернула голову, чтобы посмотреть на прикроватную тумбочку - под её пронзительным взором верхний ящик открылся, тихо, практически бесшумно, и из него, точно две серебристых птицы, выпорхнули узкие длинные клинки с обмотанными кожей рукоятями. Провернувшись в воздухе, они пролетели те пару метров, что разделяли сейчас собеседниц, и с пронзительным звоном рухнули под ноги Эху. Выражение лица княжны, не дававшее прочесть ровным счётом ничего, не поменялось - она по-прежнему просто ждала, что будет дальше.
- Железо опасно лишь для эльфов, серебро - для оборотней, а осина - для вампиров. - Чуть прикрыв глаза, произнесла демон, поправила густые локоны, что так и норовили тугими, непокорными прядями упасть ей на лицо. - Мне не страшно оружие смертных, но я уважаю тех, кто готов пустить его в ход. Храбрость всегда высоко ценилась среди иных миров, ибо легко быть храбрым, будучи неспособным умереть, и много сложнее - рисковать собою.
Она помолчала, медленно постукивая длинными пальцами по подлокотнику кресла. В её лёгкой, почти расслабленной позе чувствовалось что-то такое, что невозможно описать, но легко прочувствовать - величественность движений, грация аристократической крови, что досталась девушке от её отца, что был старше всех известных королей. На безымянном пальце левой руки у Венеры блестело серебряное кольцо с чернённой гравировкой: дракон, оскаливший свою пасть, и она задумчиво, каким-то привычным жестом гладила холодную поверхность металла, который никогда не нагревался. Хищный бутылочный взор всё смотрел строго на женщину перед нею; куда-то на грудь, где танцевала, вспыхивая и утихая, золотистая искра души.
Всё в мире крутится вокруг них, весь мир - лишь клетка, из которой порой вырываются сверкающие бабочки.

- Сатана, дочь сатаны, - голос суккуба подобен был мягкому шелесту листьев под ночным ветерком, и в нём не чувствовалось ни угрозы, ни напора; этой девушке с всеведающими очами, в которых жила сама тьма, кажется, всё уж давно надоело. - Королева Ада, посыльный от Азраила и сестра ему. Палач, если угодно. Мне жаль, дочь Евы, урождённая Майя, но баланс между жизнью и смерти не терпит того, чтобы его нарушали, пусть даже и невольно. Умершим единожды назад дороги нет, ибо такова смерть - я пришла за тобой. Твоя душа принадлежит миру мёртвых, но не живых, и здесь ей не место.

Несмотря на то, что лицо Хеллстром оставалось совершенно бесстрастным, в её позе явно обозначился некоторый смутный интерес: в том, как мягко постукивали по подлокотнику длинные тонкие пальцы, в том, как беспокойно скользили длинные рыжие волосы, точно были живыми, и даже в том, как тень, что лежала под ногами своей хозяйки, потряхивалась, будто мокрый зверёк, пытающийся высушиться, во всём том чувствовалось любопытство. Конечно же, мисс Лопез была права - тёмная королева знала всё, ведь каждый, кто проходил сквозь врата жнеца, отдавал свою душу на растерзание мертвецам, и это было что-то вроде… Фотографий всех страниц жизни, снятых за единое мгновение. Тот, кто умирал, делился своей памятью с вечным мраком, и дочь дьявола легко заглядывала в неё, выискивая то, что было ей нужно.
Пока же больше всего её интересовал тот факт, что Майя совершенно точно была глухой. Выходит, читала она по губам?
Подобный навык суккуб так никогда и не смогла освоить - в прочем, её попросту отвлекал блеск ауры, что для демона значил намного больше.
- Я знаю, - спокойно откликнулась Сатана, точно кошка, склонив голову к левому плечу и глядя на свою собеседницу, севшую теперь на стул. - Мне известна каждая смерть и каждая жизнь, ибо таков смысл моего существования. Мне жаль, дочь Евы, я знаю, каково это - умирать и возвращаться из тьмы, ибо сама я проходила этот путь не единожды - и нет ничего хуже, как осознавать себя здесь, в мире живых, снова. Тебя случайно вернула вселенная из-за тех… Событий, что вызвали в ней сплетение нитей вероятности, эти колебания были столь сильны, что ожили многие, кому пора уже давно покоиться в ледяной реке. Так бывает порой, ибо реальность наша очень нестабильна и на самом деле вовсе не состоит из жёстких столпов, и именно потому палачи и ходят по миру, дабы вернуть всё на круги своя. Равновесие - жестокая вещь, но мы так же, как и все смертные, не в силах его нарушить. Эти законы очень древние, менять их явно не нам.
Однако лазейка была всегда. Каждый, кто вёл дела с Преисподней, знал это, ибо во всём мире не существовало дельцов лучше, чем дети Люцифера, придумавшие сделки ещё тогда, когда цивилизации не догадывались о том, сколько выгоды может принести нехитрый процесс обмена. Умирать же на самом деле не хочет никто - даже самый настойчивый и упорный фаталист обычно старается избежать последней черты.
Такова природа тех, кто знает, что ему уже не вернуться оттуда.

Острый, бутылочный взор, вспыхивающий изнутри тревожными адскими переливами огня,
- Зачем? - Засмеялась девушка, откинувшись чуть назад и тряхнув густой копной волос. - Всё это - лишь ужимки для магов, которые верят, что от времени, когда опущен нож, изменится исход заклятья, а демону есть разница между кровью человека и барана. Я не приношу жертв и не взываю к отцу напрасно: мне достаточно открыть дверь, и мир мёртвых сам примет тебя, ибо ты всё ещё принадлежишь ему, как и всякий, кто не был возрождён истинно. Но я вижу, что ты не хочешь возвращаться обратно, ведь так?
Голос Сатаны, обольстительный, чарующий голос, полный чудных переливчатых интонаций, зазвучал ещё вкрадчивее, мягче, унося сознание Майи в тёплые объятия темноты. Как бы не была жестока дочь Люцифера, унаследовав характер и силу воли от своего отца, от матери, которой она уж и не помнила, забыв и руки, и слова, и даже лицо, в ней оставалась та тонкая, едва уловимая тень сочувствия, которая порой позволяла делать ей невероятные поступки для существа, что темнее ночи самой.

На мгновение по пухлым губам княжны пробежала тень улыбки, лёгкой, даже в чём-то понимающей, не злой. Она любила и уважала смелых, ибо лучше многих знала, сколько порой стоит оставаться твёрдым, когда на тебя дышит вечность, заглядывая прямо в душу, словно и нет на пути к ней преграды из плоти и крови.
- Есть те, кто давно остыл к своей жизни. Обычно они уходят спокойно, принимая смерть в дар, как избавление от собственного будущего, в котором не видят ничего хорошего, - немного задумчиво протянула Сатана. - Но нет. Ты бы просто исчезла, если тебя это утешит. Без боли. Я стираю жизнь, как будто её не существовало вовсе.
В её глубоких, совершенно нечеловеческих по своей чистоте цвета глазах золотился тонкий ободок вокруг зрачка, похожий на тонкую раскалённую проволоку: Василиск, жестокий зверь из самых тёмных адских глубин, свернувшись в тугое кольцо в сознании дочери дьявола, продолжал наблюдать за тем, что происходит. Они давно были едины, и разделить, где заканчивалась Хеллстром и начинался Змей, было уже практически невозможно; вот и сейчас, глядя на Майю, оба демона испытывали похожие чувства: властелин камня и огня стал сострадательнее, а Венера - жёстче, и теперь они вроде бы пришли в равновесие. Раздумывая о превратностях судеб, которые порой запутываются в чудовищный клубок, рыжеволосая качнула ногой и вновь коротко, быстро улыбнулась, обнажая белоснежные зубы. На верхней челюсти у неё были длинные, острые клыки, вызывавшие смутные ассоциации в гастрономических предпочтениях этой очаровательной красотки с лицом мраморной статуи.

Оттолкнувшись руками от подлокотников, суккуб встала, тяжело тряхнула локонами: в их горячо пылающей меди, что похожа была на багряный закатный отсвет, вдруг прорезалась тонкая серебряная корона, от которой поползла по вискам ледяная изморозь. В движениях королевы обозначилась вдруг вновь эта злая, жестокая властность, так отчаянно повторявшая привычные жесты князя тьмы; только по тому, как Утренняя Звезда поворачивала голову и как смотрела на своих собеседников из-под тени густых ресниц, угадывалась её мрачная сторона, что во всей красе оживала в Аду. Бесшумно перемещаясь по комнате и даже не постукивая каблуками, словно бы на самом деле была бесплотной, наследница Ада обошла небольшую спальню Лопез по кругу, скользя кончиками длинных музыкальных пальцев по мебели. На слое пыли оставались тонкие следы, вызывавшие неприятное, боязливое чувство своей идеальной ровностью линий.
Она молчала, словно бы размышляя, и заговорила вновь только спустя несколько бесконечно долгих минут, остановившись у стены и повернувшись лицом к смертной. За спиной дьяволицы обозначилась вдруг тень, и не имел этот силуэт ничего общего с человеческим; огромные драконовы крыла занимали всю стену и загибались краями в углы, куда не дотягивался слабый свет.
Глухой, тихий голос струился над полом, точно ночной туман, и он казался дрожью, дыханием самой земли, глубоким и тревожным.
- Испокон веков Преисподняя заключала сделки с вашим родом, дочь Евы, а мы за вас заключали сделки с Азраилом. Рано или поздно ты вернёшься в мир мёртвых так же, как возвращается каждый, ибо никто из вас не в силах сбежать от этой участи, но я могу подарить тебе свободу на долгие годы вперёд - до того, как ты вновь окажешься перед лицом последнего из Всадников. Баланс должен быть восстановлен - но Смерть закроет глаза на то, чья свеча перестанет гореть, если число их будет верным. Такое уже бывало и будет впредь и будет таковое ещё много раз. Мир не так-то прочен, как нам бы хотелось. Подумай о том, чего ты хочешь. - Лёгкое шевеление пальцами: подчиняясь её молчаливому приказу, шторы на окне раздвинулись, пропуская в комнату сквозь пыльное стекло последние солнечные лучи. - Времени у тебя - до конца заката.
Мягко, шелестя друг об друга, падали вниз песчинки в большой колбе часов, что стояли на полке. Сквозь время, расстояние и бесконечную пустоту космоса Тана ощущала, как жнец наблюдает за ними, всё такой же терпеливый и бесстрастный, привычный ждать тысячи лет, чтобы собрать свою жатву.

На самом деле, у вселенной в основе не заложена справедливость. Смерть, четвёртый и самый старший из Всадников, приходящий за всеми, когда заканчивается их время, любил повторять, что справедливости нет, и есть только он; и Хеллстром, усталая, вымотанная прожитыми годами, понимала, о чём он говорит. Нет ничего, нет ни начала, ни конца, есть вечность, порубленная на куски взмахами косы с чернённым лезвием. Так семена, упав в почву и впитав влагу дождей, прорастут, чтобы быть сложенными в стопы на следующий год, но новые семена прорастут из тех, что уже были собраны в жатву, и цикл этот будет повторяться всю известную вечность. Ибо на что ещё надеяться урожаю, кроме как не на любовь жнеца…
Из-под полу-приспущенных тёмных ресниц, придававших её глубоким малахитовым глазам тёмную, недобрую загадочность, дьяволица наблюдала за Майей - внимательно, но без особого выражения, словно на самом деле сама была мёртвой статуей. Что бы не решила про себя эта женщина, королева заранее принимала любое её решение; выбор у смертной был, конечно, не богат, но далеко не всегда есть выбор путей из тысяч и тысяч вариантов. Иногда выбирать приходится между одним злом и другим злом, и тогда, какой бы выбор не был сделан, он всё равно будет неправильным.
Она пропустила попытку своей собеседницы съязвить мимо ушей, глядя куда-то в сторону окна. Сейчас суккубу было даже, пожалуй, интересно, чем всё закончится. Благородство или жажда жить? Никогда не угадаешь, в ком и что проснётся, порой даже сам человек не знает, что от себя ожидать.
- Обмен может быть только равноценным. Жизнь отдаётся за жизнь. Кто-то воскрес - кто-то умер взамен, - не стала спорить Сатана. - Ваши предки хорошо это знали - каждое жертвоприношение богам ли, демонам, духам каких угодно миров направлено на то только, чтобы за одну жизнь выменять другую. Это основа баланса, дочь Евы… Мы - все мы, стоящие над балансом, - не меняем его и не в силах перестраивать его так, как мы хотим. Мы - лишь наблюдатели и исполнители вселенской воли. То, что ты воскресла, не было задумано, твоё имя осталось в книге Азраила, иначе я бы не стала искать тебя, дабы вернуть назад, а потому и оставить тебя здесь я могу лишь забрав взамен кого-то иного.
В жизни всегда приходится чем-то жертвовать. Главное, что может сделать человек - убедить себя в том, что эта жертва добровольна, иначе она не имеет смысла. Для самой Хеллстром подобной дилеммы никогда не существовало; она одинаково легко уничтожала других и гибла сама, поскольку на самом деле смерти лично для неё не существовало. По большому счёту, смерти не существовало вовсе, и, умирая, все лишь бросали свои физические оболочки, но не исчезали бесследно. Прах - к праху, душу - к душе; но многие цеплялись за свою реальность, даже осознавая то, что смерть - не есть конец.