Феникс забрал не всех.
Почему? Кто знает. Возможно, Эрик уже задавал этот вопрос Джин. Возможно, та на него даже отвечала. Возможно, бессмертная космическая сущность преследовала некую великую цель, недоступную простым смертным... а может, просто рассчитала воскрешенных мутантов на раз-два и решила оставить в живых каждого восьмого. Просто потому что так легло божественное метафизическое межпространственное таро.
Эрик не был уверен в том, что знал и помнил о событиях последнего месяца. И, пожалуй, впервые за всю свою долгую и чрезмерно насыщенную жизнь, был рад этому. Когда наступил предел, им всем пришлось выбирать между ясностью рассудка и достоверностью образов, запечатленных в мозгу жестокой немилосердной памятью. Легкая корректировка воспоминаний показалась тогда меньшей из возможных зол -— в конце концов, на противоположной чаше весов мрачным монолитом покоилась очередная угроза миру. Эрик не смог еще раз пережить потерю своей дочери и геноцид своего народа одновременно. Но жить дальше ему было необходимо. Ради тех, кто остался. Ради тех самых "восьмых", чудом проскользнувших сквозь огненные пальцы-перья покидающего планету Феникса.
Да и тем, кто вовсе никогда не умирал, требовалась его защита и поддержка. Он был нужен мутантам. Был нужен Чарльзу. Если ради этого пришлось вырвать из себя кусок собственной памяти вместе с мясом — что ж, так тому и быть. Добровольно — впервые, а вообще, подобное с ним в прошлом уже случалось.
Говорят, время лечит любые раны. Эрик не понаслышке знал, то это — ложь. Время никогда не делало его жизнь проще. Лишь лепило тоненькие дырявые заплатки поверх уродливых воспаленных шрамов. Дернешься лишний раз...
Не все воскрешенные огненной птицей мутанты остались на острове. Некоторые поспешили убраться как можно дальше, и Эрик не стал ни осуждать их, ни останавливать. Большинство мигрантов вскоре погибли вследствие утраты контроля над способностями, не говоря уже о том, что они стали для истощенного собственной щедростью Феникса приоритетной целью. Когда Эрик просил Чарльза найти всех этих мутантов через "Церебро", он вполне ожидал, что старый друг лишь отрицательно помотает головой, и они незамедлительно перейдут к следующему этапу переселения. Однако огоньки чужих жизней все-таки вспыхнули перед внутренним взором Чарльза. Кое-кто уцелел. Интересно, они хоть представляли, насколько тоненький волосок удержал их на этом свете?
Эрик составил список. Почему-то идея сходить за каждым из этих мутантов лично казалась нерушимо, монументально правильной. Некая аксиома, не терпящая споров и отлагательств. Поэтому Чарльз отправился на встречу со Священной Миссией Ватикана, а Эрик пробежал глазами список из почти двух десятков фамилий, имен и прозвищ. За одно имя — пятое сверху — он зацепился взглядом, и брови его сами собой изумленно поползли вверх, прячась под вырез шлема.
Как так могло сложиться? Феникс не пощадил его дочь, но при этом...
Мысль так и осталась висеть в воздухе сиротливо и незаконченно. Еще несколько дней назад ее крючковатые лапки непременно зацепились бы за края свежей обильно кровоточащей раны, но сегодня они лишь скользнули вхолостую по чему-то гладкому, серому и безжизненному. Даже величайшие телепаты не могли исцелить его, не оставив шрамов. Ни телепаты, ни время, ни Феникс, ни Дьявол, ни Господь Бог — никто.
— Ильяна, будь добра. Вот сюда, на окраину леса.
— А что ваш остров? Я слышала, он не хуже меня справляется с этим делом. К примеру, не заставляет никого гулять по Лимбо.
— У Кракоа и Шифра много других занятий, я не могу утруждать их подобной мелочью.
— А меня, полагаю, можешь.
— Верно.
"Таких, как я, Адом не напугаешь".
У таких, как он, у каждого был свой персональный Ад.

***

Сухой обжигающий воздух Лимбо сменился тяжелым обжигающим влажным — Средней Африки. Время как раз перевалило за полдень и превратило местную лесостепь в курящуюся маревом раскаленную сковородку. Эрик в своем белоснежном плаще и костюме с ровными черными полосами смотрелся, должно быть, как нарядный суперсовременный бедуин — из тех, у кого верблюд был бы из вибраниума с нановолокном и непременно имел бы в названии модели цифру "3000".
Никаких дополнительных усилий тратить на поиски на потребовалось — звуки стрельбы и крики мгновенно дали Эрику понять, что с местом телепортации он не промахнулся. Он даже не успел опуститься на ближайшую кочку и запачкать белоснежные сапоги местной пепельно-рыжей пылью. Еще успеет. Пылью ли, кровью ли. А может, крокодиловыми слезами раскаяния, бесконечным резервом которых обладал Фабиан Кортес?

***

Этих парней никто никогда не учил сражаться. По сути, те, кто нападал, от тех, на кого они нападали, отличались только опытом подобных стычек да чуть большим количеством снаряжения и оружия. Совсем как в доисторические времена: одни сделали свой выбор в пользу собирательства и последовавшего за ним сельского хозяйства, другие же промышляли охотой, а чуть погодя — войной. Одни добывали, другие отнимали добытое у тех, кто не мог или не хотел за себя постоять. Человечество всегда пугающе легко возвращалось к истокам.
Сопротивление деревенские оказали на удивление яростное. Обычно обходилось малой кровью. Обычно достаточно было пальнуть разок-другой в воздух, чтобы главный-в-этой-помойке-посреди-леса начинал, причитая, размахивать белым флагом и выворачивать потрепанные кармашки на присыпанные пылью и песком камни. В этот же раз камни окрасились кровью, причем, как тех, кто защищался, так и тех, кто нападал. И некоторые наемники, прячась за приземистыми колючими кустами от какого-то чрезмерно меткого и отчаянного стрелка, всерьез задавались вопросом: зачем им это? Большинство из них не было ни родственниками, ни друзьями, но они путешествовали и работали вместе достаточно давно, чтобы знать цену жизням друг друга. И эта помойка-посреди-леса явно не стоила уплаченных за нее налогов.
Да вот только что теперь с этим делать? Развернуться и убежать с позором, поджав хвост, словно пустынные шакалы? Или же дойти до конца, положив еще несколько человек на алтарь алчного кровожадного божества, гордого и упрямого? Сплюнув в сторону комок липкой вязкой слюны, Аго переполз на полметра в сторону, просунул свой автомат в кусты, прицелился, как умел, и снова выстрелил. Короткий металлический визг, сопровождаемый белой вспышкой, ясно дал понять: снова промахнулся и проделал лишнюю дыру в пикапе. Чертов стрелок вертелся промеж укрытий, как черная мамба на жаровне, и Аго искренне боролся с желанием просто подбежать и как следует разукрасить его кастетом. Он был смог. Если бы ребята его прикрыли, наверняка бы смог...
Головная боль накрыла волной, обернулась вокруг черепа и сжала так, что, кажется, затрещали кости. Аго вскрикнул и отшатнулся, чудом не выронив автомат. В глазах плыло, в ушах звенело, а где-то внутри, будто бы между дребезжащих от боли полушарий мозга, звучал полный ярости женский голос: "Уходи". Даже не женский — девичий.
Какая-то девочка хотела, чтобы он ушел. Хрипло постанывая, Аго поднялся на колени и обнаружил на собственных руках кровь. Изо рта? Из ушей? Из носа? Какая, к черту, разница?! Если его голова сейчас лопнет, лопнет она вся целиком, и остальное будет уже неважно.
Он не был уверен в том, что видел, когда из-за лачуги напротив на него выплыло то ли чудовище из детской сказки, то ли его старый товарищ, имя которого почему-то напрочь вылетело из головы. Он не был уверен в том, что владел собой, когда вскинул "Калашников" и выпустил в чудовище целую очередь. Он не понимал, что происходит, когда образ десятилетней девочки заполонил вселенную и заставил его скрючиться на земле, скуля, как побитый пес.
"Уходи!"
— Я... не... могу...
"Тогда умри".
Ифа зло стиснула зубы, напоминая больше маленького, но страшного зверька, чем человеческого ребенка. Розовые разводы на удивительно белых зубах и солоноватый привкус крови на языке явно говорили о том, что рана серьезная, но боль заглохла, уступив место необузданному, незнакомому с рамками взрослой жизни гневу. Ифа нашла в себе силы не только встать, но и выпрямиться, будто именно она была здесь хозяйкой.
А разве нет? Разве с такой силой, как у нее, могло быть иначе?
Человек в кустах умирал — и умирал в мучениях. Может быть, Ифе было бы его жалко. Может быть, она бы его пощадила. Но он пришел в ее дом с оружием и убил многих ее друзей, так что... как-нибудь в другой раз.
— Ифа, пригнись!
Ния прыгнула на сестру, которая посреди перестрелки неожиданно перестала прятаться и подставилась так безрассудно, будто вдруг обрела бессмертие, и сбила ее с ног. Слишком поздно и слишком медленно, чтобы уйти вовремя с траектории движения пули, которая, в свою очередь, должна была неизбежно забрать жизни обеих девочек.
Должна была. Но не забрала.
Ния и Ифа тяжело рухнули за спину Кортесу и закашлялись в пыли. Ифа приподнялась на локте, утирая кровь с губ тыльной стороной ладони, и ошалело уставилась на застывшую в воздухе неподвижно пулю.
Покой ее, впрочем, длился недолго. Повернувшись в сторону корчащегося на земле наемника, пуля сверкнула в солнечном свете и закончила его муки, распустившись на камнях пышным цветком из содержимого его черепа.
— Крики, стрельба и мутанты, опьяненные неведомой прежде силой, — скучающе протянул Эрик, напоследок характерно щелкнув языком. Он по-прежнему парил в полуметре над землей, не имея ни малейшего желания потом отмывать от голенищ и подола плаща рыжую пыль и кровь. — И почему я не удивлен.

Напугать прожженных наемников в самом сердце Средней Африки было действительно сложно — эти люди повидали в своей жизни такого дерьма, что и не снилось белоручкам на "цивилизованных" континентах. В груди каждого из них билось сердце воина и убийцы. Некоторые даже не забыли о таких вещах, как честь и достоинство. Порой не вспоминали намеренно, — например, когда приходилось казнить безоружных просто потому, что от них живых больше не было никакого проку, — но все же помнили. А кроме того, они были командой, а команда, как известно, действует сообща, даже если командиру не повезло погибнуть в первые несколько минут боя. И те, кому сегодня выжить было гораздо важнее, чем победить, оставались в строю вместе со своими безбашенными камрадами.
Напугать наемников было сложно, но все же, когда с небес спустилась фигура в белом, многие из них дрогнули. Причудливая броня незнакомца ослепительно сверкала на солнце, а плащ развевался за спиной подобно крыльям тех самых ангелов, что якобы оберегали неуверенных в себе христиан. Как там писалось, бишь, в их знаменитой священной книге? "Кто к нам с мечом придет..."
Наемник, первым осмелившийся стрелять в пришельца, понятия не имел, кто такой Магнето. Все эти инопланетяне с супергероями никогда не были частью его самой обычной жизни, проведенной в пустынях и степях. Он и телевизор-то не смотрел, максимум — слушал радио. Ему было четыре, когда он впервые взял в руки оружие и убил другого человека, защищая свою тяжело больную мать от грабителя и насильника. Почти такого же, каким к тридцати годам стал он сам. В ярости выплюнув то ли "Сдохни!", то ли "Пошел ты #@%Y&!", он без лишних раздумий всадил в сияющую фигуру всю обойму. Потому что не существовало ни богов, ни духов, ни любой другой высшей силы, что просиживала бы свою задницу на пушистом облаке и распоряжалась бы судьбами простых смертных. Не было. Не могло быть. Он не верил. Он ни разу в жизни не сталкивался с проблемой, которую не сумел бы решить свинцом.
Ни разу... до сего дня. Свинец — надежный и верный — подвел его. Застыл в густом горячем воздухе, словно наткнувшись на невидимый купол. И чем дольше стреляли наемники, тем больше бесполезных свинцовых пуль зависали в каком-то жалком полуметре от чужого тела — от этого отвратительно белого костюма, один только цвет которого казался не то оскорблением, не то вызовом и насмешкой. Внутри болезненно крутило от невыносимого желания расписать эту ослепительную, почти неестественную белизну кровью из свежих ран и грязью из-под ногтей. Валять ее в пыли и неистово топтать сапогами. Испортить. Испачкать. Спустить с небес. Потому что ни бог, ни дух, ни какая другая тварь не имела права...
Короткий глухой щелчок, сообщивший каждому наемнику о поломке его оружия, погрузил поле брани, в которое превратилась еще недавно тихая и мирная деревушка, в звенящую тишину. Казалось бы, самое время укрыться и устранить поломку, но... Даже наемник, сумевший подобраться вплотную к Кортесу и выпрыгнуть из-за камня, чтобы практически ткнуть дулом ему в лицо, только и успел, что закрыть глаза и глубоко вздохнуть.
Все до единой пули достигли цели. Эрику не нужно было видеть наемников, чтобы безошибочно распознать их электромагнитные сигнатуры и определить, где конкретно располагаются в пространстве их безмозглые черепа. Ния и Ифа сдавленно вскрикнули, когда голова нависшего над ними наемника мотнулась в сторону, и сам он безвольной тряпичной куклой повалился в пыль.
Всматриваясь в побледневшее и вытянувшееся от страха лицо Кортеса, Эрик думал о том, что правду говорят святые отцы самых распространенных в мире конфессий: неисповедимы пути Господни, и волю его не постичь тем, кто не обладает силой Творца Реальности. Феникс так много говорил о правосудии и справедливости... Он будто бы исправлял ошибки, да только чьи? Почему он вернул Кортеса? Почему посчитал его жизнь отнятой несправедливо и достойной чуда воскрешения? Почему не забрал обратно, поставив свою победу выше собственной благодетели?
— Эй ты!
Сморгнув пелену задумчивости, Эрик перевел взгляд на худощавого старика, выглядывающего из-за ближайшей лачуги. Одежда — сущие лохмотья, на рубашке кровь, а в руках — автомат, явно поднятый только что.
— Ты друг или враг?
Его ломаный английский скрипучим голосом резал слух. Старик чудом удержался на ногах, когда "Калашников" вырвался из его цепкой хватки и грохнулся к ногам Эрика, подняв в воздух облако светло-рыжей пыли.
— Ни то, ни другое.
Старик поджал губы, обнимая себя дрожащими руками. Даже если у него остались вопросы, задавать их незнакомцу в белом он не осмелился.
Зато голос подала одна из девчонок из-за спины Кортеса.
— Я не... не могу...
Она сгорбилась, обхватив голову руками, и напряженно жмурилась. По ее подбородку и шее струилась кровь.
— Не могу увидеть... Ничего не вижу...
— Ифа, — вторая осторожно тронула ее за плечо. — Ифа, хватит. Тебе нужна помощь.
— Почему? — вскинув голову, Ифа вперила в Эрика блестящий от слез взгляд. В ее широко раскрытых темных глазах плескались боль и гнев. — Почему я не вижу тебя?!
— Ифа!
Крик одной девочки сплелся с криком другой, и та упала на спину, суча ногами и впиваясь пальцами себе в волосы. То же самое сделали и Кортес, и старик у лачуги, и другие уцелевшие селяне, судя по всхлипам и стонам, раздающимся то тут, то там.
Эрик заинтригованно осмотрелся и плавно опустился на песок перед маленькой, но, судя по всему, очень сильной телепаткой.
— Ифа... — простонала вторая девочка, цепляясь ногтями за одежду первой. — Ифа, хватит... Пожалуйста... Мне б-больно...
Но Ифа ее не слышала. Когда большая сила приходила без сопровождения в виде большой ответственности, она пробуждала в человеке — в мутанте — все то, что раньше он скрывал глубоко под сердцем. Разочарования и обиды, гнев и боль, зависть, ревность, гордость и жажду мести — все то, что получивший силу мог обратить в оружие. Величайший дар и страшное проклятие, что дарили любому желающему уникальные способности Фабиана Кортеса.
Забавно, что они не защищали его самого от меча, что он с таким рвением вкладывал в руки особо страждущих.
Ифа разве что зубами не скрипела, направляя всю свою новообретенную мощь на то, чтобы "увидеть" чужака в белом. Ей не хватало ума хотя бы попробовать действовать по-другому. Кровь заструилась из ее носа, а чуть позже — и из ушей. В деревне никто уже не кричал, только стенали и тихо плакали.
Пренебрежительно скривив губы, Эрик перевел взгляд на Кортеса. Девочка явно заигралась с опасной игрушкой, которую ей неосмотрительно дал подержать взрослый серьезный дядя-мутант. Пришло время ее забрать.

Стоны стихли. Старик, еще пару секунд назад разве что не катавшийся в пыли, как уж на раскаленной сковородке, перевернулся на спину и обмяк, обессиленно раскинув руки в стороны. Его худощавая грудь прерывисто вздымалась, под взмокшей рубашкой легко можно было пересчитать все ребра. Из ближайшей лачуги выскочила всклокоченная молодая женщина и, пошатываясь и рассеянно утирая кровавые дорожки под носом, подбежала к нему. Упала на колени, схватила за рубашку, потрясла, убеждаясь, что старик жив и, несмотря на пережитое, на тот свет пока еще не собирается, и запрокинула голову, глядя на мужчину в белом широко раскрытыми блестящими от слез темными глазами. О этот взгляд… Этот ужас, щедро приправленный слепой животной ненавистью изувеченного забившегося в угол зверька, из последних сил показывающего зубы. Эрик давно потерял счет людям, что смотрели на него так.
Давно перестал спорить с теми, кто видел в нем исключительно безжалостное чудовище.
В конце концов, они были не так уж далеки от истины.
И Кортес это знал. Однажды за это знание ему пришлось расплатиться жизнью.
Эрик не был бы честен с самим собой, если бы не признал: ему нравится смотреть, как этот рыжий недоумок ползает у него в ногах, задыхаясь от страха. Беспомощный жалкий продажный трус, вечно пытающийся усидеть на нескольких стульях сразу. Сколько раз он играл с огнем? Сколько раз обжигался? И ничему — абсолютно ничему — его это не научило. Будучи, по сути, неглупым парнем с внушительным жизненным опытом, Кортес каждый раз прокалывался так нелепо, что впору было упрекать самого себя в крайне дурном вкусе на подчиненных.
И все-таки… Все-таки. Пожалуй, даже если сейчас его руки не были бы связаны кракоанской амнистией, Эрик все равно не убил бы Кортеса. Как минимум, потому что тот, несмотря на все свои причуды, был полезен и не раз пригождался в прошлом. Как максимум, потому что наличие под рукой предателя очень мотивирует, держит в тонусе. Наверное, это можно было назвать чем-то вроде спортивного интереса: «Что произойдет раньше, Кортес, ты снова меня подставишь, или я сверну тебе шею?»
Юная телепатка все-таки потеряла сознание. Вторая девочка обнимала бесчувственную сестру — явное внешнее сходство не оставляло сомнений в их родстве — и тихо плакала, покачиваясь взад-вперед. Интересно, у девочек есть родители? Пережили ли эти родители сегодняшний день?
Но это — потом. Эрик прибыл в пустошь не ради них, хотя и поставил себе мысленную галочку напротив пункта: «Забрать юных мутантов туда, где им положено быть».
Сбивчивый лепет Кортеса он пропустил мимо ушей.
— Вернувшись на Землю, Феникс решил продемонстрировать немыслимое великодушие. Он возродил Дженошу, — Эрик слегка развел руки в стороны, и солнце вспыхнуло ослепительными бликами на металлических вставках наручей. — Заново вдохнул в прах шестнадцать миллионов жизней. Включая твою, — руки вновь опустились, скрывшись под плащом, а в ледяном взгляде блеснула сталь. — А затем ему пришлось сражаться. Чтобы обрести шанс на победу, он отнял свой дар так же легко, как и преподнес. Процветающие города вновь обратились руинами, а от шестнадцати миллионов наших сестер и братьев в живых осталось не больше двух.
Всего лишь слова. Сухая констатация фактов. Все остальное Чарльз вырезал из воспаленного бьющегося в агонии рассудка, словно раковую опухоль. Боль, которую невозможно пережить, можно было только стереть. Обрубить колючий окровавленный канат, неумолимо волокущий в бездну безумия.
Он не мог позволить себе так просто сойти с ума. Ему еще предстояло поставить на ноги нацию.
И все же, раз за разом рассказывая историю Феникса и Дженоши, Эрик чувствовал, как в груди словно бьется крошечный мотылек. Хлопает тонкими крыльями из последних сил, оббивая чешую, и цепляется лапками за рубцы на сердце в поисках эмоций, которых там больше не было.
Интересно, осталось ли там что-то, кроме рубцов?
— Два миллиона выживших, — повторил Эрик с нажимом, настаивая на том, чтобы Кортес осознал истинную разницу между этими двумя цифрами. — Включая тебя.