В Тель-Авиве вторую неделю стояла страшная жара. Выйдя на улицу и неосмотрительно оказавшись в пятне солнечного света без головного убора, уже через пару минут можно было почувствовать, как мозг в черепной коробке запекается, словно цолнт в горшочке. Несмотря на то, что голову Иссура традиционно покрывала кипа, до работы он добирался короткими перебежками, держась тени. Только переступив порог клиники, он мог расправить плечи и блаженно вдохнуть полной грудью: суперсовременные системы климат-контроля превращали фойе "Ассуты" в настоящий оазис посреди выжженной пустыни.
Будучи администратором на ресепшн одной из лучших клиник мира, Иссур, в общем-то, считал себя счастливым человеком. Его жена могла бы быть и покрасивее и готовить повкуснее, но стоило ей улыбнуться и стрельнуть в него глазами из-под пушистых черных ресниц, как он мгновенно забывал обо всех мелких изъянах своей избранницы. Она родила ему двух чудесных дочек и вот уже несколько месяцев носила под сердцем мальчика — крошку-Тамира, долгожданного наследника. Огромные панорамные окна их гостиной выходили на удаленный участок пляжа, докуда шумные туристы добирались редко, так что, сидя в кресле-качалке и потягивая кофе с пряностями, можно было наслаждаться видом на Средиземное море в покое и тишине. В деньгах семья Иссура, ясное дело, не нуждалась и в "Ассуте", известной своими более чем демократичными ценами, обслуживалась по большой скидке.
Пожалуй, да, Иссур был абсолютно счастлив и совершенно не задумывался обо всех этих мирских заботах, переполнявших СМИ. Его нисколько не волновали все эти инопланетяне, мутанты, нелюди и прочие черти, устраивающие беспорядки где угодно, но только не в Тель-Авиве. Каждый день где-то там — не здесь и не с ним — происходили события, которые рушили жизни сотен, а то и тысяч простых людей, но Бог любил Иссура, и чаша сия благополучно миновала его и его семью.
До позавчерашнего дня. До того злополучного момента, когда Иссур и его супруга, и его красавицы-дочки не обмерли в благоговейном ужасе, слушая приятный, пусть и незнакомый, мужской голос в своих головах.
"Пока вы спали, мир изменился".
Честно говоря, прошло уже два дня, а мир Иссура остался прежним. Все те же молитвы по часам и ароматный завтрак утром перед работой, все та же идеально чистая и выглаженная форма, все тот же бейджик с именем на груди. Все то же палящее солнце на улице и вожделенная прохлада в фойе "Ассуты". И все же слова, сказанные этим мужчиной, — Чарльз Ксавьер, так он себя назвал, — не выходили из головы и держали в неясном напряжении. Будто вот-вот должно было что-то произойти.
Будто мир все-таки изменился, просто волна этих изменений еще не докатилась до Тель-Авива.
Иссур понял, что интуиция не обманула его, когда воздух посреди фойе, прямо напротив стойки ресепшна, неожиданно сгустился до состояния ослепительно яркого кольца белого света, вынудив всех присутствующих на секунду зажмуриться. Снова открыв глаза, люди — посетители, врачи, медсестры и прочие сотрудники — стали свидетелями чудесного явления из неоткуда двух весьма колоритных персонажей. Один был высок, крепок и облачен в эффектную белоснежную броню. Плащ в пол и шлем характерной формы дополняли образ и делали его узнаваемым. Второй был пониже ростом и одет одновременно просто и примечательно — в черный облегающий костюм без каких-либо деталей и украшений. Голову второго венчало округлое увесистое устройство, закрывающее верхнюю часть лица, и вместо глаз на обомлевших людей величественно взирала литера "Х", выполненная из голубого стекла.
Первого Иссур узнал, просто потому что его хорошо знал весь мир. Второго... второго Иссур совершенно точно видел впервые в жизни, но сомнений в личности гостя у него почему-то не возникало.
— Твою мать... — выдохнул фельдшер, оказавшийся ближе всего к стойке. Судя по всему, он собирался передать Иссуру пачку документов для сортировки по лоткам, но теперь стоял неподвижно, прижимая документы к себе, словно родного ребенка.
У Иссура был пистолет. Он хранился в специальном ящичке под стойкой на случай, если охрана клиники не справится с правонарушителями, и те прорвутся в фойе. Однако, все, что Иссур смог сделать, — это подумать о пистолете. Руки и ноги его не слушались. И, судя по тому, как испуганно таращили глаза все остальные, их постигла та же напасть.
— Мы просим вас сохранять спокойствие, — заговорил "белый". — Не нужно необдуманных поступков.
Магнето. Его зовут Магнето. Точнее, так он себя называл, когда творил ужасные разрушения, которые Иссур много лет назад мельком видел по телевизору прежде, чем попросил супругу переключить на художественный канал.
Ему нужен был пистолет. Он должен был...
Должен был что? Угрожать оружием существам, каждое из которых обладало силой самого Дьявола?
Паралич отпустил Иссура, и тот отпрянул от стойки. Стул, не рассчитанный на подобные рывки, угрожающе наклонился назад, но в последний момент будто спружинил и вернулся в устойчивое положение. Иссур встретился взглядом с Магнето и коротко сглотнул.
Самое время было нажать на кнопку тревоги, но... Но...
— Нам нужно, чтобы весь персонал, не задействованный в неотложных хирургических и реанимационных мероприятиях, собрался здесь.
Уборщица, которую прибытие незваных гостей застало неподалеку от главного входа, прислонила швабру к стене и попыталась незаметно выскользнуть из здания, но широкая стеклянная дверь не поддалась ей.
"Еще бы, — рассеянно подумал Иссур, не находя в себе сил оторвать взгляд от лица Магнето. — Стеклянная-то стеклянная, а каркас стальной..."

В просторном светлом фойе одной из лучших клиник мира вновь воцарилась тишина… или так только казалось? Целиком обратившиеся в слух, сотрудники и персонал «Ассуты» сидели на своих стульях, не рискуя ни пошевелиться, ни даже шумно вдохнуть, но не нужно было быть телепатом, чтобы представлять, что творилось в их головах. Эрик разве что кожей не чувствовал, как хаотично толкались вокруг чужие мысли в тесноте неожиданных обстоятельств. Подавляющее большинство всех этих homo sapiens до сегодняшнего для жили своими совершенно обычными жизнями, занимались благим и, без сомнения, полезным делом и супергероев — как и суперзлодеев — видели только по телевизору да на экранах персональных компьютеров и смартфонов. В наши дни Израилю, в отличие от многострадальных США, везло, Земля Обетованная редко становилась полем неизменно разрушительной битвы добра со злом.
«Да как вы смеете?!», «Прошу, выпустите меня, мне нужно к семье», «Мы вам не подопытные животные», «Уроды, какого черта вы о себе возомнили?», и прочая, и прочая, и прочая. Вряд ли кто-то из присутствующих выкрикивал мысленно что-то более оригинальное. Времена менялись, а люди — нет.
Эрик криво усмехнулся и перевел на Чарльза долгий тяжелый взгляд, наполненный чем-то средним между ожиданием и исследовательским интересом. Несколько лет назад Чарльз непременно выступил бы вперед и заговорил самым чарующим, мягким, располагающим к себе голосом, силясь успокоить и примирить, вселить уверенность и надежду. Все равно что мудрый терпеливый воспитатель в детском саду, среди глупых взбалмошных детей, кричащих и топающих ногами.
Времена менялись, и мутанты менялись с ними. Неважно, выросло ли человечество из возраста капризного агрессивного малолетки. Просто Чарльз больше не был для него ни воспитателем, ни наставником. Что бы ни происходило глубоко под шлемом «Церебро», Чарльз остался стоять неподвижно, и на видимой части его лица не дрогнул ни один мускул. Он уже не ограничивал присутствующих в свободе действий, не говоря уже о свободе мысли, но и не кидался их успокаивать, повторяя многочисленные обещания и разжевывая непонятое. В конце концов, в штате такой клиники, как «Ассута», не место упрямым скептикам и невеждам. К правильному решению эти люди должны были прийти самостоятельно и без дополнительных подсказок. Им был задан простой вопрос, требующий простого ответа. Они — достойнейшие представители человечества — могли в гневе и страхе начать кричать, вскакивать со стульев, кидаться на мутантов с кулаками или выхватывать пистолеты, выламывать двери и выбивать окна, бежать, сшибая друг друга с ног, но… чем бы они отличались тогда от стада одержимых бесами свиней, бросившихся в Гадаринское море?
Снова обратив внимание к аудитории, Эрик поймал себя на том, что ожидает худшего. Что человечество вновь — по старой привычке — повернется к нему задницей, а затем, затаившись, ударит в спину. Так бывало часто, но… не всегда. Он хорошо помнил день, когда мировое правительство удивило не только его, но и вечного оптимиста Чарльза, вручив ужасному всемирно известному террористу Магнето документ, согласно которому в его владение переходил остров Дженоша. То решение по сей день оставалось для Эрика занимательной загадкой, но в ее разрешении он предпочел остановиться на самой очевидной гипотезе: одарив знаменитого экс-преступника государством, утопающем в крови и грехах своих безнадежно коррумпированных правителей, ООН рассчитывала одним выстрелом положить двух зайцев. В каком-то смысле, ей это удалось, и, что самое главное, все в итоге остались в выигрыше.
Возможно, всем этим людям действительно хотелось выплеснуть эмоции и сделать это громко, зрелищно и с размахом, но их останавливало одно «но», гораздо более веское, чем даже страх перед стоящими посреди фойе мутантами, — авторитет Ноя Вагнера. Сколь бы крепкие выражения не роились в головах сотрудников клиники, какие бы желания не обуревали их, одного короткого взгляда в сторону господина Вагнера хватало, чтобы сохранить молчание и спокойствие.
Сам же Вагнер откинулся на спинку стула и, потирая пальцами подбородок, подчеркнутый аккуратной бородкой, погрузился в глубокие раздумья. Об этом человеке Эрик знал преступно мало — временные рамки в один месяц, установленные самими же мутантами, вынуждали действовать быстро, ограничиваясь лишь самым необходимым, — и потому ход его мыслей представлял довольно смутно. В самый обычный рабочий день, за полтора часа до обеденного перерыва, на плечи господина Вагнера неожиданно легла огромная ответственностью, и он, судя по всему, прекрасно понимал, сколь весомыми будут последствия зреющего в его голове решения.
Ной Вагнер поневоле вошел в число тех, кому предстояло изменить мир.
Прежде, чем дело сдвинулось с мертвой точки, прошло меньше минуты, но многим она показалась вечностью. Отняв руку от лица, Вагнер подался вперед, словно проверяя, держат ли его на месте невидимые путы, и поднялся со стула. Прямая спина, военная выправка, заложенные за спину руки и гордо вскинутая голова явно говорили о том, что, вопреки всему, диалог он намерен вести на равных.
Эрика это одновременно злило и восхищало.
— Господин Ксавьер. Господин Леншерр, — Вагнер по очереди кивнул мутантам. Голос у него был низкий, глубокий и самую малость вкрадчивый — идеальный для чтения лекций по высшей нервной деятельности в самом престижном вузе страны. — Вы многое предлагаете… и многого требуете. Не буду скрывать, для большинства из нас ваша речь от семнадцатого числа прозвучала как звонкая пощечина, — он выдержал короткую паузу, подчеркивая важность собственной задетой гордости. — След от этой пощечины до сих пор горит. Однако мне понятна ваша спешка: у вас, согласно вашему заявлению, мало времени. Вы просите нас, — последнее слово он выделил интонацией, вкладывая в него одновременно медицинский персонал «Ассуты», лично себя и, конечно же, все человечество, — об услуге, и от того, окажем ли мы вам эту услугу, во многом зависит успех вашего проекта. Пусть мы — не единственная клиника, к которой вы можете обратиться, отказ «Ассуты» — весомый аргумент в любой тематической дискуссии.
Эрик слегка прищурился — его поражала наглость, скрупулезность и граничащая с грубостью откровенность этого homo sapiens. Зачем, казалось бы, озвучивать очевидное? Ответ был прост — Вагнер старался не для себя и не для них, мутантов. Он расставлял точки над i так, чтобы поняли его люди. Чтобы даже самая бестолковая уборщица осознала, что именно сейчас происходит в фойе «Ассуты».
Людям то, что они слышали, явно нравилось. Многие приосанились, кто-то даже вольготно закинул ногу на ногу и заложил руки за голову, расставив локти. Всего несколько звучных фраз — и Вагнер вселил в своих слушателей и подчиненных уверенность и надежду. Совсем как Чарльз когда-то — в Людей Икс.
— Кроме того, — продолжил Вагнер, — вы ожидаете от меня решения, не согласованного с правительством государства, на чьей земле я тружусь во благо всех разумных форм жизни на планете, кому может оказаться полезна простая человеческая медицина.
Он обернулся на затаивших дыхание слушателей и пробежался взглядом по их лицам, выискивая признаки поддержки или осуждения. Если среди сидящих и были осуждающие, то Эрик их не заметил.
— Если существует хотя бы одна веская причина, по которой я обязан прямо сейчас дать вам положительный ответ… мне бы хотелось ее услышать.

— Войти в историю — перспектива, без сомнения, заманчивая, — ответил Вагнер резче, чем можно было от него ожидать. Судя по всему, попытка сыграть на тщеславии показалась ему оскорбительной. — Йозеф Менгеле, известный как Ангел Смерти, также вошел в историю. Полагаю, всем присутствующим очевидно, что мне и моим коллегам не хотелось бы такой славы.
Эрик невольно напрягся всем телом, вперив в администратора клиники острый, как бритва, взгляд. Будучи обычным человеком, далеким от мира магии, мутантов и супергероев, Вагнер, конечно же, не мог знать, что прямо сейчас смотрит в глаза одной из многочисленных жертв Освенцима, и все же... И все же Эрика преследовала навязчивая идея, что его попытались поддеть, грубо ткнув носом в самое больное и сокровенное.
И, конечно же, Вагнер не мог знать, что под личиной Менгеле в те годы скрывался Синистер. Его это, в общем-то, не касалось. Да и к ситуации, в целом, не относилось, но стоило вспомнить о тотальной кракоанской амнистии для мутантов, как Эрик мысленно спотыкался о довлеющую над ним необходимость всем все простить и со всеми дружить. Работать вместе. Хотя бы терпеть присутствие. Даже Синистера, чьи пронзительные глаза и небрежная улыбка самого жестокого из ученых врачей СС до сих пор преследовали его в кошмарах.
Наверное, только вопрос выживания всей мутантской расы и мог заставить его смириться с Синистером на Кракоа.
"Манипуляции со временем... — возмущение одного из лаборантов было столь сильно, что его мысли отчетливо выделялись на общем фоне. На стуле он сидел, скрестив руки на груди, втянув голову в плечи и буровя незваных гостей "Ассуты" угрюмым взглядом, совершенно неподходящим его гладкому юношескому лицу и жизнерадостной прическе, светлой с яркой зеленой прядью. — Вы, мутанты, всегда брали на себя слишком много. Прыгали выше головы, будто бы вы — лучше нас. Черт. Манипуляции со временем! С умами, с телами, с душами. Вы что, боги? Кто дал вам такое право? Нарушать законы природы, законы физики... Нельзя так. Это неправильно, черт возьми!"
Вагнер же, напротив, сменил гнев на милость и, выслушав Чарльза, склонил голову в знак согласия.
— Честно признаться, у меня нет никаких сомнений в том, что вы действительно способны на то, о чем говорите, господин Ксавьер. И дело вовсе не в значительном опыте нашего косвенного сотрудничества.
Слушатели напряглись. Многие подались вперед, нервно сцепили пальцы и закусили губы, переводя внимательные взгляды с Вагнера на Чарльза и обратно и жадно впитывая мельчайшие детали происходящего.
— В наши дни, когда даже у голодающего ребенка Африки в полудиком племени можно увидеть в руках смартфон, всему миру доподлинно известно, на что способны представители других населяющих Землю рас.
"Боже правый, какое безумие... Прости нас, грешных... — мысли немолодой уже женщины-терапевта дребезжали от суеверного ужаса. — Бог создал нас, людей, по образу своему и подобию, Бог дал нам землю, дал законы... Бог благословил нас... Неужели мы... будем спорить с ним? Неужто пойдем наперекор Богу?.."
В груди сидящего рядом с ней онколога клокотал гнев. "Какое к черту сотрудничество? Вы забыли, кто такой Магнето? Почему мы вообще ведем переговоры с преступниками? Террористы, сепаратисты... Мутанты. Просто, дьявол их побери, мутанты".
Вагнер же думал совсем о других вещах — более сложных, спорных и актуальных. Брови его сдвинулись к переносице, придав лицу особенно суровое выражение.
"Вы могли спасти всех этих людей раньше. Могли спасти тех, кого уже нет с нами. Может, не всех, но многих. К примеру, мою супругу от лейкемии. Могли предотвратить любой теракт или вооруженный конфликт, любую природную или техногенную катастрофу. Могли остановить глобальное потепление и навсегда решить проблему нехватки еды и топлива. Могли превратить нашу планету в Рай. Могли — и бездействовали. Только теперь, когда будущее вашей нации висит на волоске, вы решили разыграть козыри. Сыграть в благородство, когда это стало выгодным".
Или... когда это стало нужным? Нужным кому, и кто лучше знал? Среди мутантов ведь были и ясновидцы. И даже те, кто умер и воскрес. Кто мог… лично общаться с Богом.
Кто мог — и не делал потому, что с большой силой приходит и большая ответственность. Потому, что нельзя спасти сотню, пожертвовав тысячей. Потому, что если бы супруга Вагнера не умерла от лейкемии, он никогда бы не посвятил жизнь медицине и не достиг бы таких высот в благороднейшей из профессий.
Он сдержанно усмехнулся, и мысли его преисполнились застарелой горечи. Горечи врача, чья работа раз за разом бросала ему в лицо наивное и обиженное: "Почему вы не делаете добро бесплатно?!"
Будучи обычным человеком, не владеющим никакими способностями окромя тех, что умещались в обычном человеческом теле, обычном человеческом мозгу, Вагнер испытывал ту самую наивную обиду — обиду на своенравного благодетеля, чьи мотивы далеки от возвышенных, благородных и бескорыстных. Будучи высококвалифицированным врачом, он хорошо — пожалуй, даже слишком хорошо, — понимал Ксавьера.
Будучи руководителем и, в каком-то смысле, даже политиком, Вагнер знал: они подошли к вопросу, который не стоит обсуждать вслух как минимум потому, что большинство присутствующих его не поддержит, и цивилизованная дискуссия рискует превратиться в форменный балаган. Предложенная Ксавьером сделка, по сути, была нелепой: он пытался разменять несколько неумолимо угасающих жизней на событие, которое, без шуток, изменит мир. Повлияет на миллиарды живых существ — как уже живущих, так и тех, кто придет поколения спустя. Ни одно разумное существо, руководствуясь холодным рассудком и здравым смыслом, не согласилось бы на такой обмен.
Но мутанты разговаривали не с Вагнером. Они собрали в фойе весь персонал "Ассуты" — от ведущих специалистов до обслуживающего персонала. Как бы высоко Вагнер не ценил своих подчиненных, он понимал: простые люди не готовы платить чужими жизнями за его отказ.
— Все верно, — тихо подтвердил Джессел, отводя глаза. Он, пожалуй, был первым, кто мысленно согласился с условиями Кракоа. Даже высочайший профессионализм тушевался перед мощью сентиментальных привязанностей. За время лечения Джессел искренне прикипел к Моековой и полюбил широкую белозубую улыбку Гонсалес, познакомился с их родней и так много узнал об их жизненном пути, что осознание неизбежного болезненно пульсировало под сердцем. Он не хотел мириться с тем, что не может ничего сделать. Не хотел приносить соболезнования их семьям.
Вагнер глубоко вздохнул и прикрыл глаза. У него не осталось выбора? Отнюдь, он ни на секунду не сомневался, что его решение вступит в силу — и неважно, каким оно будет и кому из услышавших не понравится. Он войдет в историю — с отказом или с согласием. Как монстр, предавший чужие надежды из-за собственных трусости и упрямства? Как глупец, давший зеленый свет ненасытной тирании Кракоа? Как черный ангел, стоящий у истоков кровопролитной войны между мутантами и людьми — или как белый, занявший почетное место у врат в воцарившийся на Земле долгожданный Рай?
Снова открыв глаза, Вагнер шагнул вперед. Шаг, второй, третий. Ровно пять — и он остановился напротив Чарльза, всматриваясь в собственное отражение на светло-голубом визоре. За его спиной по рядам слушателей пролетел напряженный вздох.
С визора напротив на него смотрел обычный человек. Обычный человек, который изменит мир.
"Надеюсь, к лучшему".
— Я согласен.
"Я", не "мы". Так было правильнее... и искреннее.

Отредактировано Magneto (05.09.2021 14:19)

Утро выдалось настолько обычным, что события прошлого дня спросонок показались Иссуру дурным сном. Все те же молитвы по часам и ароматный завтрак утром перед работой, все та же идеально чистая и выглаженная форма, все тот же бейджик с именем на груди. Разве что супруга Иссура из жизнерадостной домохозяйки превратилась в молчаливую тень, и смс от начальника, пришедшая накануне, никуда не делась. Распоряжением господина Вагнера все сотрудники, чье присутствие в клинике не было необходимым по причине неотложного медицинского ухода за пациентами, двадцатого числа могли получить оплачиваемый отгул. Иссур входил в их число, от его работы не зависели ничьи жизни. С видимой неохотой потягивая кофе — сегодня любимый напиток казался горче обычного, — он рассеянно листал новостную ленту на смартфоне и изредка поглядывал на супругу. Ей бы хотелось, чтобы он воспользовался великодушным предложением Вагнера. Чтобы остался сегодня с ней и детьми, предоставив сильным мира сего решать свои проблемы подальше от их маленькой счастливой семьи. Чтобы безумства большого мира, раз уж они все-таки добрались до Тель-Авива, хотя бы обошли стороной их дом.
Чтобы, если вдруг что-то пойдет не так, она не осталась вдовой, а две чудесные дочки и крошка-Тамир — сиротами.
Иссур понимал  ее и, если уж быть совсем честным перед собой, разделял ее опасения. Мутанты пришли в "Ассуту" не для того, чтобы помочь им — простым людям. Несмотря на все благородство и красоту жеста, никто, в общем-то, даже не пытался спрятать под ним истинные намерения. Им нужна была демонстрация, и так уж вышло, что полигоном для испытаний они выбрали именно тот пятачок Бытия, через который тянулась совершенно обычная жизнь Иссура.
Решительно отставляя от себя недопитый кофе и поправляя кипу, Иссур думал о том, что, как бы ему не хотелось сегодня остаться дома, он должен идти. Должен быть там — на своем месте, рядом с себе подобными — друзьями, коллегами. Обычными людьми, чья жизнь вчера неожиданно изменилась. Встречать роковые события с гордо поднятой головой. И, если придется, — думать об этом в самом деле было страшно и горестно — умереть с достоинством, исполняя свой долг перед Богом и человечеством.

***

Стеклянные двери бесшумно распахнулись, впуская делегацию Кракоа в уже знакомое им — не считая, разумеется, Эликсира, — фойе. На самом пороге клиники солдаты регулярной израильской армии обступили мутантов и бесцеремонно оттеснили репортеров. Эрик шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы — ему стоило большого труда не напомнить всем этим людям, с кем они имеют дело. Глупые вопросы и мельтешение под ногами он еще мог стерпеть, но когда один репортер случайно толкнул другого, и тот звучно грохнул увесистым микрофоном по шлему, мирная демонстрация эффективности кракоанского лекарства опасно подошла к границе безжалостного кровопролития.
В отличие от прошлого, в этот раз их встречали — да так, что позавидовал бы иной правитель. Около стойки ресепшн собралась вся верхушка клиники, начиная с Вагнера и заканчивая главой охраны. За стойкой по струнке вытянулся администратор — тот самый, что вчера порывался угрожать мутантам спрятанным в ящике пистолетом. Вдоль стен рассредоточился отряд спецназа с винтовками наголо. От испытующих взглядов солдат самой боеспособной армии мира у Эрика зудели кончики пальцев. Люди в очередной раз вышли к нему с оружием, наивно полагая, что у них есть шансы. Что полимерные пистолеты на поясах спасут их от гнева Мастера Магнетизма.
Впрочем, от размышлений о том, как жалки и примитивны погрязшие в невежестве homo sapiens, в присутствии Эрика раз за разом разыгрывающие всевозможные интерпретации русской басни про слона и маленькую собачку, его отвлекла статная женская фигура в строгом костюме, застывшая рядом с Вагнером.
Ну конечно. Разве могло быть иначе? Разве могло событие такого масштаба на израильской земле обойтись без участия Габриэллы Хеллер? Пусть годы ее нисколько не щадили, она по-прежнему носила высокие каблуки, могла позволить себе приталенный пиджак и оставалась одним из самых активных игроков на мировой политической арене.
Не говоря уже о том, что старушка Габи все еще была весьма хороша собой. Эрик сдержанно усмехнулся и искоса посмотрел на Чарльза.
— Добро пожаловать в "Ассуту", господа, — поприветствовал мутантов Вагнер. Вчера его лишили такой возможности, и сегодня он, судя по всему, решил наверстать упущенное. — Мы — я и мои уважаемые коллеги, — он обвел рукой остальных врачей, — ознакомились с вашими документами, у нас к ним нет никаких вопросов. Это первый момент. Второй момент...
Обернувшись к администратору, Вагнер взял со стойки непримечательную светло-голубую с белой полосой на корешке папку и, заложив вторую руку за спину, протянул ее Чарльзу.
— Подписи и отказы. Все, кого вы вчера назвали.

— Господин Ксавьер.
Звучный женский голос на мгновение погрузил фойе в напряженную тишину, несмотря на количество присутствующих. Джошуа вздрогнул, машинально прижав бумаги к груди, а Эрик поймал себя на том, что в голове разом стихли все мысли, — и уголки губ невольно приподнялись в улыбке. Некоторых возраст все-таки не уродовал, а украшал, даже несмотря на фатальный, казалось бы, порок — отсутствие в крови Х-гена. Чем старше становилась Габриэлла, набираясь седых волос, морщин, опыта и влияния, тем больше внутренней силы звучало в ее голосе и горело в ее глазах. Они не спешила вверх по карьерной лестнице и вот уже долгие годы занимала скромную в масштабах планеты и, тем более, вселенной, должность министра внешней политики Израиля, но Эрику так легко было представить ее в роли главы мирового правительства, генерала флота ши’ар или воеводы армии мертвецов, сопровождаемых ангелами. Если среди homo sapiens и затесались достойные представители, то Габи определенно была одной из них.
Пожалуй, для Эрика она все еще была лучшей.
— Или теперь вы предпочитаете, чтобы к вам обращались как к Профессору Икс? — Габриэлла небрежно передернула плечами и обвела всех собравшихся в фойе испытующим взором. Впрочем, взор этот ни на ком особо не задержался и быстро вернулся к Чарльзу. — На пару слов.
Господин Вагнер вопросительно вскинул бровь, но от комментариев воздержался. Один из оперативников у входной двери что-то шепнул другому на ухо, насколько позволял шлем, и оба хитро разулыбались. Габриэлла же, сохраняя ледяную невозмутимость, развернулась и скрылась в боковом коридоре, громко цокая каблуками. Ее не особенно волновало, что скажут люди — те, кто наблюдали за ней сейчас, и те, кто посмотрит записи с камер позже. Ей удалось создать себе безупречную репутацию, несмотря на общеизвестный факт длительного гражданского брака с "мессией мутантов". Какое ей было дело до злых языков и скабрезных шуток из уст солдат?
Ее волновало совсем другое.
— Что с тобой стало, Чарльз? — оставшись наедине с тем, кому посвятила не один десяток лет своей на диво долгой человеческой жизни, Габриэлла тут же сбросила претящий ей образ железной леди. Осталась лишь женщина — сильная и прекрасная, но, вопреки всему, чувствующая себя обманутой. — У меня нет вопросов к Эрику, но ты? Ты даже не представляешь, как близко все подошло к тому, чтобы раз и навсегда рухнуть.
По поверхности ее сознания пронеслись рябью тревожные образы вчерашнего дня: раздраженные жесты, гневные взгляды и резкие высказывания, практически оскорбления в адрес возомнивших о себе невесть что мутантах. Самые громкие голоса Израиля чуть ли не в унисон предлагали ответить агрессией на дерзкую выходку и поставить на место тех, кто очевидно слишком много на себя взял, но...
Но в том, чтобы начать отношения с новой нацией со звонкой пощечины, не было ни мудрости, ни достоинства. Мутанты сказали свое слово — и отныне с ним следовало считаться.
Израиль не хотел войны. В его насыщенной биографии и без того слишком много страниц были писаны кровью Избранного Народа.
— Что произошло? — повторила Габриэлла, силясь рассмотреть глаза под непроницаемым стеклом икс-образного визора. Долгие десятилетия она каждый день заглядывала в эти глаза и не видела в них угрозы. Даже после того, как их пути разошлись, а жизни — изменились почти до неузнаваемости. — Как давно мы, люди, стали тебе врагами?

Стоило двери в боковой коридор закрыться, лишив оставшихся в фойе людей и мутантов возможности наблюдать интригующий разговор, как Эрик поднял согнутую в локте руку и собрал пальцы в кулак, забивая помехами все звукозаписывающие устройства в радиусе пары десятков метров. Несколько солдат отреагировали на его движение соответственно — вскинули винтовки, угрожающе щелкая затворами. Некоторые, менее опытные, сперва переполошились, недоумевающе постукивая пальцами по рациям и наушникам. Джошуа поежился, переминаясь с ноги на ногу, и угрюмо опустил голову. Он пришел сюда лечить, причем, лечить тех, кому уже не помогут лучшие врачи и медикаменты мира, а люди что? Люди угрожали ему оружием.
А впрочем, ничего нового.
— Господин Леншерр, — протянул Вагнер, глядя на Эрика поверх очков с чем-то средним между осуждением и усталостью. — Право, это лишнее.
— Отнюдь. Или вы сомневаетесь в госпоже Хеллер? Опасаетесь, что она вступит с нами в сговор, нарушив приказ правительства?
— Ни в коем случае.
— Тогда позвольте ей воспользоваться правом конфиденциальности, — хмыкнул Эрик. — И да.
Он опустил руку, обернулся на солдат, заставив некоторых из них изрядно понервничать, и, наконец, вновь обратился к Вагнеру. Даже несмотря на изогнувшую губы самодовольную ухмылку, холода в его голосе вполне хватило бы на то, чтобы еще раз потопить "Титаник".
— Зовите меня Магнето.

Отредактировано Magneto (03.11.2021 09:01)

— Ты прекрасно знаешь, Чарльз, что угрозы в ваших вчерашних действиях было достаточно, — мрачно возразила Габриэлла, складывая руки на груди. Ей на совещании пришлось выслушать список всех этих нарушений трижды, начиная с вторжения на частную территорию (спорно, ведь "Ассута" была клиникой, а не закрытым военным объектом, но министров глубоко задело то, что мутанты, видите ли, прошли не через КПП) и заканчивая одиозной личностью Эрика Леншерра в роли сопровождения. Серьезно, отправляться на дипломатическую миссию в Израиль вдвоем с Магнето? Более мощный эффект произвел бы только, пожалуй, Адольф Гитлер.
Во многом потому, что сильные мира сего легко забывали благодеяния, а вот грехи, напротив, с большим удовольствием помнили и по случаю смаковали. Они, даже не прибегнув к странице поисковика, перечислили все до единого инциденты, в которых Эрик убивал больше десятка-другого человек за раз или пытался уничтожить или захватить мир. Выслушав пылкую обвинительную речь от своей коллеги по палате, министра внутренних дел, Габриэлла перевела пронзительный взгляд на премьера и подчеркнуто вежливо поинтересовалась, как сильно изменился бы тон дискуссии, соверши террорист Магнето все эти злодеяния, все еще будучи агентом Моссада. На ее лице не дрогнул ни один мускул ни когда палата захлебнулась потоком возмущения, ни когда премьер резко призвал всех к тишине и сцепил пальцы в замок, отвечая Габриэлле взглядом, от которого у кого угодно бы затряслись поджилки. У кого угодно, кроме нее.
Одному лишь премьеру было известно, что творил Моссад по его приказам. Видать, на фоне целой разведывательно-шпионской организации один-единственный террорист Магнето выглядел не так уж непрезентабельно.
А Чарльз, тем временем, взялся за старое. За исторические примеры и поучительные истории, которыми когда-то развлекал девушек, падких на умных и образованных мужчин, а затем — вразумлял учеников своей знаменитой Школы. Габриэлла выслушала его, не перебивая, но всем своим видом дала понять: ее этими штучками не проймешь, и ничего нового она, в общем-то, не услышала. Ничего такого, что ответило бы на главный мучивший ее вопрос: почему раньше Профессор Икс готов был снова и снова искать компромисс, строить общество, в котором люди и мутанты живут бок о бок, а теперь вел себя немногим лучше, чем их общий старый друг Эрик?
Что такого он познал в смерти, что изменило его так сильно? Это ведь была не первая его смерть.
— Дело не в том, что тебя не было три года.
Она хмыкнула, впервые, пожалуй, с появления бывшего гражданского супруга в поле зрения окидывая его внимательным взглядом с ног до головы. В юности, какой бы она ни была горячей и безрассудной, Чарльз никогда бы не нарядился так — во что-то среднее между нарядом стриптизера и костюмом аквалангиста. А жаль. Черный спандекс бесспорно украшал его вновь молодое — в отличие от ее собственного — тело.
— Дело в том, что ты знаешь что-то, чего не знаю я. Некий железный аргумент, которого мне вчера очень не хватало.
Габриэлла помедлила и расцепила руки. Она прекрасно видела, что Чарльзу это решение далось непросто. Она помнила, как рьяно он верил в свою мечту, как цеплялся за нее, даже когда ничего больше не оставалось, как навязывал друзьям и недругам — и регулярно страдал за это.
Она и представить себе не могла, что именно могло заставить его передумать, но нисколько не сомневалась — это было что-то ужасное.
Как женщине и матери его ребенка Габриэлле искренне хотелось поддержать Чарльза. Может быть даже обнять, если она решится нарушить субординацию. Как человеку же, как израильскому политику ей положено было продолжать что-то требовать и настаивать.
В этом ведь и была проблема, да? Человек просто не мог поступить иначе. Не в современном мире. Не в отношении мутанта.
— Я... верю тебе, Чарльз, — после недолгого промедления выдохнула Габриэлла, устало поправляя и без того безупречную прическу. — Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы списывать все на пагубное влияние Эрика или какие-то штучки в загробном мире. И я намерена дальше защищать твои... ваши... кхм, интересы Кракоа, покуда они не ведут к конфликту с мировым правительством. Но если вы будете злоупотреблять возможностью смотреть на нас снизу вверх, то... я ничего не могу гарантировать, — на мгновение черты ее красивого смуглого лица ожесточились, но под маской твердой решимости отчетливо проступала горечь. — Даже то, что в какой-то момент не соглашусь с теми, кто с самого начала увидел в тебе угрозу.

Отредактировано Magneto (12.11.2021 19:25)

Габриэлла безошибочно распознала вопрос, светящийся в глазах Чарльза, — и отрицательно мотнула головой.
— Этого достаточно.
Достаточно по многим соображениям. Становиться вместилищем информации, заложенной в фундамент Кракоа его создателями, означало подвергнуть слишком большому риску и себя, и мутантов, и даже тех, кого она, казалось бы, не касалась. В мире, где помимо обычных методов допроса существовали химические, телепатические и прочие, Габриэлла предпочла бы не знать что-то критически важное, чем знать — и однажды по собственной воле или по принуждению передать это знание не в те руки.
— Мне нужно было удостовериться, что ты — это по-прежнему ты, Чарльз, — в ее голосе тонкими комариными крыльями звенела тревога. — Что твои решения не продиктованы программой, вживленной в твой новый мозг, или волей какого-нибудь злонамеренного потустороннего существа.
Габриэлла взялась за ручку двери и глубоко вздохнула, перебирая в памяти все известные ей инциденты, в которых Чарльз... не владел собой. И одному лишь Богу известно, как сильно бы ей хотелось, чтобы речь шла о тривиальных семейных сценах, пусть даже с битой посудой и хлопаньем дверьми. Чарльз никогда не бил посуду, он был слишком хорошо воспитан. Вместо посуды Чарльз — а точнее, суперзлодеи всех мастей с его помощью, и неважно, жив он был в этот момент или мертв, — то и дело пытался разбить реальность.
Она медлила, переводя взгляд с его лица — такого знакомого, почти родного, и одновременно непривычно юного — на носки своих блестящих лакированных туфель и обратно и чувствовала, будто должна сказать что-то еще — но что? Ничего из того, что вертелось в ее голове, не годилось для того, чтобы быть озвученным.
— Будь осторожен, — наконец, изрекла она, дожидаясь, пока Чарльз наденет свой причудливый громоздкий шлем, прежде, чем толкнуть дверь. — Вы оба.

***

Надо ли говорить, что один только внешний вид — безотносительно количества, качества и стоимости оборудования — палат интенсивной терапии в "Ассуте" с лихвой оправдывал все ожидания, что возлагали на эту клинику неизлечимо больные со всего света, вытянувшие счастливый лотерейный билет на право лечиться здесь? Стены были такими белыми, что, казалось, прикоснись к ним — и они в ответ заскрипят, словно белье, гладко выглаженное и накрахмаленное любимой советской бабушкой. Даже самый пытливый взор не углядел бы на полу приглушенного голубого оттенка ни единого пятнышка. Окон не было: за проветривание и чистоту воздуха в помещении отвечала система вентиляции с подсоединенным к ней бактерицидным рециркуляром, а за развлечение пациента — большое голографическое полотно на стене напротив кровати. Если больному хотелось, он мог взять с тумбочки пульт, и полотно услужливо транслировало ему содержимое наиболее популярных международных TV-каналов. В остальное же время — вот как сейчас — по полотну туда-сюда, то и дело скрываясь за пучками мерно покачивающихся водорослей, безмятежно плавали пестрые тропические рыбки.
Первым в палату, как и полагалось по протоколу, вошел лечащий врач — Джессел. Издалека убедившись в том, что пациентка не спит, он мягко ее поприветствовал и остановился рядом с кроватью справа — на место, отведенное христианскими положениями персональному Ангелу-Хранителю. Несмотря на безупречный внешний вид и сдержанное поведение, в голове у него творился сущий бедлам. Он очень, очень хотел верить в то, что чудо-лекарство мутантов поможет Моековой, но чем дальше, тем отчетливее его уверенность в принятом решении подтачивала на редкость мерзкая мысль: мутанты ставят эксперимент. На его, Джессела, пациентке. С его личного разрешения.
Впустив в палату троих делегатов Кракоа и, наконец, Вагнера, дверь бесшумно захлопнулась за их спинами. После недолгой дискуссии всех посторонних лиц было решено оставить в коридоре и не беспокоить сверх необходимого и без того критическую больную. Солдаты посовещались между собой, потом — со штабом, после чего двое остались охранять палату, а остальные вернулись в фойе. Проводив взглядом Чарльза, Габриэлла поправила пиджак и попросила ближайшего подвернувшегося под руку хирурга показать ей, где найти кофейный автомат. Она не намеревалась покидать "Ассуту" раньше, чем здесь произойдет что-нибудь... знаменательное.
Пройдя в палату, Эрик с трудом удержался от того, чтобы присвистнуть. Чисто, просторно, светло — без преуменьшения, идеально. Тихое жужжание рециркуляра успокаивало ничуть не хуже, чем плавающие по стене разноцветные рыбки. Отличное место, чтобы уйти из жизни. Конечно, если тебе нечего терять и не за что больше сражаться. Или если у тебя нет иного выхода. Вроде как у тех троих, что отказались от кракоанских чудодейственных препаратов. Эрик так и видел, как эти безнадежно умирающие люди по очереди плюют в ноги Чарльзу, дескать, можешь засунуть свое спасение себе в задницу.
Потом кто-нибудь из них обязательно толкнул был пылкую речь о богомерзких мутантах, щедро приправленную грязными ругательствами на родном языке. А потом Эрик милостиво свернул бы оратору шею. Он ведь и так скоро умрет, к чему оттягивать неизбежное?
— Так вот вы какие... мутанты, о которых так много сейчас говорят.
Как, в общем-то, и следовало ожидать, женщина на кровати больше походила на не слишком хорошо сохранившееся зомби, чем на живого человека. Впавшие щеки и глаза, обострившиеся черты, землистый цвет кожи... Тяжелые припухшие веки вкупе с неестественно суженными зрачками посреди светло-голубых радужек создавали ощущение слепоты, но это предположение Моекова опровергла, переводя усталый, но искренне заинтересованный взгляд с одного своего гостя на другого. Ее грудная клетка под тонким больничным покрывалом часто вздымалась, и, если прислушаться, можно было различить глухое бульканье, с которым пораженные метастазами и сдавленные опухолью легкие раздвигали ребра.
— Тебя я знаю, — Моекова ткнула узловатым пальцем в сторону Чарльза. — Тебя все теперь знают, да? — она сипло усмехнулась. — А вот остальные...
— Джошуа Фоли, Эликсир, — с готовностью представился целитель, отвешивая женщине глубокий уважительный поклон. — Я здесь, чтобы...
..."проследить за ходом испытаний и выступить в качестве добровольного заложника и гарантии чистоты эксперимента".
— ...обеспечить вам полную безопасность.
Эрик бесшумно хмыкнул и сложил руки на груди. Ему идея оставить Джошуа в клинике все еще не нравилась, но он вынужден был признать ее необходимость. Демонстрация эффективности лекарства не была игрой в одни ворота, а потому и условия ставили обе стороны. Ставили — и соблюдали.
Моекова слабо кивнула и бросила испытующий взгляд на Эрика.
— Магнето, — прохладно отозвался тот.
— А, то есть, мне не показалось, — задумчиво протянула Моекова, склоняя к плечу гладко выбритую голову. — У моего сына в спальне висит плакат с тобой. Ну, тот самый, "Магнето был прав". Только броня там... красная.
Эрик изумленно вскинул брови.
— Со мной?
Моекова кивнула и хрипло закашлялась. Джессел заботливо протянул ей стакан воды, и она сделала несколько жадных глотков.
— Да. Между Че Геварой и "Арией", — и с хитрой улыбкой добавила: — Мой сын не мутант.
— Это... довольно неожиданно.
Нет, Эрик, конечно, знал, что его образ широко используется для печати сувенирной продукции по всему миру, но... у него в голове это по-прежнему укладывалось с большим трудом. Он так привык к мысли о том, что человечество его ненавидит, — и всем сердцем ненавидел его в ответ. Ему действительно сложно было представить себе мальчишку, клеющего на стену плакат "Магнето был прав".
— Я родилась в Литве, но выросла и вышла замуж в России, — Моекова опустила взгляд на свои изможденные пальцы, перебирающие по покрывалу. — В маленьком городе на краю огромной страны. Мы добывали асбест и верили в свободу. И пока вся страна пользовалась результатами наших трудов, мы... умирали там. Умирали и гордились тем, что все не зря. Что делаем что-то очень важное. Кто-то же должен добывать асбест, — она болезненно улыбнулась и закрыла глаза. По щеке, оставив за собой влажную дорожку, скатилась одинокая слеза. — Максу это всегда казалось несправедливым. А я... Я просто надеюсь, что он уедет оттуда. Что асбест будет добывать кто-нибудь другой.
Джессел бросил выразительный взгляд на Чарльза и ободряюще положил ладонь Моековой на плечо. Это явно помогло той не расплакаться — обошлось парой тихих всхлипов и благодарной улыбкой.
— Я в порядке... Спасибо. Ну так, господа, — Моекова утерла лицо тыльной стороной ладони, разгладила покрывало на груди и сложила руки в показательном ожидании. — Расскажете мне подробнее, под чем именно я подписалась?

«Если не ошибались?..»
Пока внимание присутствующих в палате людей было приковано к Чарльзу, Эрик смотрел на Джошуа. А Джошуа, в свою очередь, тоже смотрел на Чарльза, но в его прищуренных золотых глазах блестело отчетливое: «Профессор, вы в своем уме?»
Подобный скепсис вызывал у Эрика не более, чем ностальгическую улыбку. Характер «драгоценного мальчика» никогда не был простым, как бы сильно тот не пытался корчить из себя благостного бескрылого ангела. Гордый, вспыльчивый и своенравный, Джошуа не так уж сильно отличался от известных своим крутым нравом Росомах. Только вместо когтей он умело сражался тленом и гнилью. Эрик хорошо — даже, пожалуй, слишком хорошо — помнил, каково это — гнить и иссыхать заживо. К счастью, с тех пор психика Джошуа стабилизировалась, и можно было не опасаться, что он вдруг ни с того, ни с сего… утратит над собой контроль и превратит мирную презентацию лекарства в катастрофу.
Моекова слушала внимательно и, судя по напряженным морщинам на лбу, изо всех сил старалась понять все сказанное, но ответом на вопрос Чарльза стал виноватый взгляд и брови, сложенные печальным домиком. Точнее, линии, на которых брови когда-то были.
— Доктор, — тихо обратилась она к Джесселу, — вы не могли бы?.. Мой английский… Я… Мне не все…
— Да, конечно, — с готовностью отозвался тот, быстро обежав взглядом троих мутантов.
Набрав в грудь побольше воздуха, Джессел принялся вполголоса пересказывать речь Чарльза, но уже на русском и в куда более приземленной терминологии. Перевод не был идеально точным, но стоило отдать Джесселу честь — он нигде не приврал и не приукрасил. Моекова, убедившись в том, что никто на нее не злится за непонятливость, только молча кивала, прикрыв глаза.
— Господин Ксавьер, — негромко окликнул главу делегации Вагнер, решив воспользоваться этой небольшой заминкой. Комментировать пояснения Чарльза он не стал, но мысли его были одновременно собраны и безмятежны. — Проговорим дальнейший порядок действий. Верно ли я понимаю, что сегодня вы предложите госпоже Моековой вашу чудодейственную пилюлю, а затем покинете клинику? Господин Фоли останется здесь на ближайшую неделю, две — если потребуется? Что насчет ежедневной терапии, которую получает пациентка на данный момент?

Вагнер аккуратно принял колбу из рук Чарльза и со сдержанным интересом всмотрелся в ее содержимое. Зеленоватые блики причудливо обострили черты его лица. Вот так, значит, выглядело чудодейственное лекарство, которому предстояло изменить мир?
— Да, — он бросил долгий выразительный взгляд на Джошуа, а затем — на Моекову. — Вы готовы?
Та улыбнулась и слабо кивнула, после чего откинулась на подушку. Измученная болезнью, она, похоже, уже в равной степени была готова как исцелиться, так и отдать наконец Богу душу, лишь бы все происходящее с ней закончилось.
— Да, доктор. Я готова.

***

— Илай…
— Нет. Нет, мы с тобой все уже обсудили.
— Да, но… Боже, Илай, они же убьют нас.
Молодой человек классической еврейской наружности остановился напротив высоких кованых ворот. Пусть Вагнер и сказал, что клиника продолжала работу в штатном режиме, на территорию с утра никого не пускали. За воротами помимо привычной охраны маячили два солдата, а чуть поодаль — на площадке, куда приземлился икс-джет, — расположился целый отряд. Особое внимание привлекала пара высоких статных мужчин без опознавательных знаков на форме.
— Шабак тоже здесь. Черт возьми, они понагнали сюда столько военных — и все равно позволили отродьям разгуливать по нашей земле свободно!
— Илай, не чертыхайся!
Тот только раздраженно отмахнулся и потянулся было к пистолету на поясе, но хрупкая темноволосая женщина подскочила к нему как фурия и вцепилась в рукав рубашки.
— Не смей!
— Аби…
— Не смей, Илай, ты пожалеешь об этом!
Он нетерпеливо вывернулся из ее цепких пальцев, но пистолет все-таки оставил в кобуре.
— Об этом? А об этом, — Илай махнул рукой себе за спину, на газон перед главными воротами на территорию «Ассуты», где понемногу собирались люди,— не пожалею?
— Ты обещал мне, — Абигейл сверлила его взглядом. — Ты обещал, что это будет мирная демонстрация.
— Обещал.
— Мирная демонстрация? — криво усмехнулся полный мужчина примерно сорока лет, угрожающе похлопывающий по ладони старой бейсбольной битой. — Милая Абигейл, тебе ведь известно, кто такой этот Магнето?
— Известно, — холодно отозвалась та. — Бог тебе судья, Зелиг. Но я не позволю своему мужу оставить наших детей сиротами.
За спиной Зелига собирались те, кто был настроен более решительно. В основном мужчины, но встречались и женщины, большинство принесли с собой оружие от пневматических винтовок до рогаток и кухонных ножей. Илай предупредил всех, кого смог, что им предстоит иметь дело с мутантом, повелевающим железом, но они и не собирались вступать в открытую конфронтацию. Нет, задумка была совсем не в этом.
— Эй вы, — окликнул постепенно увеличивающуюся толпу один из солдат. — Разойдитесь.
Илай отрицательно помотал головой.
— Разойдитесь немедленно.
— Пошел ты.
— Что бы вы там не задумали, парни, это плохая идея.
— Отнюдь, — возразил Зелиг, презрительно сплюнув себе под ноги. — Плохой идеей было пускать отродья в нашу лучшую клинику.
— Я повторяю, разойдитесь.
— А не то что? Стрелять по нам будете? Ты серьезно? Враг — у вас за спиной, а вы будете стрелять по собственным гражданам?
Худенькая девочка-подросток просочилась сквозь волнующуюся толпу, подбежала к Илаю и вручила ему наспех собранное из шваберной палки и полотенца знамя. На белом полотне красной аэрозольной краской демонстранты вывели «ПРОЧЬ С НАШЕЙ ЗЕМЛИ» с одной стороны и «НЕТ МУТАНТАМ» — с другой.
— Дьявол вас побери, — тоскливо протянул охранник. — Да почему хоть именно сегодня, именно в мою смену… В последний день перед отпуском!
— Тебя только это волнует?
— Парни, мы не можем вас пропустить. У нас приказ.
Илай подошел к воротам вплотную, остановился и пару раз взмахнул знаменем. Толпа за ним одобрительно загудела.
— Тебе не кажется, что отдавший этот приказ, по сути, совершил государственную измену? Будешь следовать этому приказу? Позволишь отродьям творить здесь все, что они захотят?
— Больница в любую секунду может превратиться в могилу, — с нажимом добавил Зелиг. — Думаешь, у вас все под контролем? Бога ради, парень, там мозгоправ, который недавно разговаривал со всей планетой одновременно и мужик, который может взмахнуть рукой и перевернуть целый город вверх тормашками!
Солдат невесело усмехнулся.
— Ну допустим. Ты собрался с ними воевать, — он кивнул на биту в руках Зелига, — этим?
— Никто ни с кем воевать не будет, — встряла Абигейл. — Мы просто хотим, чтобы они ушли.
— Ушли — и не возвращались.
— Э! Ты куда собрался?!
Солдаты и охранники резко обернулись. В паре десятков метров от ворот поджарый кудрявый юноша, пользуясь прикрытием из крон высаженных по периметру пышных делониксов, перелез через забор и теперь со всех ног мчался наискосок через внутренний двор прямиком к центральному входу в клинику. Наперерез ему кинулись несколько солдат. Один из шабаковцев достал пистолет и прикрикнул, напоминая остальным, что открывать огонь на поражение по гражданским строго запрещено.
Еще два парня перелезли через забор и бросились врассыпную. Раздались предупредительные выстрелы. Абигейл испуганно вскрикнула и спряталась за спиной мужа.
— Проклятье, — прорычал охранник сквозь стиснутые зубы, буравя взглядом сияющее торжественной улыбкой лицо Илая. — Вы всех нас угробите!
— Нет, идиот. Такие, как мы, вас всех спасут.

***

— Мне не показалось? — Габриэлла вынырнула из буфета, прижимая к груди пластиковый стаканчик с остатками карамельного латте. Мимо нее по коридору, бряцая обмундированием, спешили солдаты. — Я слышала выстрелы?
— Не показалось, мэм, — отрывисто ответил на бегу солдат. — Оставайтесь здесь.

Эрик не сразу понял, что именно не так. Глухой хлопок достиг его слуха и вызвал смутные ассоциации, но не более. Лишь минуту-другую спустя — благодаря изменившемуся поведению Чарльза, взметнувшимся вверх бровям Вагнера и голосу из динамиков — до него дошло.
Ну да, конечно. Разве могло обойтись без этого.
— Что… — пробормотала Моекова на русском, выискивая рассеянным взглядом источник женского голоса из динамика под потолком. После разговора она сильно устала, и ей явно с трудом давалось понимание действительности. — Что происходит?..
Джессел присел рядом с койкой и взял свою пациентку за руку, силясь успокоить. Когда Чарльз обратился к ним, он вздрогнул и обернулся через плечо — в его широко раскрытых глазах блестело нечто среднее между отчаянной решимостью и враждебностью.
— Следовало ожидать, — устало протянул Вагнер в отв ет скорее на собственные мысли, нежели на слова Чарльза. Впрочем, отложив на столик опустевшую колбу, он все-таки сосредоточился на мутанте, ставшим в последние два дня главной причиной его мигрени. — Будьте осторожны. Один-единственный пострадавший сильно осложнит ситуацию.
Вагнер выразительно посмотрел на Эрика. Тот демонстративно проигнорировал непрозрачный намек на свою персону.
— Мы знаем, сэр, — прохладно отозвался Джошуа вместо Эрика. — Нам не привыкать в ответ на протянутую руку получать пустые бутылки и тухлые помидоры.
Он повернулся к Чарльзу, заложил руки за спину и уверенно кивнул.
— Я прослежу, чтобы здесь все было в порядке, Профессор.
«Даже если этот придурок решит понаделать глупостей», — мысленно закончил Джошуа с самым серьезным видом, рисуя перед внутренним взором Чарльза скандалящего и машущего руками Джессела.
Эрик угрюмо молчал. Легкий наклон головы вперед скрывал большую часть его лица в густой тени. Он молча наблюдал за разговором и так же молча вышел в коридор вслед за Чарльзом. Едва заметное движение пальцами — и дверь за ними захлопнулась. С недостаточным усилием, чтобы лишний раз напугать Моекову или расколоть дверной косяк, но раздражение в этом жесте угадывалось безошибочно.
Пройдя пару шагов, Чарльз остановился. Кроме них в коридоре никого не было, и все-таки теперь, в отсутствие свидетелей, он предпочитал говорить по-кракоански:
— Позволь мне поговорить с ними. Просто будь рядом… на случай, если что-то пойдет не так.
Как будто сейчас все шло по плану.
Эрик шагал вперед с такой решимостью, гулко вбивая каблуки сапог в кафельный пол, что не было никаких сомнений: попытки заговорить с ним не заставили бы его остановиться. Если бы не одно «но» — Чарльз попросту перегородил ему дорогу.
— С каких пор тебе требуется мое позволение? — холодно поинтересовался Эрик, упираясь сверкающим взглядом в зеркальный голубой визор. За ним не было видно глаз, но Чарльз слишком очевидно скривился.
— Ты знаешь, что я имею ввиду, Эрик.
Ответом ему было красноречивое молчание.

Двери, коридоры, лифты… Следуя за Чарльзом, в какой-то момент Эрик обернулся и бросил тоскливый взгляд на огромное окно — днем оно служило в коридоре естественным источником света. Соблазн подойти и выглянуть, оценить ситуацию с высоты четвертого этажа, разбивался о суровую действительность — эти окна выходили на противоположную сторону здания.
И совсем иначе обстояли дела с желанием… повести себя привычным образом. Оторваться от кафельного пола, раздвинуть коммуникации, проделав дыру в стене, вылететь наружу и предстать перед митингующими в таком виде, что умерит их пыл и заставит хорошенько подумать над тем, что делать и говорить дальше. Однако ни крушить стены, ни выбивать окна, ни даже поторопить лифт Эрик, увы, не мог. Ровно как и напомнить забывшимся homo sapiens, где их эволюционное место и как следует себя вести в присутствии представителей высшей расы.
Нет. Они пришли именно за этим. Они пришли злить и провоцировать, чтобы, добившись желаемой реакции, вцепиться в нее, как шакалы в падаль, и разнести по СМИ. Мир, напряженный и настороженный, с радостью к ним прислушается. «Смотрите, что эти мутанты делают», «лишнее доказательство того, что они чудовища», «нам следовало избавиться от них раньше».
Эрик недобро усмехнулся, прислушиваясь к тихой песне подъемного механизма лифта. Следовало. Людям в самом деле следовало попереубивать мутантов, когда у них еще была такая возможность.
Больше не будет. Кракоанская нация не позволит.
Пустота в приемной Эрика удивила. Ладно солдаты, они, скорее всего, выбежали на улицу, чтобы помочь своим соратникам справиться с беспорядком, но куда девался администратор? Как там, бишь, его звали? Иссур?
— Кого вы защищаете, идиоты? — кричал, вырываясь из рук солдат, юноша, чья нелепая попытка бросить коктейль Молотова в икс-джет с треском провалилась. — Они и за вами придут! За вашими семьями! За вашими детьми прямиком в родильные дома!
И нельзя сказать, что среди солдат не было тех, кто разделял его опасения. Нельзя сказать, что среди них не было желающих вскинуть винтовки и даже открыть огонь по мутанту в странном облегающем наряде и с массивным шлемом не голове.
Винтовки… и те самые пластиковые пистолеты, разработанные специально для борьбы с Магнето.
Какая честь. Всего лишь один мутант — и целая линейка оружия под его особенности.
Выйдя на свет божий, Эрик на секунду закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он должен был держать себя в руках. Люди знали, что Чарльза разозлить сложно, — и потому следовало ожидать выпадов именно в адрес его знаменитого своими выходками друга-экс-террориста.
Впрочем, Эрик не был бы честен с самим собой, если бы не признал: он злился. Шагал позади Чарльза по чистой ровной дорожке из белого камня, слушал шелест цветов на пышном газоне и листвы высаженных по периметру двора делониксов — и злился.
Люди… так мучительно, так отчаянно ему надоели. Интересно, как скоро это станет невыносимым, и Эрик запрется на Кракоа, не желая больше ни видеть, ни слышать своих бездарных эволюционных предков?
Комментарий про «Ангелов Смерти» он как будто бы пропустил мимо ушей. Как будто бы. Выкрик принадлежал худощавому бородатому мужчине средних лет из второго ряда. Родинка над правой бровью и забавные круглые очки в металлической оправе.
Людям стоило благодарить его за терпение. За все те возможности учинить кровавую расправу, которыми он не воспользовался.
Шум толпы действительно стих, стоило Чарльзу заговорить. Всем хотелось услышать сказанное в мельчайших подробностях, чтобы затем распустить по городу самые убедительные и достоверные сплетни.
Илай перехватил самопальное знамя и вальяжно оперся на него. По его вытянутому лицу пробежала надменная ухмылка.
— Все верно. Мы пришли сказать, чтобы вы убирались отсюда. Вас сюда не звали, и вам здесь не рады.

Жизнь у Эрика была сложной — длинной и изобилующей событиями, которые могли бы сломать любого. Большинству представителей рода homo хватило бы суток в концлагере или потери любимой дочери, чтобы сойти с дистанции. Удариться в депрессию, обзавестись привычкой топить болезненные воспоминания в стакане с дешевым виски, начать принимать наркотики. С Эриком не произошло ничего из этого, и даже те прорехи, что остались в его рассудке после богатой на потрясения молодости, ему в какой-то момент удалось почти полностью залатать.
И все же в каком-то смысле его жизнь ничем особо не отличалась от любой другой — человека или мутанта. Какие-то события в его жизни происходили часто, другие — редко, а некоторые так и вовсе можно было считать чем-то из ряда вон выходящим.
Одним из таких исключительных событий и было обуявшее Эрика — известного параноика, ревностно оберегающего свое личное пространство, - острое желание снять шлем в присутствии телепата. Просто потому что орать на этого телепата вслух он сейчас себе позволить, увы, не мог.
Как там Чарльз говорил в коридоре? «Будь рядом на случай, если что-то пойдет не так»? Интересно, его явное намерение получить по «Церебро» битой считалось этим самым «пойдет не так»?
Проклятье, он спустился сюда пешком, на лифте, как обычный человек. Он ни грубым словом, ни косым взглядом не подпитал опасения солдат, предусмотрительно держащих руки на кобурах с пластиковыми пистолетами. Он терпел этих людей, этих жалких отбросов эволюции, терпел их слова, их интонации, их взгляды и жесты. Даже когда один из них болезненно ткнул пальцем в незажившую рану, оставшуюся после Дженоши, он стерпел. Даже когда обозвал достойнейшую из женщин шлюхой, он стерпел.
И… ради чего? Ради того, чтобы Чарльз поиграл в героя, прославившегося самопожертвованием?
Чье именно, черт бы его побрал, терпение он испытывал?!
Не сводя с Чарльза взгляда, горящего боевым азартом, Зелиг перехватил биту и весь подобрался — как той самый пес на ринге, готовый к броску на белого кролика. Илай наблюдал за ним с нескрываемым беспокойством. Сорвись Зелиг первым — и вся их затея пойдет коту под хвост.
Они пришли сюда, чтобы провоцировать, а не чтобы драться. Впрочем, у Зелига с его взрывным нравом и острой ненавистью к мутантам могли быть другие планы. Кто знает, вдруг он всю жизнь мечтал как следует отмудохать битой кого-нибудь из известных мутантских лидеров?
— Эй! — раздраженно окликнул их охранник. — Я вроде сказал, без глупостей!
Напряглись и солдаты. Один из них поднял винтовку, готовы целиться. В кого? Что ж, у него был богатый выбор.
— Мы просто разговариваем, дружище, — протянул Зелиг. Он по-прежнему неотрывно смотрел на Чарльза и практически не моргал. Словно этот зрительный контакт был критически важной прелюдией к чему-то невыносимо важному, что он собирался сделать.
Дождавшись, пока Чарльз остановится, Зелиг шагнул ему навстречу, сократив комфортное для разговора расстояние до дистанции, на которой даже самый бесстрашный мутант мог бы почувствовать угрозу буквально кожей.
— Назвать себя человеческими существами, — он понизил голос, так что демонстрантам из дальних рядов приходилось как следует напрягать слух, чтобы хоть что-то слышать, — еще не означает стать ими. Я, бл*дь, могу сказать, что я — королева Виктория, и? Англия встанет передо мной на колени?
Зелиг криво ухмыльнулся, обнажив зубы. Лишенный возможности смотреть в глаза Чарльзу из-за «Церебро», он сперва упирался взглядом в перекрестие в центре визора, а затем оценивающе скользнул по фигуре, затянутой в облегчающий черный костюм. Его и без того отталкивающее лицо перекосило гримасой презрения.
— И здесь, на Священной Земле, ты еще смеешь что-то говорить про гонимый народ, сучий ты сын? Мой народ избран Богом. А твой больше похож на сраный выкидыш шлюхи самого Дьявола.
Абигейл тихо ахнула и плотнее прижалась к мужу.
Эрик закусил губу с внутренней стороны. Больно, почти до крови. Боль слегка помогала умерить гнев.

Темные с зеленоватым оттенком глаза Зелига прищурились, зло сверкая. Его мысли, еще недавно последовательные и упорядоченные, спутались и перемешались. Из плотного болезненно пульсирующего комка воспоминаний: шум дождя, барабанящего по крышам, горькое послевкусие алкоголя, блеск мокрого асфальта, низкое серое здание с пустыми глазницами окон, запах травки, дешевого табака и страха — сочилась кровь. Кому бы ни принадлежали всхлипы, стоны и задушенные рыдания, кто бы ни хохотал, грязно ругаясь и нетвердыми пальцами стягивая с костяшек неприятно липнущий к коже кастет, одно было ясно наверняка: Зелиг уже убивал мутантов.
И, подвернись ему такая возможность, сделает это снова.
— Не окажутся, — грубо бросила Чарльзу стоящая рядом женщина. — Мы живем по законам Божьим, Бог не накажет достопочтенную мать отродьем.
Зелиг криво усмехнулся, перебирая пальцами по рукояти биты.
— А если окажутся…
Закончить он не успел — невесть откуда взявшиеся тонкие женские руки уперлись одной ладонью ему в грудь, а другой — в грудь Чарльза, и бесцеремонно надавили, вынуждая обоих сделать пару шагов назад.
— Ну хватит, парни,— миниатюрная девушка в военной форме ловко протиснулась в образовавшееся пространство. — Сбавляем обороты.
Охранник, по-прежнему отиравшийся неподалеку, наблюдал за происходящим с таким видом, что не было никаких сомнений: он очень жалеет о том, что открыл ворота. В его голове лихорадочно сменяли друг друга образы (пока не случившейся) безобразной потасовки на газоне, грядущего выговора от начальства и хорошеньких девочек в бикини, подмигивающих ему с неумолимо удаляющегося морского пляжа.
Невероятным, прямо-таки титаническим усилием совладав с острым желанием избавиться от надоедливого препятствия самым доступным образом, Зелиг смерил солдата уничижительным взглядом. Он был в три, если не в четыре раза крупнее.
— Разумеется, мэм, — голос его звучал низко и хрипло из-за сдавившего горло спазма. — Вот только мы никуда не уйдем, пока отродья не укатятся обратно в нору, из которой вылезли.
— Уйдете, если вам прикажут, — рявкнул охранник, но солдат жестом велела ему заткнуться.
Толпа вновь недовольно заворчала. Некоторые сделали угрожающий шаг вперед, другие, напротив, уселись на дорогу с самым решительным видом.
— Те, к кому у полиции не возникнет вопросов в случае проверки, могут остаться, — выразительно протянула солдат. — Остальным я бы советовала разойтись по домам и хорошенько подумать над своим поведением.
Ее внимание привлек Илай, призывно взмахнувший самопальным знаменем.
— То есть, вы защищаете мутантов? Наше правительство официально защищает мутантов?
— У них дипломатический иммунитет, — отрезала солдат. — Если у вас к ним претензии, можете высказывать их сколько угодно, но без рукоприкладства.
— Если?! А у вас что, к ним претензий нет? Они же навязывают нам свои чудо-пилюли ради собственной выгоды, ради власти!
Солдат поджала пухлые губы и досадливо покачала головой, но ничего не ответила. В ее голове из-под плотного покрывала сомнений, Устава и протоколов то и дело показывалась мятая фотография пожилой прикованной к постели женщины с узнаваемыми чертами. «Чудо-пилюли» чертовых мутантов — единственное, на что она еще могла надеяться.
— Приношу свои извинения за доставленные неудобства, мэм, — Чарльз послушно отступил на шаг назад. У него не было причин настаивать. После всех провокаций последних дней пора было снова играть по правилам. — Мы вернемся к пациентам. Эрик, идем.
Он развернулся, ничуть не беспокоясь о переполненных ненавистью убийцах, которых оставил за спиной. Вне поле зрения.
Впрочем, эта была не все правда. Запах дешевого притона сочился из чужих мыслей слишком отчетливо, а пальцы под перчатками казались липкими от остывающей — несуществующей, давно засохшей, — крови. Чарльз не собирался оставлять преступление безнаказанным.
Если он заговорит, у Зелига будет время спрятать улики, сбежать — да что угодно. Но если он промолчит, внезапный арест многим покажется репрессией. Попыткой подкупленных чиновников заткнуть недовольных.
Мутантам не нужны мученики в рядах их врагов.
Пройдя пару шагов, Чарльз остановился.
— Зелиг, — он «не должен» знать этого имени — никто в толпе не представлялся ему. — Я видел, где вы спрятали тела. Полиция узнает, что вы сделали.
Пальцы Зелига с такой силой сжались на рукояти биты, что побелели костяшки. Взбудоражившиеся было мысли замерли и притихли, словно прижавшиеся к холодному бетонному полу мыши, заприметившие над головой силуэт хищника.
— Не понимаю, о чем ты, — прозвучало глухо и хрипло, почти с угрозой.
К тому моменту порядок на лужайке перед больницей окончательно восстановился. Солдаты, охранявшие икс-джет, вернулись на свои позиции и настороженно озирались, готовые к новым сюрпризам. Всех гражданских, проникших на территорию «Ассуты» в обход запрета, вывели через боковую калитку, позволив присоединиться к митингующим, а особо буйных обездвижили и собрали вместе, чтобы чуть погодя передать полиции. Юноша, еще недавно порывавшийся поджечь икс-джет, продолжал без устали выкрикивать оскорбления. На него шикали и товарищи, и солдаты, но он все не унимался.
Полагая, что может начаться потасовка, которую придется экстренно разнимать, еще несколько солдат, сопровождаемые агентами ШАБАК, подошли ближе к воротам и теперь стояли буквально в паре метров за спиной Эрика. Тот одарил их ледяным взглядом через плечо и, надменно вскинув голову, отвернулся. Вся эта человеческая возня его внимания в общем-то не заслуживала. Они спустились сюда не ради солдат и даже не ради спецслужащих израильской контрразведки. Эрик так вообще удостоил их своим присутствием исключительно из соображений безопасности Чарльза.
Который, между тем, продолжал испытывать судьбу, а заодно и терпение своего старого друга. «Идем, Эрик». Он, между прочим, в телохранители не записывался и в подчинении у Чарльза не состоял.
И все бы ничего, если бы не одно «но»: они потеряли бдительность. Все они. И Илай, вполголоса выпытывающий у Зелига, о каких телах говорил мутант, и Зелиг, озабоченный тем, куда перепрятать трупы, и охранник, потянувшийся было к рычагу закрытия ворот, и солдаты, и даже ШАБАКовцы, напряженно следящие за каждым движением лидеров Кракоанской нации. Потому когда из толпы, грубо оттолкнув в сторону растерявшуюся Абигейл, с гневной тирадой на бранном испанском вырвался высокий смуглый мужчина с квадратным подбородком и взъерошенными черными, как смоль, волосами, отреагировать успела только та самая девушка-солдат — рявкнула на него и попыталась преградить дорогу.
Все могло бы закончиться весьма неловко, но на излете броска мужчина застыл, не в силах разжать руки. Инерция движения опрокинула его вперед.
Застать телепата врасплох не невозможно: Чарльз не раз в этом убеждался. Ему доводилось быть битым обычными людьми, без сверхспособностей и первоклассной подготовки, вооруженными только кулаками. Но сейчас он ждал удара, пускай и не… такого. И та благодушная фаза, когда он не использовал свой дар для приказов, давно прошла.
«Замри».
Еще вскрик — и два десятка солдат дружно вскинули автоматы, мгновенно сводя на «нет» вспыхнувший было новый конфликт. Демонстранты, пусть и не получали мысленных приказов, замерли не хуже растянувшего на дорожке парня.
Уже в следующее мгновение Чарльз понял, что перебарщивает. В бутылке, зажатой во вскинутой вверх руке, был не очередной «коктейль Молотова» — простая газировка. «Сода Темпо», визитная карточка израильских автоматов с напитками, особенно популярная среди туристов. Судя по красной полосе на белой этикетке, со вкусом какой-нибудь ягоды —  клубники или смородины.
Телепатическая хватка ослабла.
Эрик, в теле которого, кажется, на мучительно долгую секунду напряглась каждая мышца, шумно втянул носом воздух и протяжно выдохнул — грудь опала, плечи опустились. Он почти — почти! — пропустил этот бросок. У бутылки была металлическая крышечка. Он должен был успеть.
Впрочем, сейчас это было уже неважно. Не так важно, как темное дуло полиамидного пистолета, смотрящее ему в лицо, и грозно нахмуренные густые брови агента ШАБАК на заднем плане.
Ну конечно. Что бы ни случилось, виноваты наверняка мутанты, верно? Какой-то испанец пытается бросить бутылку в Чарльза? На соседней улице женщина, севшая за руль навеселе, чуть не сбила мотоциклиста? Годзилла вздумала гнездиться в реакторе «Такахамы»? Разумеется, это повод тыкать пушкой в лицо Магнето.
История с Протоколами людей, похоже, так ничему и не научила.
Вновь получив свободу действий, смуглый парень, продолжая вполголоса браниться на испанском, перекатился с живота на спину, обеими руками зажимая расквашенный обильно кровоточащий нос.
— Карлос! — донеслось из толпы за мгновение до того, как из-за спины Илая вынырнула пышная крепко сложенная женщина эталонной испанской наружности. Опасливо поглядывая на солдат, держащих оружие наготове, она кинулась к пострадавшему и принялась торопливо обтирать кровь с его лица пестрым кружевным платком.
Демонстранты — большинство из них ожидаемо были евреями — наблюдали за этой парочкой с явным недоумением.