Вопреки подспудной надежде Альдриф, в тайне мечтавшей хотя бы так выплеснуть огонь, что томился в её крови, дракона в пещере не было - был лишь призрак его, усталый, бесплотный, умерший много сотен лет назад, но вместе с тем всё никак не могущий покинуть свои кости, оставленные здесь напоминанием о давно ушедших эпохах. Охотница, обнажив клинок, провернула его в руке и, направив кончик меча строго под прямым углом к полу, вонзила его в желтовато-костистую грудную клетку, что была подставлена затхлому воздуху подземелий; прокатившийся по гроту шорох был еле слышным, точно взмах крыльев бабочки... И скелет огромного зверя просто рассыпался в прах.
Исчезла и тень реликта, мерещившаяся на стенах силуэтом огромных крыльев да изогнутых рогов. Энджела убрала меч в ножны, что висели на поясе, и подняла повыше топор, который держала во второй руке. Золотое лезвие искрилось, сияя крошечным солнцем в этом тоскливом месте, и блики от него разбегались по каменным сводам пещеры, порождая сумрачную пляску невиданных образов. Будь женщина чуть нежнее, она бы несомненно почувствовала себя здесь, под глубиной земли, не в своей тарелке, но на своё счастье Бескрылая относилась к тем созданиям, что вопреки всему и всегда чувствуют себя уместно. Она не умела испытывать страх как таковой (нет, на самом деле, Тору удалось напугать её целых два раза, но, скорее всего, богиня не признала бы в этом даже под пытками - и даже самой себе), не ведала опасений, связанных с суевериями, не ведала усталости на пути к цели.
Долгие минуты - или, быть может, даже часы, ибо время определить здесь было невыносимо сложно, - рыжеволосая бродила по раскинувшимся на сотни миль подземельям, ища нечто, что было ведомо здесь лишь ей одной, прокручивая в голове последние разговоры с Сэрой. Несмотря на то, что ангел настойчиво порывалась пойти с подругой, асинья осадила её, строго-настрого запретив Лие выпускать волшебницу из дома под каким бы то ни было предлогом и на всякий случай сделав такой же наказ и Тори. Сама Альдриф не испытывала страха перед подземельями и не боялась ни тьмы, ни тюрем, ни отсутствия света, а вот ночные кошмары колдуньи лишь только-только отступили прочь - и вызывать их вновь богиня не собиралась.
В конце концов, что такого могло бы быть запертым в каменном мешке, с чем не справилась бы она сама - и с чем тогда смогла бы справиться Сэра. Энджеле тоже была присуща гордыня, что есть, то есть, но пользоваться ею во благо рыжеволосая вполне умела.
Или, по крайней мере, уповала на таковое.
И вот вдали мелькнул едва заметный отсвет - и Охотница бросилась вперёд, точно молния, почуяв будто бы долгожданную добычу.

Зеркало было огромным, в три человеческих роста, и идеально круглым, чуть вогнутым, из-за чего свет будто бы скапливался в его центре. Оно висело на стене, пригвождённое к ней какой-то неведомой силой, и отливало расплавленным металлом; Альдриф, точно зверёк, вышедший на людскую стоянку посреди ночи и заворожённый язычками костра, сделала было шаг вперёд, как вдруг замерла, точно вкопанная, прищурившись сердито и настороженно. Отражения рыжая не видела, хоть и стояла очень близко. Будь она кошкой, то сейчас бы прижала уши к голове и припала к земле, защищая живот: тусклые руны, выгравированные по краю металла, внушали жуткое чувство тревоги.
"Не трогай то, что найдёшь," - прошептал отголоском предупреждения голос Сэры в глубине сознания. - "Та вещь страшнее тебя самой, и поэтому ей не место здесь, особенно теперь, когда она вновь проснулась."
Отвернувшись, женщина резко встряхнула волосами: раз, другой, третий... Пока не ощутила вдруг, что наваждение, давящее, неприятное чувство, сидевшее в голове, исчезло. Проклятое золото, потеряв власть над первым живым за много столетий в обители своей, обиженно зазвенело, наполнив грот мелодичным металлическим звуком, но Бескрылая больше не подняла головы. Одной демонстрации силы артефакта ей вполне хватило; сбросив на пол сумку, женщина присела на корточки, расстегнула молнию и вытащила свернутый в несколько раз отрез тёмной ткани. Из чего волшебница сотворила его, Лидер Охоты не знала, но материя, хоть и была тоньше волоса, свет не пропускала вовсе.
Развернув её, богиня мощным броском вогнала в гранит топор, чтобы освободить руки, и завесила зеркало, плотно укутывая блестящую поверхность. Звон стал громче - и затем вдруг очень внезапно оборвался, точно лопнула струна на скрипке. Подойдя поближе, буквально прижавшись к камню, Охотница пыталась понять, как же оно крепится на стене и как его снимать. Можно, конечно, было попробовать повиснуть на его краю всей своей массой и просто оторвать, но у Аль не было особой уверенности, что металл переживёт её хватку, что покрепче стальной; разбить же проклятое зеркало было самой последней из идей, которые Охотница смогла бы счесть блестящими.
- По-моему, на этот случай чрезвычайно ценных инструкций мне не оставляли, - пробормотала воительница себе под нос, после чего уселась прямо на каменный пол, холодный и чуть сыроватый, и стала решительно копаться в сумке, пытаясь найти в этом загадочном пятом измерении, в котором гипотетически могла поселиться целая карманная вселенная, нечто, что могло бы ей помочь.
От этого увлекательного занятия оторвало женщину смутное подозрение, что она не одна.
Вскинув голову, Бескрылая прислушалась, затем глубоко вдохнула воздух, позволяя запахам коснуться чувствительного нёба, и нахмурилась. Чужое присутствие ощущалось неявно... Но оно было здесь, и появилось не так давно: Охотница не могла не заметить. Клинок с лёгким шорохом выскользнул из ножен.

Обострённые до предела чувства, проклятие и дар богини охоты, не обманули её и на этот раз. Из невесомых теней и тревожных мыслей соткалась фигура - высокой и сильной женщины, облачённой в нагрудник, и в руке гостья сжимала копьё. Энджела вздохнула: точно дерево перед штормом шепчет кроной, готовясь к худшему. В прочем, спасибо, что не Донар зашёл на огонёк; брату объяснять было бы сложнее. Девы, как показывала практика, имеют обыденно привычку сначала выслушать оппонента, а уж потом бросаться в бой, тогда как громовержец стадию диалога всё чаще отметал как ненужную и неинтересную, предпочитая сначала оглушить противника, а потом разбираться.
Ну или не разбираться вовсе - тут уж как повезёт.
- Не тебе тягаться со мной, Дева Щита, - тихо произнесла асинья, и глаза её на мгновение вспыхнули огнём, озарив полумрак яростным всполохом.
Рука Альдриф даже не дрогнула: любую из бессмертных дев Асгарда, как бы не была та сильна, первая из дочерей Фрейи превосходила во много раз, а Хевен наградил воспитанницу свою хитростью, которой мог бы позавидовать даже бог-обманщик. Приняв удар, асинья поймала его на крестовину меча и с силой оттолкнула древко прочь, после чего мгновенно перехватила бастард обеими руками, привычно вставая в боевую стойку: теперь клинок смотрел строго параллельно земле, готовый в любое мгновение вспорхнуть серебристой чайкой, сплетая вокруг хозяйки острое стальное кружево.
Нет, она не хотела новой войны и драки сейчас, но вставать на пути у дочери Одина, упрямством пошедшей в любимого папу (стоило пока оставить вопрос о том, как любящий отец вообще умудрился потерять дочь в младенчестве и оставить её без своего благодатного воспитания), было близким к самоубийству. Она не умела останавливаться и не терпела, когда её пытались остановить.
Но Бруннхильда, кажется, и не думала развязывать бой, который и ей самой был не нужен. От неё не пахло угрозой - лишь только бесконечной усталостью, такой же, как и от самой богини. Наверное, светловолосой воительнице тоже давно надоели все эти тёмные тайны ушедших эпох, что вечно всплывали, даже будучи надёжно похороненными в морской пучине.
- И не тебе, - Альдриф, несмотря на то, что не опустила меч, едва заметно расслабилась. - Этой вещи не место в реальном мире. Я заберу её в Хельхейм, дабы это зло, что проснулось спустя тысячу лет, упокоила в себе тьма. Мы услышали первыми, но никто не поручится за то, что на зов сей не придёт кто-то ещё - и едва ли следующего гостя заинтересует судьба Мидгарда.
Но её что-то отвлекло вновь, и рыжая, вскинув голову, глубоко вдохнула воздух. Что-то не так... Что-то слишком сильно не так.
Дуновением невесть откуда взявшегося ветра с металла сдуло чёрную ткань - будто бы солнце вышло из-за черноты туч после долгой бури, и зеркало застонало, запело, зажурчало тревожными голосами из бездны всех миров, поймав в себя отражения. Это был короткий проблеск, секунда, после которой силуэты исчезли вновь, а по центру круга пошла рябь, расходящаяся к центру, точно от камня, великанской рукою брошенного в спокойные воды. Артефакт ожил, превращаясь в тягучую, расплавленную поверхность, закрутился подобно омуту. Женщина, положив ладонь на рукоять топора, выдернула своё оружие из стены и бесшумно отступила прочь - но воронка закручивалась всё сильнее.
Охотнице понадобилось мгновение, что меньше вдоха, чтобы всё понять, и ещё меньше, чтобы, развернувшись на носках высоких сапог, прыгнуть вперёд. Ударив Валькирию под ноги, Энджела локтем отвела в сторону копьё, сгребла воительницу в охапку, прижала к себе, заваливая её на пол и сама падая сверху; взметнулись вверх огромные золотые крылья, свиваясь вокруг обеих женщин металлическим коконом. Звон в воздухе нарастал, превращаясь в гулкие удары набата, и сквозь него было слышно, как о перья из зачарованной брони смертельным стеклянным градом колотятся осколки.
Какое-то время во всех крошечных кусках отражалась вся пещера, а затем наступил мрак, настолько беспроглядный, что его, казалось, можно было даже коснуться руками, ощутить его плоть в собственных пальцах. Всё исчезло - в гроте вновь было пусто и спокойно, и лишь только капли влаги, с потолка бегущие по камню, падали вниз, разбиваясь с усталым певучим звуком. "Дзень!" - повторяли они неустанно много и много лет подряд. Ошмётки расплавленного золота зажурчали, стекаясь воедино и вновь собираясь в одну поверхность, а затем всё так же медленно, с какой-то завораживающей неторопливостью, потекли на стену, становясь потускневшим от времени круглым зеркалом. Если бы кто-то смог присмотреться к нему внимательнее, то несомненно разобрал бы, что строго по центру была щель, из которой выбит был небольшой кусок, и сквозь него чернел влажный гранит.

***

Что-то изменилось. Ещё не открывая крыльев, женщина поняла - они были не в подземельях, воздух стал свежим и влажным, а запах был не затхлым более, но - лесным. Миг перехода она не успела заметить, или, быть может, его не было вовсе.
- Прости за вольность, Бруннхильда. Делаю я быстрее, чем объясняю, - забросив рукоятку за спину, где уже висела вторая, произнесла Аль, оперлась одним коленом о землю и поднялась на ноги, отпустив наконец блондинку. - Крылья же мои надёжнее щитов. Кажется, мы обе с тобою всё же опоздали к его пробуждению... Однако же сила его оказалась больше, чем мы думали. Видно, здесь было не так уж и безлюдно.
Закусив нижнюю губу, отчего бесконечно-спокойное лицо её приобрело некоторую странную задумчивость, женщина осмотрелась, белёсыми всевидящими глазами всматриваясь в окружающий сумрак, и чем больше она смотрела, тем беспокойнее становилось на её душе. Нет, это было невозможно; от неё до Хевена, от Мидгарда - и до Хевена, были тысячи световых лет и магические преграды, что вновь были возведены самим Одином; однако же это место, эти запах и небо, что едва-едва виднелось сквозь кроны деревьев, рыжая узнала бы даже после смерти. Не бывает таких совпадений, не бывает миров, что похожи друг на друга, как две капли воды, не бывает того, чтобы всё повторялось - ведь в одни воды не войдёшь дважды.
Или же нет...
Проведя рукой по лицу, дочь Одина отёрла глаза, словно надеялась, что мираж исчезнет, но всё осталось, как прежде. Шуршала высоко вверху жёсткая листва, пахло перегноем и едва уловимо - тиной. Лишь оболочка, рукотворная часть Десятого мира была глянцевой, выглаженной до невозможности, до идеала, а изнанка его таила в себе тысячи совсем неприглядных тайн. Будь всё и в самом деле так прекрасно, как хотела бы Королева, не пришлось бы воспитывать охотников, уничтожающих чудовищ - их бы просто не существовало.
Однако же они были, ибо мрак всегда найдёт себе дорогу.
- Сэра говорила мне, что зеркало может перенести того, кто отразится в нём, в мир желаний... - Прошептала Охотница, высоко поднимая меч, чтобы его лезвие, наполненное звёздными лучами, осветило колючие ветви деревьев и трясину, посреди которой они и стояли на крошечном островке. - Но я никогда не мечтала о том, чтобы вернуться в Чёрный Лес.

И вот тут пришёл звук, до этого казавшийся лишь частью пейзажа.
Шорох стал громче: болото вокруг вспенилось, заходило под ногами, будто откликаясь на дрожь земли, и сквозь вековые деревья показался силуэт тупоносой морды, покрытой чешуёй. Змея, не меньше сотни шагов в длину, скользила сквозь лес, отираясь огромным телом о железную кору, и этот звук был похож на тот, что издаёт сталь, соприкасаясь с точильным камнем, а движения её были плавны и неотвратимы, точно сама судьба.
"Я помню тебя. Ты забрала сотню моих сестёр, тех, что гордились своими крыльями и своим оружием, хвалясь тем, что быстрее любой стрелы, что легче любого копья. Я нашла их скелеты, покуда гналась за тобой, я видела их пожелтевшие кости и перья, из которых неясыти свили себе гнёзда в кронах железных деревьев."
Рептилия, порождённая сумраком и злобой, не ползла - текла, точно река; без всплеска и без шума она вскользнула в застоялую воду топи, на мгновение скрывшись под слоем ряски, а затем так же тихо вынырнула на поверхность, выставив морду свою слабому отсвету лезвия из серебристого металла. В жёлтых глазах мерцали блики, стекаясь к узкой щели зрачка.
И Энджела вдруг вспомнила, как убивала эту тварь, что толщиной превосходила ствол тысячелетнего дуба, но была быстра, как взмах плети; они оставили после себя выломанные поляны, точно топор дровосека прошёлся по просекам, и как отлетали от шкуры цвета мокрого мха клинки; но помнила богиня и то, как меч вошёл в грудь чудовища, найдя единственый уязвимый участок.
- Я уже убила тебя! - Крикнула Бескрылая, запрокинув голову. - Я убила тебя тысячи лет назад!
Змея поднялась над тёмными водами на добрые десять футов, насмешливо открыв пасть. Стали видны ядовитые клыки длиною в локоть; язык у существа, которому самое место в ночных кошмарах, был раздвоенным и быстро скользил туда-сюда, пока рептилия вдыхала воздух, впитывая запахи своей законной добычи. В шипении её Альдриф вдруг разобрала слова.
"А может, это я убила тебя, и вся твоя память - лишь мгновения агонии, цена которой - пустота?"

Голос предводительницы валькирий, повисшей на своём копье, выдрал женщину из того странного состояния, в которое её ввергло возвращение в темноту собственного прошлого: запутавшись в том, что есть правда, что - отражение, а что - просто слишком горькая память, дочь Одина не двигалась с места, глядя куда-то мимо змеи, мимо леса, мимо болот, прочь, за тысячи лиг отсюда. Рука её легла было на клинок, но потом рыжая вновь разжала ладонь. Меч мог бы пробить чешую, но мог и не пробить - на то, чтобы найти щель брони в прошлый раз, ушло не меньше трёх часов, и асинья не могла поручиться, что сейчас ей вновь улыбнётся лукавая госпожа-удача. Что же, вновь приходилось возвращаться к тому, что самое лучшее оружие - хитрость.
С жёстким металлическим звуком развернулись крылья цвета плавленного золота. Змеиная голова, конвульсивно дёрнувшись несколько раз, вдруг замерла и плавно, точно рептилия, зачарованная блеском, забыла о копье в собственном раздутом капюшоне, повернулась к Энджеле. Взметнулись вверх фиалковые ленты, когда богиня взмыла воздух, стремительная, точно росчерк молнии в грозовом небе.

Раскрытая пасть сегодня сыграла богине на руку.
Альдриф схватилась за один из клыков обеими руками и, оттолкнувшись ногами от нижней челюсти раскрытой пасти, рванулась вверх, делая какой-то головокружительный акробатический кульбит. Мощь её мускулистого тела, помноженная на инерцию да на силу рывка, всё же сделали задуманное - с костяным хрустом, сделавшим бы честь любому королю мертвецов, зуб надломился у самого основания, и женщина, скользнув подошвами тяжёлых сапог по шершавой шкуре чудовищной башки, выпрямилась, держа его в руке. Длиною он был не меньше локтя, чуть загнутый вниз и сужающийся, точно сабля.
Взбесившаяся змея, тащившая на себе Бруннхильду, заметалась по болоту, вспенивая затхлую воду и валя своим огромным телом деревья куда лучше, чем дровосеков топор, но Охотница держалась намертво, ухватившись одной рукой за ноздрю твари, а вторую отведя назад. Когда рептилия, взметнувшись вверх, снесла шеей вековую ель, а затем рухнула вниз, женщина, налегая всей собой, вдавила клык в щель между щитками, и рывок самой кобры добавил тех усилий, что ей не хватало - вскрыв, точно жестянку, чешую, что была крепче стали, кость вошла глубоко в тело рептилии. Разжав пальцы, рыжая упала на землю островка, прокатилась по мокрой почве, мгновенно вскочила на ноги, выхватывая обе рукояти из-за спины и превращая их в двуклинковую глефу - но убивать было уже некого. И без того истекающая кровью от раны, нанесённой копьём, собственным ядом отравленная змея, в последней своей агонии скручиваясь в спираль, медленно оседала в топь, уже далёкая от своей бесшумной смертоносной грации. Кончик хвоста, конвульсивно дёрнувшийся, прочертил по ряске широкую полосу - и затих.
Опустив руку, асинья убрала лезвия. Грудь её, лишь подчёркнутая серебристым нагрудником, тяжело вздымалась, но рука воительницы по-прежнему была тверда.
- Однажды их было две, - произнесла она, не то обращаясь к валькирии, не то вовсе самой к себе, - я нашла скелет той, второй, на востоке леса, покуда искала следы. Должно быть, их яд опасен и для них самих. Пойдём, Дева Щита, коли уж выпало нам попасть сюда вместе... Нам нужно найти кладку её. Где-то там, я помню.
Рука дочери Одина указала на северо-запад, но белёсые глаза, тронутые кармином татуировки, казались печальными. Возвращение в мир, который она считала домом тысячи тысяч лет, не стало слаще; и вовсе не от того, что встретил он воспитанницу свою таким путём - Энджела, сквозь раскидистые кроны деревьев глядя на низко стоящее солнце, что неумолимо катилось к горизонту, остро понимала, что никакой это не дом ей, что не вернуть тех лет, когда Хевен был ей родным - и назад не прийти так же, как в одну воду не войти дважды.
Говорят, всё проходят, но что-то ныло там, глубоко внутри, под сердцем, что было в железе, и томилось оно так сильно и горько, как только бывает у брошенных всеми детей. Велев платью убрать ненужные сейчас крылья, медноволосая тень скользнула по едва приметной тропе, думая о том, что нет уже больше её белого оленя, отпущенного на волю хозяйской рукой, и никто не сможет на своей широкой спине умчать её прочь, туда, где в синих озёрных водах отражается закат, превращаясь в разлитую на поле брани кровь.
- Видно, что-то случилось с зеркалом, пока оно висело там, и теперь кажет оно не то, что каждый хотел бы видеть, а то, что каждый хотел бы забыть да покрепче. Может, и не спало оно все эти годы, а было просто осторожнее, чтобы не петь на всё мироздание так громко. - Задумчиво пробормотала Аль, лезвием меча прорубая дорогу сквозь тернии, потом, глянув на Бруннхильду, заметно нахмурилась, и голос её стал твёрже. - И я не принцесса, что бы там не говорил мой брат. Я и сама уж не знаю, кто я теперь, но не для меня тот престол, а я - не для него.

***

Шли они не меньше часа; раньше-то широкой грудью дорогу прокладывал королевский олень, что быстрее ветра и сильнее презрения, но сейчас девы шли на своих двоих, из света имея лишь тревожные звёзды да серебристый клинок Лидера Охоты, который заменял факел, однако не встретилось им больше по дороге ни чудовищ, ни зверей; даже желтоглазые совы куда-то попрятались, закрываясь крыльями от внешнего мира, словно бы прокатилась по Чёрному Лесу тревожная весть. Альдриф молчала, глядя под ноги себе, и только слухом была обращена вовне - стоило бы лишь хрустнуть где веточке, зашуршать листве, воде едва слышно зажурчать под когтистой лапой, как она бы вновь вскинулась смертельным вихрем, но сегодня единственным спутником двух воительниц была давящая тишина.

Гнездо лежало в мягком мху у излучины реки, и в кладке той было всего лишь два яйца с жемчужно-белой скорлупой, казавшейся полупрозрачной в наступивших сумерках. Присев на корточки, богиня коснулась их кончиками пальцев: чуть шероховатые, прохладные, они не казались такими уж и страшными, когда мать, породившая змеёнышей, осталась далеко позади.
В прошлый раз, не ведая ещё о тайнах своей крови, что несла в себе куда больше, чем просто права на трон, не ведая о том, что вообще такое есть чувства и что делать с ними, женщина так и не тронула их. Богиня Охоты, отпечаток сущности которой вопреки всему и жил где-то в душе Бескрылой, не могла тронуть любого зверя просто так: утешая себя тем, что в том просто нет смысла, многим позже, уже многое услышав от Одинсона и хотя бы попытавшись это всё понять, Энджи пришла к выводу, что руку её отвело то, что ангелы Хевена назвали бы "ничем" - сострадание. Истинный охотник не убивает ради развлечения, ради похвальбы, ради титулов; охота - его способ выживать, а не пустая забава, и рыжая уже тогда ощущала это какой-то частью своей чуткой, почти звериной натуры.
Никто не трогает детёнышей. Законы Природы устоялись слишком давно.
И теперь дочь Одина смотрела на всё так же, как тогда, слишком давно, чтобы быть правдой, лежавшие яйца, утонувшие боками в зеленоватой подложке, и на лице её не было ни проблеска удовлетворения. Снова и снова - круг, из которого нет правильного выхода, а выбор, какой бы не был сделан, на самом деле всё равно ведёт к беде.

Когда Альдриф спустилась в Хельхейм, чтобы выполнить свою клятву, за которую готова была пролить всю свою кровь до самой последней капли, она уже проходила три испытания, первым из которых был страх. Глядя сейчас на змеиную кладку, от которой, вопреки всякой логике и здравому смыслу, женщина чувствовала тепло, она понимала, почему тот страх не напугал её по-настоящему: он был слишком прямым, слишком очевидным, слишком грубым в своём примитивном ужасе. Волк знает, что нельзя попадать в капкан, и потому не идёт в него, но испытывает ли волк истинный страх перед капканом? Едва ли. Он лишь бережёт свою шкуру.
Энджела, лучшая из лучших охотников Десятого Мира, не боялась на самом деле почти ничего. Да, она не хотела терять Сэру, она не любила сгорать дотла, а ещё она не стала бы вновь играть с Драксом в карты на раздевание, но ничто из этого не пугало её на самом деле, потому что медноволосая красавица с глазами из чистого света точно знала, что с лёгкостью исправит здесь всё, что бы не случилось. Почти ничего, потому что Бескрылая всё же боялась одного во всей реальности - она боялась сама себя, что нещадно, злобно вытаскивало на поверхность проклятое зеркало, наслаждаясь крохами боли, что просачивались сквозь железный панцирь напускного безразличия.
Повернув голову, Энджи некоторое время, какие-то изумительно долгие десять ударов сердца, смотрела на Бруннхильду, и в пустых холодных провалах её очей можно было бы разобрать отражение воительницы - слегка всклокоченное и тревожное. Наверное, стоило бы сбросить чужую руку со своего плеча; или, быть может, перестать думать и просто ударить мечом, не пытаясь найти в собственном сердце ответов, но Бескрылая не сделала ни первого, ни второго. Кивнув валькирии, в чьём лице без труда можно было бы прочесть сочувствие, дочь Одина гибко и плавно поднялась на ноги, бросила усталый взгляд на змеиные яйца, тихо покоившиеся в изумрудной ложбинке, и, закусив на мгновение нижнюю губу, отвернулась.
Пусть. Всё должно завершиться - рано или поздно, и неважно, как. Просто - всё уходит.
Под метким копьём Девы Щита скорлупа треснула с лёгким, почти даже стеклянным хрустом.

И тогда мир вокруг поплыл: артефакт, не получив достаточной порции эмоций, спешно перестраивал отражение внутри себя, стремясь выжать из своей пленницы пищу, как вампир, приникая к шее жертвы, жадно пьёт из её артерии густой рубиновый ручей, что уносит с собою архей. Пропал лес, словно и не существовало его никогда, канула в небытие река и мягкий мох гнезда, на котором осколками жемчуга белели разбитые скорлупки; пропали густые земляные запахи и звуки тревожной ночи; вместо них расступились вокруг светлые стены высокого города, лёгкие и ажурные, уходящие вдаль, а в лицо ударил яркий солнечный свет. Стоящая на идеально подогнанной друг к другу булыжной брусчатке Энджела оглянулась, и глаза её вновь подёрнулись было тенью горечи, но вскоре красивое овальное лицо, украшенное густым кармином татуировки, опять стало бесконечно спокойным.
Над высокими и изящными шпилями дворца, видневшегося вдали, темнели чёрные флаги, и асинье хватило одного-единственного взора, чтобы всё понять.
- Это столица, - негромко начала рассказывать она Бруннхильде, двинувшись вперёд, и яркий полуденный свет бликовал на длинных её волосах, спускавшихся уже ниже талии и кончиками своими щекотавших гладкие округлые бёдра Охотницы. - Она за много миль от Чёрного Леса, куда ближе к югу. Это единственный город всего Хевена, который был построен не магией, а руками, и это было очень, очень давно. Вскоре мы выйдем на площадь. Я помню этот день и эти флаги... Там будет стоять эшафот. Мне пришлось пережить многое, чтобы понять, что Королева Ангелов была вовсе не так уж мудра, как она хотела это показать, и верили мы ей словно бы потому, что так просто заведено. На самом деле, она порой и вовсе боялась нас. Боялась того, что кто-то посмеет в ней усомниться - и пыталась оправдать это надменными речами и совсем не мудрыми словами. Это тоже было очень давно, я тогда ещё даже не знала Сэры; и я впервые почувствовала, что всё совсем не так просто, как нам говорили в учебных залах. В прочем, ты вскоре увидишь всё сама.
И Бескрылая быстрым, стремительным шагом, в котором не было ни следа усталости, ни напряжения от недавней битвы с чудовищем родом из топи, поспешила вперёд, подобно стреле насквозь проходя город. Ноги уверенно несли её вперёд, так и не успев забыть привычную гладкости кладки и упругость движений. Когда-то сюда она приходила, как домой, и когда-то возвращение сюда было слаще любого вина.
А, может быть, и не было этого вовсе, ибо уже и не казалось правдой то прошлое, которое отступило в тень.

И вскоре женщины вышли на большую округлую площадь, что была запружена народом.
- Возьми меня за руку и держи крепко, - тихо произнесла Альдриф, одной ладонью сжав кисть валькирии, а в низко опущенной второй держа рукоять своего топора. - И иди со мною рядом. Отпустишь - нас разнесёт толпа. Не ведомо мне, как вообще действует эта чертова штуковина, но я... Чувствую... Что теряться друг от друга здесь нельзя - по одиночке не выберемся.
Проскальзывая между крылатыми девами, золотившимися в полуденных лучах золотом своих доспехов и изящных шлемов, Охотница провела Брунн к самым ступеням эшафота. Ангелы не обращали на них никакого внимания, будто бы странных гостий и не было здесь, но Энджи вдруг задумалась о том, есть ли где-то сегодня ещё юная она сама, тогда только-только взявшая в руки свой первый тренировочный меч - ведь это было так безумно давно, что даже некоторые звёзды успели умереть, или же зеркало строит реальность заново, а не отражает лишь то, что уже было.
Шёпот в толпе рос, превращаясь в тревожный рокот морского прибоя, что разбивается о камни в преддверии шторма: читали приговор.
- Зарала тренировала меня, несмотря на то, что у меня не было крыльев. Она была единственной, кроме моей матери, кто считала, что я смогу быть лучше их всех... Она была сильной и смелой, слишком сильной и слишком смелой. Думаю, это её и погубило - Королева никогда не терпела у себя под боком тех, кто мог бы сравниться с ней. Заралу очень быстро обвинили в чём-то, мне уж не упомнить, в чём, и казнили. - Всё так же тихо, неотрывно глядя на статную черноволосую женщину, даже сейчас не утратившую своей смертоносной грации и стати, продолжала рассказывать Бескрылая, не поворачивая даже головы к воительнице справа от себя, как будто бы обращалась скорее к себе. - А я тогда так и не смогла ничего сделать. Уж казалось, что почти забыла об этом, а оно всё пылает ярче любого костра.
По-северному прямая и жестковатая, Альдриф, в отличие от сводного своего брата, не умела обманывать никого, кроме себя самой, но зато умение запутаться внутри она освоила в совершенстве. Вот и сейчас, переживая по второму кругу каждое из тех воспоминаний, что она предпочла бы похоронить в самой тёмной глубине Мирового Океана, рыжая чувствовала, как к горлу подступает ком: так долго, так свято убеждать себя, что всё закончено, что всё исчезло, чтобы, как в зеркало, смотреть в прошлое снова.
Бесконечная лестница, которая никуда не ведёт.

Взвыли луки, тонко и протяжно, стрелы со свистом разрезали воздух. Толпа, представлявшая сейчас собой огромное, тысячеглавое, тысячеротое живое существо, глупое и снедаемое чувствами столь же древними, сколь голод и жажда, всколыхнулась, точно лошадь, которую хлестнули кнутом. По ней, как по глади озера, пошли круги, и вот уже вдруг вокруг вместо звериного любопытства вспыхнула паника, зазвучали крики, режущие слух. Стражницы заметались, пытаясь удержать народ и одновременно броситься ловить мятежников; но их не хватало на то, чтобы схватиться за руки достаточно крепко, и обезумевший огромный монстр рвал их неплотное кольцо, словно пытаясь выбраться прочь, туда, на волю, в чистоту опустевших улиц.
Альдриф пыталась ухватить пальцы своей спутницы как можно крепче, но их ладони неумолимо расцепились, и Бруннхильду отнесло куда-то в сторону, не дав даже мгновения, чтобы заметить, куда. К горлу воительницы подступил комок, и даже костяшки на плотно сжатой ладони побелели - что же дальше? Что делать теперь? Как искать её теперь, куда рубить дорогу, если её даже не видно? Тщетно она всматривалась, пытаясь заметить блеск золотых волос или блик света на нагруднике - слишком многие здесь носили латы, слишком многие были светловолосы, а паника лишь смешивала лица и крылья всё сильнее, не давая даже выхватывать отдельные образы.
Стрелы засвистели вновь, и женщина начала оглядываться, позволив обезумевшим ангелам просто носить её следом. Она вспоминала.

Тогда бунт подавили, быстро, кроваво и жестоко, а тех, кто поднял его, казнили в этот же день на плахе, уже обагрённой кровью. Тогда Энджела-Охотница, бескрылая дочь девы Лираэль, стояла в утихомирившейся толпе, потупив взгляд и шептала себе слова о справедливости и мудрость Королевы, милость чья простирается до самого солнца; тогда она почти поверила, лишь в самой глубине души, там, где жили странные сны о златом граде и протяжных голосах боевых рогов, сохранив печать вечной тоски по прекраснейшей из своих наставниц. Именно Зарала, насмешливая, строгая, с хищными колючими глазами, как у дикой кошки, насыщенного цвета изумруда, научила её не бояться; только она и Лориэль, что любила свою приёмную дочь, несмотря ни на что, видели в асинье лучшего из воинов Хевена.
И она, Лидер Охоты, оправдала их ожидания. Она стала лучше всех - для того, чтобы ей, дочерью и ученицей, могли гордиться те, кто был с ней и кто знал, что отсутствие крыльев не делало её слабее, а дало сил и воли, какой доселе не знало вечно ясное небо Десятого мира, в котором никогда не бывало облаков. Она научилась летать и сражаться; и порой казалось, что сквозь белёсые глаза, никогда не отражавшие свет, а впитывавшие его в себя, точно иссушенная земля - родниковую воду, смотрели на мир женщины, воспитавшие Энджелу из маленькой потерянной девочки. Они жили в ней - отголоском собственных душ.
Тогда бунт подавили.
Но не сейчас.

Крутанувшись на носках кованых сапог, Альдриф перебросила топор в другую руку, закрылась крылом от навалившейся на неё женщины с неуловимо знакомым лицом, почти наугад ударила локтем, отводя его назад и отбрасывая от себя ещё кого-то, кого не успела даже увидеть, и, замерев на мгновение, воспарила над толпой. Щёлкнули арбалеты, на которых взводили тетивы, но рыжая не упала вниз, а лишь взмыла ещё выше, так, чтобы охватить пылающим взглядом всю площадь до самых её границ, запомнить этот миг, запечатлеть в памяти навсегда - словно что-то изменилось с тех пор... И всё же да, что-то действительно изменилось. Теперь вдруг послышался звук вкладываемых в ложа болтов.
Возможно ли умереть в собственных воспоминаниях?
Возможно ли умереть в них, если ты не боишься смерти?
Вместо того, чтобы удариться о кованный нагрудник доспеха, градом отлететь от золотых перьев и тучей подбитых сероватых птиц рухнуть вниз, на заметавшихся женщин, стрелы прошли сквозь тело асиньи, точно она была призраком, туманом, словно её не было здесь, а был лишь один образ; насквозь - не оставив ни единого следа, капли крови, даже не заставив её задуматься. Послышался напряжённый, настороженный гул, какой бывает за несколько секунд до обвала высоко в горах; быть может, в реальном мире не было этой толпы, не существовало уже давно и ликтора, уже не возвышавшейся над плахой, и осуждённой, и доброй половины тех, кто сейчас белел своими крылами внизу, но здесь, в отражённом мире, все они были более реальными, нежели оставшийся далеко позади Мидгард.
И их страх, злость и гнев клокотали под ногами Охотницы, в льющемся рекою полуденном свете солнца казавшейся чудным видением, образом, но никак не живой женщиной. Взмах - взвыл от этого ветер.

Она опустилась на эшафот. Огромные крылья, размахом почти в добрую сажень больше, чем у самой королевы, были широко распахнуты; красивое остроскулое лицо казалось замершим, мёртвым, вырезанным неким умельцем из белого платана, что так похож на человеческую кожу и порой даже кажется чуть тёплым, если коснуться его ладонью, и только алые линии татуировки сияли, точно кровавые полосы. Жестокие и злые глаза казались отлитыми из расплавленного серебра, столь ярко горели они сейчас.
Легко, будто танцуя, Энджела - хотя являла ли сейчас эта женщина, в своей жуткой, смертельной красоте уподобленная эриниям, Энджелу, или же стала в миг дочерью Асгарда, дома воинов, перед величием и силой которых склоняли головы все миры? - прошла мимо мёртвого палача, мимо дозорной, что встала было на её место, вместе с насмешливой улыбкой одарив ангела взмахом собственного оружия. Сейчас Альдриф двигалась столь быстро, что даже уследить за движениями её казалось невозможным, не то, что уклониться от них, и каждая из тех, кого осенило знаменем её клинков, падала, обагряя кровью сухие доски; и вскоре они - охотница, вся в чужой крови, и темноволосая Зарала, на лице которой не было даже удивления, остались лишь вдвоём. Быть может, она знала, она верила, что её лучшая ученица, её Энджи должна была спасти тогда свою воспитательницу, не убоявшись ни воли королевы, ни гнева толпы?
Сердце рыжей вновь кольнула боль. Если это было так, то она, выходит, предала наставницу свою, не сумев оправдать её ожиданий... Выпрямив спину и встав во весь свой немалый рост, Бескрылая смотрела на неё, и видны были слёзы в этом взоре, что казался всегда таким упрямым и строгим.
А внизу, там, под ступенями помоста, разгоралась трагедия, в которой не разобрать уж было, кто за какую сторону сражается, ибо все бились против всех, и даже охрана, пытающаяся навести хоть какой-то порядок в творящемся хаосе, всё чаще оказывалась лишь зазря втянута в бой.

Светловолосая женщина, высокая и очень худая, с осунувшимся бледным лицом, подошла к Бруннхильде и протянула ей правую руку, приглашая за собой. Крылья её были сероватыми, а к низу кончиков и вовсе становились какими-то пыльными, цветом напоминавшими стылое зимнее море, что становится свинцовым; повернув голову, ангел взглядом показала на стоящую рыжеволосую фурию, какой казалась отсюда дочь Одина, и медленно кивнула. С лёгкостью проскальзывая между мечущимися женщинами, она тянула Валькирию за собою, всё ближе подбираясь к помосту и каким-то чудом выбирая тот путь, какой никто не в силах был им преградить, словно бы никто вообще не мог коснуться этой странной пары. Глубоко запавшие глаза ещё раз пронзительно-остро взглянули на Деву Щита, и странная проводница медленно прижала палец к губам, словно веля молчать, а затем прибавила шагу, бесстрашно проходя мимо стражниц  и мятежниц с обнажёнными мечами.

Для дочери Одина сейчас весь мир исчез: даже коли происходил бы там апокалипсис, она бы не заметила. Забывать про своё прошлое было куда проще, чем видеть его лицом к лицу, как наяву. Понимала ли Энджи сейчас, слыша глас Валькирии рядом, что всё это - лишь видения, отражения самых тёмных тайн её собственной души? Несомненно - только вот проще от того не становилось.
- Я буду помнить тебя, - медленно произнесла Альдриф, переходя на тягучий, напевный елохианский, голосом прошлого, которого стыдились даже сами крылатые девы, царивший здесь.
Чувствовалось, что фраза не закончена, будто бы у женщины вдруг закончились, иссякли всякие слова, и только глаза её, холодные, жуткие глаза, наполненные светом, жили в замершей гибкой фигуре.
"Я буду помнить тебя. Я буду любить тебя!"
Всегда. Несомненно, всегда - ведь такое не забыть.
Только вот сейчас... И вот здесь, перед ней, как будто и в самом деле в реальном мире... Разве это была её наставница?
Разве не случилось уже этого тысячи лет назад? Разве не было совершенно всё то, что свершилось, и разве могли иллюзии исправить реальность?
И - самое сложное и самое, на самом-то деле, важное - неужели нужно было что-то исправлять?
Ведь вселенной, что играет в чужие судьбы, многое ведомо куда лучше, чем даже любым богам.
Светлые, сероватые глаза Лираэль, что привела Бруннхильду к эшафоту, посмотрели на Энджелу с лёгкой тоской - такой, как она прежде всегда смотрела на дочь, пусть не родную, но так нежно любимую, и затем ангел медленно кивнула, склоняя голову и отступая назад. Взвились сероватые крылья, опали их перья пеплом над старым городом, и копьё одной из стражниц вышло наконечником своим из груди женщины. До белизны сжавшиеся на рукояти меча пальцы асиньи онемели от усталости, но она даже не дрогнула, не опустила взора, не отвела глаз; смотрела, смотрела, словно могла увидеть весь мир в последний раз перед тем, как ослепнуть, и замершее лицо её казалось мертвенным.
Взмах. Осеняя эшафот россыпью серебристых бликов, что похожи были на крошечные звёзды, меч описал круг - и высокая темноволосая женщина, красивая и стройная, точно молодой тополь, без слов, без единого звука упала вниз, к ногам дочери Одина, закованным в тяжёлый доспех. С клинка капала кровь, багряная, тёмная, казавшаяся почти чёрной; опустившись на одно колено, Альдриф медленно провела рукой по чужому лицу, закрывая мертвецу глаза, и спокойно, без всяких раздумий, отёрла свой бастард о белое оперение. Словно снег, окроплённый, татуированный следами недавней успешной охоты, огромные крыла безжизненно лежали на тёмном дереве, и воздух над ними рябил, точно над раскалёнными углями.
"Я так устала. Я так устала помнить, я так устала думать - зачем ты возвращаешь мне всё вновь? Мне никогда не забыть и без тебя," - но Зеркало, конечно же, промолчало в ответ.

Она успела лишь повернуться к Бруннхильде, но не сказать - пространство взорвалось вновь, разлетелось осколками белоснежных стен и испуганных лиц, осыпалось золотыми монетами, что утонули в морских глубинах; и вдруг, из ничего, из черноты, что гуще ночи, сложилось вновь, представая огромным залом с высокими колоннами, устремившимися ввысь, залом, уложенным мраморными плитами, залом, в котором стоял трон. Фиалковые ленты на шее, на плечах, на руках, вьющиеся, точно змеи, заструились вниз, тревожимые неведомым ветром, будто бывшие живыми.
И тогда, враз потеряв свою непричастность, забыв о своей отрешённости и потеряв равнодушие, Альдриф расхохоталась, запрокинув голову, и глубокий смех её казался лаем волчьей стаи. Вот оно, достойное окончание достойного путешествия!
- Не думала, что после изгнания из Хевена ещё когда-то вернусь в королевский дворец, - отсмеявшись, произнесла Бескрылая, забрасывая клинок в ножны на поясе. - Когда-то давно это было чуть больше, чем моей мечтой. Только с чего бы ему быть таким пустым?