Феникс забрал не всех.
Почему? Кто знает. Возможно, Эрик уже задавал этот вопрос Джин. Возможно, та на него даже отвечала. Возможно, бессмертная космическая сущность преследовала некую великую цель, недоступную простым смертным... а может, просто рассчитала воскрешенных мутантов на раз-два и решила оставить в живых каждого восьмого. Просто потому что так легло божественное метафизическое межпространственное таро.
Эрик не был уверен в том, что знал и помнил о событиях последнего месяца. И, пожалуй, впервые за всю свою долгую и чрезмерно насыщенную жизнь, был рад этому. Когда наступил предел, им всем пришлось выбирать между ясностью рассудка и достоверностью образов, запечатленных в мозгу жестокой немилосердной памятью. Легкая корректировка воспоминаний показалась тогда меньшей из возможных зол -— в конце концов, на противоположной чаше весов мрачным монолитом покоилась очередная угроза миру. Эрик не смог еще раз пережить потерю своей дочери и геноцид своего народа одновременно. Но жить дальше ему было необходимо. Ради тех, кто остался. Ради тех самых "восьмых", чудом проскользнувших сквозь огненные пальцы-перья покидающего планету Феникса.
Да и тем, кто вовсе никогда не умирал, требовалась его защита и поддержка. Он был нужен мутантам. Был нужен Чарльзу. Если ради этого пришлось вырвать из себя кусок собственной памяти вместе с мясом — что ж, так тому и быть. Добровольно — впервые, а вообще, подобное с ним в прошлом уже случалось.
Говорят, время лечит любые раны. Эрик не понаслышке знал, то это — ложь. Время никогда не делало его жизнь проще. Лишь лепило тоненькие дырявые заплатки поверх уродливых воспаленных шрамов. Дернешься лишний раз...
Не все воскрешенные огненной птицей мутанты остались на острове. Некоторые поспешили убраться как можно дальше, и Эрик не стал ни осуждать их, ни останавливать. Большинство мигрантов вскоре погибли вследствие утраты контроля над способностями, не говоря уже о том, что они стали для истощенного собственной щедростью Феникса приоритетной целью. Когда Эрик просил Чарльза найти всех этих мутантов через "Церебро", он вполне ожидал, что старый друг лишь отрицательно помотает головой, и они незамедлительно перейдут к следующему этапу переселения. Однако огоньки чужих жизней все-таки вспыхнули перед внутренним взором Чарльза. Кое-кто уцелел. Интересно, они хоть представляли, насколько тоненький волосок удержал их на этом свете?
Эрик составил список. Почему-то идея сходить за каждым из этих мутантов лично казалась нерушимо, монументально правильной. Некая аксиома, не терпящая споров и отлагательств. Поэтому Чарльз отправился на встречу со Священной Миссией Ватикана, а Эрик пробежал глазами список из почти двух десятков фамилий, имен и прозвищ. За одно имя — пятое сверху — он зацепился взглядом, и брови его сами собой изумленно поползли вверх, прячась под вырез шлема.
Как так могло сложиться? Феникс не пощадил его дочь, но при этом...
Мысль так и осталась висеть в воздухе сиротливо и незаконченно. Еще несколько дней назад ее крючковатые лапки непременно зацепились бы за края свежей обильно кровоточащей раны, но сегодня они лишь скользнули вхолостую по чему-то гладкому, серому и безжизненному. Даже величайшие телепаты не могли исцелить его, не оставив шрамов. Ни телепаты, ни время, ни Феникс, ни Дьявол, ни Господь Бог — никто.
— Ильяна, будь добра. Вот сюда, на окраину леса.
— А что ваш остров? Я слышала, он не хуже меня справляется с этим делом. К примеру, не заставляет никого гулять по Лимбо.
— У Кракоа и Шифра много других занятий, я не могу утруждать их подобной мелочью.
— А меня, полагаю, можешь.
— Верно.
"Таких, как я, Адом не напугаешь".
У таких, как он, у каждого был свой персональный Ад.
***
Сухой обжигающий воздух Лимбо сменился тяжелым обжигающим влажным — Средней Африки. Время как раз перевалило за полдень и превратило местную лесостепь в курящуюся маревом раскаленную сковородку. Эрик в своем белоснежном плаще и костюме с ровными черными полосами смотрелся, должно быть, как нарядный суперсовременный бедуин — из тех, у кого верблюд был бы из вибраниума с нановолокном и непременно имел бы в названии модели цифру "3000".
Никаких дополнительных усилий тратить на поиски на потребовалось — звуки стрельбы и крики мгновенно дали Эрику понять, что с местом телепортации он не промахнулся. Он даже не успел опуститься на ближайшую кочку и запачкать белоснежные сапоги местной пепельно-рыжей пылью. Еще успеет. Пылью ли, кровью ли. А может, крокодиловыми слезами раскаяния, бесконечным резервом которых обладал Фабиан Кортес?
***
Этих парней никто никогда не учил сражаться. По сути, те, кто нападал, от тех, на кого они нападали, отличались только опытом подобных стычек да чуть большим количеством снаряжения и оружия. Совсем как в доисторические времена: одни сделали свой выбор в пользу собирательства и последовавшего за ним сельского хозяйства, другие же промышляли охотой, а чуть погодя — войной. Одни добывали, другие отнимали добытое у тех, кто не мог или не хотел за себя постоять. Человечество всегда пугающе легко возвращалось к истокам.
Сопротивление деревенские оказали на удивление яростное. Обычно обходилось малой кровью. Обычно достаточно было пальнуть разок-другой в воздух, чтобы главный-в-этой-помойке-посреди-леса начинал, причитая, размахивать белым флагом и выворачивать потрепанные кармашки на присыпанные пылью и песком камни. В этот же раз камни окрасились кровью, причем, как тех, кто защищался, так и тех, кто нападал. И некоторые наемники, прячась за приземистыми колючими кустами от какого-то чрезмерно меткого и отчаянного стрелка, всерьез задавались вопросом: зачем им это? Большинство из них не было ни родственниками, ни друзьями, но они путешествовали и работали вместе достаточно давно, чтобы знать цену жизням друг друга. И эта помойка-посреди-леса явно не стоила уплаченных за нее налогов.
Да вот только что теперь с этим делать? Развернуться и убежать с позором, поджав хвост, словно пустынные шакалы? Или же дойти до конца, положив еще несколько человек на алтарь алчного кровожадного божества, гордого и упрямого? Сплюнув в сторону комок липкой вязкой слюны, Аго переполз на полметра в сторону, просунул свой автомат в кусты, прицелился, как умел, и снова выстрелил. Короткий металлический визг, сопровождаемый белой вспышкой, ясно дал понять: снова промахнулся и проделал лишнюю дыру в пикапе. Чертов стрелок вертелся промеж укрытий, как черная мамба на жаровне, и Аго искренне боролся с желанием просто подбежать и как следует разукрасить его кастетом. Он был смог. Если бы ребята его прикрыли, наверняка бы смог...
Головная боль накрыла волной, обернулась вокруг черепа и сжала так, что, кажется, затрещали кости. Аго вскрикнул и отшатнулся, чудом не выронив автомат. В глазах плыло, в ушах звенело, а где-то внутри, будто бы между дребезжащих от боли полушарий мозга, звучал полный ярости женский голос: "Уходи". Даже не женский — девичий.
Какая-то девочка хотела, чтобы он ушел. Хрипло постанывая, Аго поднялся на колени и обнаружил на собственных руках кровь. Изо рта? Из ушей? Из носа? Какая, к черту, разница?! Если его голова сейчас лопнет, лопнет она вся целиком, и остальное будет уже неважно.
Он не был уверен в том, что видел, когда из-за лачуги напротив на него выплыло то ли чудовище из детской сказки, то ли его старый товарищ, имя которого почему-то напрочь вылетело из головы. Он не был уверен в том, что владел собой, когда вскинул "Калашников" и выпустил в чудовище целую очередь. Он не понимал, что происходит, когда образ десятилетней девочки заполонил вселенную и заставил его скрючиться на земле, скуля, как побитый пес.
"Уходи!"
— Я... не... могу...
"Тогда умри".
Ифа зло стиснула зубы, напоминая больше маленького, но страшного зверька, чем человеческого ребенка. Розовые разводы на удивительно белых зубах и солоноватый привкус крови на языке явно говорили о том, что рана серьезная, но боль заглохла, уступив место необузданному, незнакомому с рамками взрослой жизни гневу. Ифа нашла в себе силы не только встать, но и выпрямиться, будто именно она была здесь хозяйкой.
А разве нет? Разве с такой силой, как у нее, могло быть иначе?
Человек в кустах умирал — и умирал в мучениях. Может быть, Ифе было бы его жалко. Может быть, она бы его пощадила. Но он пришел в ее дом с оружием и убил многих ее друзей, так что... как-нибудь в другой раз.
— Ифа, пригнись!
Ния прыгнула на сестру, которая посреди перестрелки неожиданно перестала прятаться и подставилась так безрассудно, будто вдруг обрела бессмертие, и сбила ее с ног. Слишком поздно и слишком медленно, чтобы уйти вовремя с траектории движения пули, которая, в свою очередь, должна была неизбежно забрать жизни обеих девочек.
Должна была. Но не забрала.
Ния и Ифа тяжело рухнули за спину Кортесу и закашлялись в пыли. Ифа приподнялась на локте, утирая кровь с губ тыльной стороной ладони, и ошалело уставилась на застывшую в воздухе неподвижно пулю.
Покой ее, впрочем, длился недолго. Повернувшись в сторону корчащегося на земле наемника, пуля сверкнула в солнечном свете и закончила его муки, распустившись на камнях пышным цветком из содержимого его черепа.
— Крики, стрельба и мутанты, опьяненные неведомой прежде силой, — скучающе протянул Эрик, напоследок характерно щелкнув языком. Он по-прежнему парил в полуметре над землей, не имея ни малейшего желания потом отмывать от голенищ и подола плаща рыжую пыль и кровь. — И почему я не удивлен.
