Comics | Earth-616 | 18+
Up
Down

Marvel: All-New

Объявление

* — Мы в VK и Телеграме [для важных оповещений].
* — Доступы для тех, кто не видит кнопок автовхода:
Пиар-агент: Mass Media, пароль: 12345;
Читатель: Watcher, пароль: 67890.
Навигация по форуму

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Marvel: All-New » Прошлое » [19.09.16] Medicus curat, natura sanat


[19.09.16] Medicus curat, natura sanat

Сообщений 1 страница 27 из 27

1

Врач лечит, природа исцеляет.
Гиппократ

https://images.squarespace-cdn.com/content/v1/5a6e29a049fc2b0ca78a2f75/1569939560045-RG2D3Q32PTLMS5Y1GGSG/ke17ZwdGBToddI8pDm48kHqX2OvlTzq1d3PiimZHuyVZw-zPPgdn4jUwVcJE1ZvWQUxwkmyExglNqGp0IvTJZUJFbgE-7XRK3dMEBRBhUpyk24nUfwX-aaQJwlvYHG8Vc309Hne6EretUjdZ4K81PVooC017ZTOo8dmwe3OmHt4/POX_5_Flower.jpg

19.09.16,
клиника "Ассута", г. Тель-Авив, Израиль

Professor X, Magneto, Elixir (нпс), Gabrielle Haller (нпс)


     Прошло двое суток с всемирного телепатического послания Чарльза Ксавьера. Человечество в смятении, лидеры государств бурно обсуждают со своими советниками зарвавшихся мутантов и выдвинутые ими условия. У мутантов же другие заботы: пообещав людям "лекарство от всех болезней", они должны наглядно продемонстрировать, что лекарство действительно существует.

Отредактировано Magneto (25.12.2021 21:41)

+4

2

В Тель-Авиве вторую неделю стояла страшная жара. Выйдя на улицу и неосмотрительно оказавшись в пятне солнечного света без головного убора, уже через пару минут можно было почувствовать, как мозг в черепной коробке запекается, словно цолнт в горшочке. Несмотря на то, что голову Иссура традиционно покрывала кипа, до работы он добирался короткими перебежками, держась тени. Только переступив порог клиники, он мог расправить плечи и блаженно вдохнуть полной грудью: суперсовременные системы климат-контроля превращали фойе "Ассуты" в настоящий оазис посреди выжженной пустыни.
Будучи администратором на ресепшн одной из лучших клиник мира, Иссур, в общем-то, считал себя счастливым человеком. Его жена могла бы быть и покрасивее и готовить повкуснее, но стоило ей улыбнуться и стрельнуть в него глазами из-под пушистых черных ресниц, как он мгновенно забывал обо всех мелких изъянах своей избранницы. Она родила ему двух чудесных дочек и вот уже несколько месяцев носила под сердцем мальчика — крошку-Тамира, долгожданного наследника. Огромные панорамные окна их гостиной выходили на удаленный участок пляжа, докуда шумные туристы добирались редко, так что, сидя в кресле-качалке и потягивая кофе с пряностями, можно было наслаждаться видом на Средиземное море в покое и тишине. В деньгах семья Иссура, ясное дело, не нуждалась и в "Ассуте", известной своими более чем демократичными ценами, обслуживалась по большой скидке.
Пожалуй, да, Иссур был абсолютно счастлив и совершенно не задумывался обо всех этих мирских заботах, переполнявших СМИ. Его нисколько не волновали все эти инопланетяне, мутанты, нелюди и прочие черти, устраивающие беспорядки где угодно, но только не в Тель-Авиве. Каждый день где-то там — не здесь и не с ним — происходили события, которые рушили жизни сотен, а то и тысяч простых людей, но Бог любил Иссура, и чаша сия благополучно миновала его и его семью.
До позавчерашнего дня. До того злополучного момента, когда Иссур и его супруга, и его красавицы-дочки не обмерли в благоговейном ужасе, слушая приятный, пусть и незнакомый, мужской голос в своих головах.
"Пока вы спали, мир изменился".
Честно говоря, прошло уже два дня, а мир Иссура остался прежним. Все те же молитвы по часам и ароматный завтрак утром перед работой, все та же идеально чистая и выглаженная форма, все тот же бейджик с именем на груди. Все то же палящее солнце на улице и вожделенная прохлада в фойе "Ассуты". И все же слова, сказанные этим мужчиной, — Чарльз Ксавьер, так он себя назвал, — не выходили из головы и держали в неясном напряжении. Будто вот-вот должно было что-то произойти.
Будто мир все-таки изменился, просто волна этих изменений еще не докатилась до Тель-Авива.
Иссур понял, что интуиция не обманула его, когда воздух посреди фойе, прямо напротив стойки ресепшна, неожиданно сгустился до состояния ослепительно яркого кольца белого света, вынудив всех присутствующих на секунду зажмуриться. Снова открыв глаза, люди — посетители, врачи, медсестры и прочие сотрудники — стали свидетелями чудесного явления из неоткуда двух весьма колоритных персонажей. Один был высок, крепок и облачен в эффектную белоснежную броню. Плащ в пол и шлем характерной формы дополняли образ и делали его узнаваемым. Второй был пониже ростом и одет одновременно просто и примечательно — в черный облегающий костюм без каких-либо деталей и украшений. Голову второго венчало округлое увесистое устройство, закрывающее верхнюю часть лица, и вместо глаз на обомлевших людей величественно взирала литера "Х", выполненная из голубого стекла.
Первого Иссур узнал, просто потому что его хорошо знал весь мир. Второго... второго Иссур совершенно точно видел впервые в жизни, но сомнений в личности гостя у него почему-то не возникало.
— Твою мать... — выдохнул фельдшер, оказавшийся ближе всего к стойке. Судя по всему, он собирался передать Иссуру пачку документов для сортировки по лоткам, но теперь стоял неподвижно, прижимая документы к себе, словно родного ребенка.
У Иссура был пистолет. Он хранился в специальном ящичке под стойкой на случай, если охрана клиники не справится с правонарушителями, и те прорвутся в фойе. Однако, все, что Иссур смог сделать, — это подумать о пистолете. Руки и ноги его не слушались. И, судя по тому, как испуганно таращили глаза все остальные, их постигла та же напасть.
— Мы просим вас сохранять спокойствие, — заговорил "белый". — Не нужно необдуманных поступков.
Магнето. Его зовут Магнето. Точнее, так он себя называл, когда творил ужасные разрушения, которые Иссур много лет назад мельком видел по телевизору прежде, чем попросил супругу переключить на художественный канал.
Ему нужен был пистолет. Он должен был...
Должен был что? Угрожать оружием существам, каждое из которых обладало силой самого Дьявола?
Паралич отпустил Иссура, и тот отпрянул от стойки. Стул, не рассчитанный на подобные рывки, угрожающе наклонился назад, но в последний момент будто спружинил и вернулся в устойчивое положение. Иссур встретился взглядом с Магнето и коротко сглотнул.
Самое время было нажать на кнопку тревоги, но... Но...
— Нам нужно, чтобы весь персонал, не задействованный в неотложных хирургических и реанимационных мероприятиях, собрался здесь.
Уборщица, которую прибытие незваных гостей застало неподалеку от главного входа, прислонила швабру к стене и попыталась незаметно выскользнуть из здания, но широкая стеклянная дверь не поддалась ей.
"Еще бы, — рассеянно подумал Иссур, не находя в себе сил оторвать взгляд от лица Магнето. — Стеклянная-то стеклянная, а каркас стальной..."

+3

3

— Ты уверен?
На голографическом интерфейсе, заменившем привычные когда-то бумаги и мониторы, мелькала информационная сводка. Место для своего маленького испытания они уже выбрали: одна из лучших клиника в государстве, известном своими врачами. Одна из немногих, берущихся за самые безнадежные случаи. Ассута. Основанная еще до Второй Мировой, она пережила и войны, и потрясения. Переживет и необычный визит.
И, что немаловажно, Ассута была частной. Ограничившие самих себя одним месяцем, мутанты не могли ждать ответа от неповоротливой бюрократической машины. Капиталисты реагировали не в пример быстрее.
Они определились с целью, но не с методами.
Оторвавшись от голограмм, Чарльз обернулся через плечо. Едва ли Эрик мог прочесть нерешительность в его взгляде сквозь шлем, но она отражалась во всем: в позе, в голосе, в словах:
— Мы могли бы просто переговорить с руководством и после согласия...
Часть его все еще хочет играть по правилам. Просить. Согласовывать. Не пугать людей. Не диктовать им свои условия с позиции силы.
Но была и другая. Та, которая требовала идти до конца по пути, избранному, когда вместо традиционного заявления по телевидению перед каким-то собранием Чарльз обратился к телепатии, дав понять: при желании он сможет достичь разума каждого жителя Земли. Всех разом. И идти на попятную сейчас, играть в равенство и уважение, глупо и неуместно.
— Я уверен, — тон Эрика был подобен гильотине, одним махом срубающей голову с плеч сомнений. Он стоял позади, по левую руку от Чарльза, держа свой знаменитый шлем подмышкой, и в его глазах и мыслях пылала решимость. — Мы должны показать им, с кем они имеют дело. Показать так, чтобы даже самый бестолковый homo sapiens понял.
Чарльз кивнул. Все верно. Они должны. Именно такой путь они оба избрали, и обещали друг другу не сворачивать с него. Как бы тяжело ни было отказаться от старых взглядов.
— Что ж, тогда... ты готов, старый друг?
Сомнениям место лишь в кругу самых близких. И уж точно — не перед лицами мира. Чарльз расправил плечи, словно впитал уверенность Эрика из его слов и мыслей. Он знал — тот готов, — прежде чем услышал:
— Всегда готов.
Коротко кивнув Чарльзу, Эрик надел на голову шлем.
Оставался последний шаг — в портал, ведущий в Иерусалим, а оттуда прямиком в больницу. Чуть больше пятидесяти километров — не так уж много для талантливого телепортера.

Первым, что ощутил Чарльз, были удивление и страх. Десятки разумов, никак не ожидавших, что посреди холла откроется портал. Никто из них не сталкивался со «сверхъестественным» прежде. А того, чего не знает, человеческий мозг боится — так уж он устроен. Бей, беги или замри. Три базовые реакции. У каждого своя. Но сейчас все, кто стал свидетелями появления мутантов в Ассуте, замерли.
И только потом Чарльз открыл глаза, окинул взглядом сквозь синеву визора красно-белый коридор нового корпуса клиники, ярко освещенный продолговатыми лампами. Он все еще ощущал связь с каждым даже не в помещении — в комплексе. Но хватку ослабил, стоило изначальному шоку отступить, а высшим нервным функциям взять верх над рефлектторными реакциями.
«Пожалуйста, спуститесь в холл. Мы ждем вас», — прозвучало в голове каждого, кто подходил под данное Эриком описание.
— Не беспокойтесь, господин Иссур, — заложив руки за спину, Чарльз обернулся к мужчине за стойкой ресепшена, мечущемуся между паникой и апатией. — Я уже оповестил их.
Иссур из Ассуты. Звучно. Жаль, что он здесь — фигура маловажная, практически случайная, и значения для истории не имеет.
Пошли, разумеется, не все. Ведь просьба, пусть даже произнесенная телепатически, все еще остается всего лишь просьбой.
«Мы ждем вас, — повторил Чарльз уже с нажимом, — Это ваш шанс изменить мир».
Люди, ощутившие вложенную в мысль важность момента, отставляли стаканчики с кофе, прятали только что разогретую еду обратно в холодильник и все-таки шли, недовольно переговариваясь с коллегами:
— Это же он, да? Который «вы спали, а мир изменился»?
— Он самый. Чарльз Ксавьер. Мутантский гуру нескольких прошлых десятилетий. Я думал, он мертв...
Но остались двое, кто проигнорировал призыв и теперь. Адин Герц, уже немолодая женщина, онколог-радиотерапевт, отличалась крайне строптивым нравом и, упрямо сжав губы, продолжала заполнять бланк, ее мысли щерились на приказ Чарльза стайкой разъяренных пушных зверьков. Еремей Брилль, один из хирургов, участвовал в нескольких военных конфликтах и, более того, имел опыт противостояния телепатам, — он только зло чертыхнулся про себя и закрыл на ключ шкафчик с инструментами. В другой ситуации их сила воли могла бы восхитить, а для телепата более слабого — стать серьезным препятствием. Увы, не сегодня. Не желая больше тратить на них время, Чарльз просто-напросто приказал им идти, управляя телами, как марионетками. Задача несложная, но требующая сосредоточенности, ведь он буквально контролировал каждый шаг, каждое движение руки, прикладывающей пропуск. Пока Чарльз был занят, один из посетителей, почувствовав свободу, кинулся прочь. Не к дверям, в которые безуспешно стучалась уборщица, а к окну во всю стену, на бегу замахиваясь стулом. Пока не поскользнулся, повиснув на стуле, неподвижно застывшем в воздухе.
Люди были предсказуемы. Особенно напуганные. И все же, Чарльз был разочарован их глупостью.
— Мы не причиним вам вреда. Все, о чем мы просим — полчаса вашего времени. Если вы не будете сопротивляться, мы управимся быстрее.
Большинство присутствующих обменялись красноречивыми взглядами. Напряжение не спадало, но многие люди, по крайней мере, были готовы слушать. Иссур громко прочистил горло, сложил руки на столешнице и сплел пальцы в замок, будто внимательный отец на родительском собрании.
Длинные ряды стульев, в основном свободные в ранний час, заполнялись постепенно подтягивающимся персоналом. Кому-то надо было просто спуститься на этаж, другие ждали лифта, третьи и вовсе шли из соседнего корпуса. Двери, которые никому не позволяли покинуть главное здание клиники, однако, охотно впускали внутрь. Уборщица еще раз попыталась прошмыгнуть наружу, но на сей раз ей помешал оператор горячей линии, мягко перехватив поперек талии и сопроводив к стулу.
Наконец, почетное место в центре фойе занял Ной Вагнер — главврач и по совместительству директор Ассуты. Статный еврей немецкого происхождения, он производил сильное и, стоит отметить, приятное впечатление человека крайне эрудированного и мудрого. Он, как и все его подчиненные, опасался незваных гостей, но относился к ним без предубеждения, несмотря на явное недовольство внезапным визитом без приглашения. Он тоже готов был слушать.
— Теперь, когда все в сборе, начнем. Мы пришли от имени народа Кракоа, и мы хотим показать вам то, что предлагаем человечеству. Нашу часть сделки, решения о которой мы ждем от вашего правительства семнадцатого октября текущего года.
Чарльз ненадолго умолк, давая время осознать и вспомнить, а тем, кто не справлялся сам, услужливо подталкивая воспоминания о речи, прозвучавшей в их умах два дня назад.
Здесь не было репортеров, чтобы записать происходящее, но Чарльз специально убедился, что камеры наблюдения направлены на них с Эриком. И что их прекрасно слышно.
— Возможно, до вас доходили слухи о некой компании, начавшей разработку чудо-лекарства. Возможно, вы впервые услышали о нем только позавчера. Как бы то ни было, мы, мутанты Кракоа, не ждем, что человечество поверит нам на слово. Мы готовы показать миру, что за лекарства мы предлагаем. И пациенты Ассуты были выбраны нами, как кандидаты.
Господин Вагнер вопросительно вздернул бровь и, помедлив, сложил руки на груди. Его мысли сдержанно, но ощутимо источали удивление, недоверие и сарказм.
Чарльз мог бы его понять. Обычно испытания препаратов проводились немного иначе. Но в нынешних обстоятельствах приходилось поступиться принципами научного сообщества.
— Конечно, если они согласятся. Нас интересуют только самые тяжелые случаи. Те, в которых больным остается уповать на чудо... или научный прорыв.
Произнося составленную заранее речь, Чарльз вытягивал из памяти докторов имена и диагнозы, подходящие для демонстрации:
— Рене Ламбер, запущенная системная бактериальная инфекция, вызванная Pseudomonas aeruginosa, устойчивой ко всем известным на сегодняшний день видам антибиотиков. Юхани Виртанен, тяжелая травма позвоночника с парезом нижних конечностей и стремительной деградацией органов малого таза. Инес Гонсалес, рецидив первичной лимфомы центральной нервной системы. Зейтуни Бойт, геморрагическая лихорадка Марбург. Алдана Моекова, запущенная мезотелиома плевры.

+3

4

В просторном светлом фойе одной из лучших клиник мира вновь воцарилась тишина… или так только казалось? Целиком обратившиеся в слух, сотрудники и персонал «Ассуты» сидели на своих стульях, не рискуя ни пошевелиться, ни даже шумно вдохнуть, но не нужно было быть телепатом, чтобы представлять, что творилось в их головах. Эрик разве что кожей не чувствовал, как хаотично толкались вокруг чужие мысли в тесноте неожиданных обстоятельств. Подавляющее большинство всех этих homo sapiens до сегодняшнего для жили своими совершенно обычными жизнями, занимались благим и, без сомнения, полезным делом и супергероев — как и суперзлодеев — видели только по телевизору да на экранах персональных компьютеров и смартфонов. В наши дни Израилю, в отличие от многострадальных США, везло, Земля Обетованная редко становилась полем неизменно разрушительной битвы добра со злом.
«Да как вы смеете?!», «Прошу, выпустите меня, мне нужно к семье», «Мы вам не подопытные животные», «Уроды, какого черта вы о себе возомнили?», и прочая, и прочая, и прочая. Вряд ли кто-то из присутствующих выкрикивал мысленно что-то более оригинальное. Времена менялись, а люди — нет.
Эрик криво усмехнулся и перевел на Чарльза долгий тяжелый взгляд, наполненный чем-то средним между ожиданием и исследовательским интересом. Несколько лет назад Чарльз непременно выступил бы вперед и заговорил самым чарующим, мягким, располагающим к себе голосом, силясь успокоить и примирить, вселить уверенность и надежду. Все равно что мудрый терпеливый воспитатель в детском саду, среди глупых взбалмошных детей, кричащих и топающих ногами.
Времена менялись, и мутанты менялись с ними. Неважно, выросло ли человечество из возраста капризного агрессивного малолетки. Просто Чарльз больше не был для него ни воспитателем, ни наставником. Что бы ни происходило глубоко под шлемом «Церебро», Чарльз остался стоять неподвижно, и на видимой части его лица не дрогнул ни один мускул. Он уже не ограничивал присутствующих в свободе действий, не говоря уже о свободе мысли, но и не кидался их успокаивать, повторяя многочисленные обещания и разжевывая непонятое. В конце концов, в штате такой клиники, как «Ассута», не место упрямым скептикам и невеждам. К правильному решению эти люди должны были прийти самостоятельно и без дополнительных подсказок. Им был задан простой вопрос, требующий простого ответа. Они — достойнейшие представители человечества — могли в гневе и страхе начать кричать, вскакивать со стульев, кидаться на мутантов с кулаками или выхватывать пистолеты, выламывать двери и выбивать окна, бежать, сшибая друг друга с ног, но… чем бы они отличались тогда от стада одержимых бесами свиней, бросившихся в Гадаринское море?
Снова обратив внимание к аудитории, Эрик поймал себя на том, что ожидает худшего. Что человечество вновь — по старой привычке — повернется к нему задницей, а затем, затаившись, ударит в спину. Так бывало часто, но… не всегда. Он хорошо помнил день, когда мировое правительство удивило не только его, но и вечного оптимиста Чарльза, вручив ужасному всемирно известному террористу Магнето документ, согласно которому в его владение переходил остров Дженоша. То решение по сей день оставалось для Эрика занимательной загадкой, но в ее разрешении он предпочел остановиться на самой очевидной гипотезе: одарив знаменитого экс-преступника государством, утопающем в крови и грехах своих безнадежно коррумпированных правителей, ООН рассчитывала одним выстрелом положить двух зайцев. В каком-то смысле, ей это удалось, и, что самое главное, все в итоге остались в выигрыше.
Возможно, всем этим людям действительно хотелось выплеснуть эмоции и сделать это громко, зрелищно и с размахом, но их останавливало одно «но», гораздо более веское, чем даже страх перед стоящими посреди фойе мутантами, — авторитет Ноя Вагнера. Сколь бы крепкие выражения не роились в головах сотрудников клиники, какие бы желания не обуревали их, одного короткого взгляда в сторону господина Вагнера хватало, чтобы сохранить молчание и спокойствие.
Сам же Вагнер откинулся на спинку стула и, потирая пальцами подбородок, подчеркнутый аккуратной бородкой, погрузился в глубокие раздумья. Об этом человеке Эрик знал преступно мало — временные рамки в один месяц, установленные самими же мутантами, вынуждали действовать быстро, ограничиваясь лишь самым необходимым, — и потому ход его мыслей представлял довольно смутно. В самый обычный рабочий день, за полтора часа до обеденного перерыва, на плечи господина Вагнера неожиданно легла огромная ответственностью, и он, судя по всему, прекрасно понимал, сколь весомыми будут последствия зреющего в его голове решения.
Ной Вагнер поневоле вошел в число тех, кому предстояло изменить мир.
Прежде, чем дело сдвинулось с мертвой точки, прошло меньше минуты, но многим она показалась вечностью. Отняв руку от лица, Вагнер подался вперед, словно проверяя, держат ли его на месте невидимые путы, и поднялся со стула. Прямая спина, военная выправка, заложенные за спину руки и гордо вскинутая голова явно говорили о том, что, вопреки всему, диалог он намерен вести на равных.
Эрика это одновременно злило и восхищало.
— Господин Ксавьер. Господин Леншерр, — Вагнер по очереди кивнул мутантам. Голос у него был низкий, глубокий и самую малость вкрадчивый — идеальный для чтения лекций по высшей нервной деятельности в самом престижном вузе страны. — Вы многое предлагаете… и многого требуете. Не буду скрывать, для большинства из нас ваша речь от семнадцатого числа прозвучала как звонкая пощечина, — он выдержал короткую паузу, подчеркивая важность собственной задетой гордости. — След от этой пощечины до сих пор горит. Однако мне понятна ваша спешка: у вас, согласно вашему заявлению, мало времени. Вы просите нас, — последнее слово он выделил интонацией, вкладывая в него одновременно медицинский персонал «Ассуты», лично себя и, конечно же, все человечество, — об услуге, и от того, окажем ли мы вам эту услугу, во многом зависит успех вашего проекта. Пусть мы — не единственная клиника, к которой вы можете обратиться, отказ «Ассуты» — весомый аргумент в любой тематической дискуссии.
Эрик слегка прищурился — его поражала наглость, скрупулезность и граничащая с грубостью откровенность этого homo sapiens. Зачем, казалось бы, озвучивать очевидное? Ответ был прост — Вагнер старался не для себя и не для них, мутантов. Он расставлял точки над i так, чтобы поняли его люди. Чтобы даже самая бестолковая уборщица осознала, что именно сейчас происходит в фойе «Ассуты».
Людям то, что они слышали, явно нравилось. Многие приосанились, кто-то даже вольготно закинул ногу на ногу и заложил руки за голову, расставив локти. Всего несколько звучных фраз — и Вагнер вселил в своих слушателей и подчиненных уверенность и надежду. Совсем как Чарльз когда-то — в Людей Икс.
— Кроме того, — продолжил Вагнер, — вы ожидаете от меня решения, не согласованного с правительством государства, на чьей земле я тружусь во благо всех разумных форм жизни на планете, кому может оказаться полезна простая человеческая медицина.
Он обернулся на затаивших дыхание слушателей и пробежался взглядом по их лицам, выискивая признаки поддержки или осуждения. Если среди сидящих и были осуждающие, то Эрик их не заметил.
— Если существует хотя бы одна веская причина, по которой я обязан прямо сейчас дать вам положительный ответ… мне бы хотелось ее услышать.

+3

5

Как и Эрик, Чарльз ожидал, что их предложение будет встречено холодно. Не потому, что скептицизм по отношению к мутантам стал чем-то привычным. Он давно был частью научного сообщества, а последние годы к тому же владел фармацевтической компанией. Он знал, как принято вести дела в этих областях.
Не так.
Но они уже начали, верно?
Заложив руки за спину и наклонив голову на бок, Чарльз внимательно слушал. Он не был лично знаком с доктором Вагнером лично, но слышал о нем прежде. С первых своих шагов в фармацевтике, Чарльз приглядывал за выдающимся торговыми центрами по всему миру. Налаживал поставки. Верил, что однажды знакомое название и печать смогут помочь ему, хотя тогда никакого четкого плана не было и в помине, не говоря уже о Кракоа. Спустя почти четыре года день настал. Всего-то и осталось подтолкнуть собеседника в нужном направлении, чтобы он сложил дважды два — фамилию в названии компании и фамилию Чарльза. Не так уж и сложно.
Не так уж подозрительно, пока на это никто не укажет. Мало ли Ксавьеров на Земле?
Пусть осторожность доктора Вагнера вкупе с его — вполне справедливой, стоит заметить, — уверенностью в собственной важности и осложняли задачу Чарльза, они же вызывали уважение и внутреннее согласие. Разумеется, не стоит верить на слово. Рисковать своими пациентами. Своей медицинской лицензией. Нет, доктору Вагнеру нужны если не гарантии, то убедительные доводы. Что-то, ради чего стоит попытаться.
— Потому что вы войдете в историю медицины. А люди, доверившие вам свои жизни, вернутся к семьям.
Чарльз выдержал паузу, слишком короткую, чтобы доктор Вагнер успел вставить слово, достаточную, чтобы и он, и все вокруг поняли, что это для них значит.
— Если вас волнует возможный негативный исход, то вы получите все сведения об испытаниях, проведенных моей фармацевтической компанией. Мы уже сотрудничали с 2013 года в вопросах молекулярно-таргетной терапии, — будучи генетиком с мировым именем, Чарльз, а, следовательно, и его компания, просто не мог обойти своим вниманием это направление, — И, насколько я помню, у вас не было нареканий к нашей продукции. Не удивляйтесь объему данных — мы использовали манипуляции со временем, чтобы изучить долговременные последствия.
С тех пор, как мир узнал о мутантах, большинство из них были вынуждены полагаться на свои силы, чтобы сражаться. Защитить себя, своих близких. Каких успехов они могли бы достичь, если бы не растрачивали свой потенциал на выживание? Один только человеческий мозг, освобождённый от необходимости ежечасно искать пищу и спасаться от хищников, породил современную цивилизацию со всеми знаниями и изобретениями. Мутанты, одарённые таким же — а зачастую и превосходящим, — интеллектом, могли привнести в мир гораздо больше, потому что это был не единственный их дар. Тот же хронокинез открывал перед клиническими испытаниями захватывающие дух перспективы.
Но другие нации решили, что таким талантам место в лагерях и гетто, а не в лабораториях. Что ж, теперь мутанты создали свою.
— Мы предоставим вам мутанта-целителя как дополнительную стррраховку. На самом деле, мы настаиваем на его присутствии как наблюдателя с нашей стороны. Мы не хотим нарушить ход испытаний, но ещё меньше — чтобы кто-то пострадал.
Эти предосторожности были излишни. Ни у одного вида млекопитающих, на которых проводились тесты, не возникло ни побочных эффектов, ни аллергических реакций. Они создали идеальное лекарство. Ту самую панацею. Недостижимую мечту многих веков.
Но люди любят безопасность. Они могут пить таблетки без назначения врачей, нарушать предписания и лечить рак травами, но, услышав о новом лекарстве, захотят гарантий.
Вернее, уже захотели.
И даже этой гарантии оказалось недостаточно. Одних они убедили, иных же, напротив, отвратили. Тех, кто считал мутантские силы нечистивыми, а тех, кто их принимал — достойными заточения в Шеоле. И тех, кто прагматично видел в целителях с их почти волшебными силам конкурентов.
Что ж, Чарльз хотел приберечь этот аргумент напоследок. Слишком уж жестко он звучал даже в его собственной голове. Но ему нужно было это согласие.
Не для себя. Для всех мутантов мира.
Он прикрыл глаза на пару мгновений, набрал воздуха в легкие, решаясь. В такие моменты Чарльз радовался, что половину его лица никто не видел.
— Взгляните правде в глаза. Для пациентов, имена которых я назвал, нет другой надежды. Ни один из методов лечения, испробованных вами, не дал значительных результатов. Простая человеческая медицина, как вы выразились, лишь оттягивает неизбежное. Мы — их последний шанс. Единственный. Если вы позволите нам. И если им хватит смелости. Наши юристы уже составили договора.
Вот и все. Все карты на столе и ни одного козыря в рукаве не осталось. Так неосмотрительно. Теперь надо только не продешевить, разыграть их правильно. Не отступить из сочувствия и уважения к чужим переживаниям, как бы ни хотелось.
— Выбор за вами. Ответить нам согласием или же до конца года принести соболезнования родным? Таков ведь прогноз, доктор Джессел? — Чарльз выжидающе обернулся к лечащему врачу миссис Гонсалес и мистера Моекова.
Он уже знал, что тот скажет. Но другие должны были услышать правду — и не из уст Чарльза. Не важно, что для коллег Джессела ответ не станет откровением. Его — или любого другого врача, имеющего отношение к найденным.
Кажется, именно за такую манеру дискуссий его и в прошлой жизни обвиняли в высокомерии? Что поделаешь. Чарльз правда знал лучше.
Самое сложное было не оборачиваться сейчас на Эрика. Чарльз знал мысли и чувства каждого в холле за одним-единственным исключением.

+3

6

— Войти в историю — перспектива, без сомнения, заманчивая, — ответил Вагнер резче, чем можно было от него ожидать. Судя по всему, попытка сыграть на тщеславии показалась ему оскорбительной. — Йозеф Менгеле, известный как Ангел Смерти, также вошел в историю. Полагаю, всем присутствующим очевидно, что мне и моим коллегам не хотелось бы такой славы.
Эрик невольно напрягся всем телом, вперив в администратора клиники острый, как бритва, взгляд. Будучи обычным человеком, далеким от мира магии, мутантов и супергероев, Вагнер, конечно же, не мог знать, что прямо сейчас смотрит в глаза одной из многочисленных жертв Освенцима, и все же... И все же Эрика преследовала навязчивая идея, что его попытались поддеть, грубо ткнув носом в самое больное и сокровенное.
И, конечно же, Вагнер не мог знать, что под личиной Менгеле в те годы скрывался Синистер. Его это, в общем-то, не касалось. Да и к ситуации, в целом, не относилось, но стоило вспомнить о тотальной кракоанской амнистии для мутантов, как Эрик мысленно спотыкался о довлеющую над ним необходимость всем все простить и со всеми дружить. Работать вместе. Хотя бы терпеть присутствие. Даже Синистера, чьи пронзительные глаза и небрежная улыбка самого жестокого из ученых врачей СС до сих пор преследовали его в кошмарах.
Наверное, только вопрос выживания всей мутантской расы и мог заставить его смириться с Синистером на Кракоа.
"Манипуляции со временем... — возмущение одного из лаборантов было столь сильно, что его мысли отчетливо выделялись на общем фоне. На стуле он сидел, скрестив руки на груди, втянув голову в плечи и буровя незваных гостей "Ассуты" угрюмым взглядом, совершенно неподходящим его гладкому юношескому лицу и жизнерадостной прическе, светлой с яркой зеленой прядью. — Вы, мутанты, всегда брали на себя слишком много. Прыгали выше головы, будто бы вы — лучше нас. Черт. Манипуляции со временем! С умами, с телами, с душами. Вы что, боги? Кто дал вам такое право? Нарушать законы природы, законы физики... Нельзя так. Это неправильно, черт возьми!"
Вагнер же, напротив, сменил гнев на милость и, выслушав Чарльза, склонил голову в знак согласия.
— Честно признаться, у меня нет никаких сомнений в том, что вы действительно способны на то, о чем говорите, господин Ксавьер. И дело вовсе не в значительном опыте нашего косвенного сотрудничества.
Слушатели напряглись. Многие подались вперед, нервно сцепили пальцы и закусили губы, переводя внимательные взгляды с Вагнера на Чарльза и обратно и жадно впитывая мельчайшие детали происходящего.
— В наши дни, когда даже у голодающего ребенка Африки в полудиком племени можно увидеть в руках смартфон, всему миру доподлинно известно, на что способны представители других населяющих Землю рас.
"Боже правый, какое безумие... Прости нас, грешных... — мысли немолодой уже женщины-терапевта дребезжали от суеверного ужаса. — Бог создал нас, людей, по образу своему и подобию, Бог дал нам землю, дал законы... Бог благословил нас... Неужели мы... будем спорить с ним? Неужто пойдем наперекор Богу?.."
В груди сидящего рядом с ней онколога клокотал гнев. "Какое к черту сотрудничество? Вы забыли, кто такой Магнето? Почему мы вообще ведем переговоры с преступниками? Террористы, сепаратисты... Мутанты. Просто, дьявол их побери, мутанты".
Вагнер же думал совсем о других вещах — более сложных, спорных и актуальных. Брови его сдвинулись к переносице, придав лицу особенно суровое выражение.
"Вы могли спасти всех этих людей раньше. Могли спасти тех, кого уже нет с нами. Может, не всех, но многих. К примеру, мою супругу от лейкемии. Могли предотвратить любой теракт или вооруженный конфликт, любую природную или техногенную катастрофу. Могли остановить глобальное потепление и навсегда решить проблему нехватки еды и топлива. Могли превратить нашу планету в Рай. Могли — и бездействовали. Только теперь, когда будущее вашей нации висит на волоске, вы решили разыграть козыри. Сыграть в благородство, когда это стало выгодным".
Или... когда это стало нужным? Нужным кому, и кто лучше знал? Среди мутантов ведь были и ясновидцы. И даже те, кто умер и воскрес. Кто мог… лично общаться с Богом.
Кто мог — и не делал потому, что с большой силой приходит и большая ответственность. Потому, что нельзя спасти сотню, пожертвовав тысячей. Потому, что если бы супруга Вагнера не умерла от лейкемии, он никогда бы не посвятил жизнь медицине и не достиг бы таких высот в благороднейшей из профессий.
Он сдержанно усмехнулся, и мысли его преисполнились застарелой горечи. Горечи врача, чья работа раз за разом бросала ему в лицо наивное и обиженное: "Почему вы не делаете добро бесплатно?!"
Будучи обычным человеком, не владеющим никакими способностями окромя тех, что умещались в обычном человеческом теле, обычном человеческом мозгу, Вагнер испытывал ту самую наивную обиду — обиду на своенравного благодетеля, чьи мотивы далеки от возвышенных, благородных и бескорыстных. Будучи высококвалифицированным врачом, он хорошо — пожалуй, даже слишком хорошо, — понимал Ксавьера.
Будучи руководителем и, в каком-то смысле, даже политиком, Вагнер знал: они подошли к вопросу, который не стоит обсуждать вслух как минимум потому, что большинство присутствующих его не поддержит, и цивилизованная дискуссия рискует превратиться в форменный балаган. Предложенная Ксавьером сделка, по сути, была нелепой: он пытался разменять несколько неумолимо угасающих жизней на событие, которое, без шуток, изменит мир. Повлияет на миллиарды живых существ — как уже живущих, так и тех, кто придет поколения спустя. Ни одно разумное существо, руководствуясь холодным рассудком и здравым смыслом, не согласилось бы на такой обмен.
Но мутанты разговаривали не с Вагнером. Они собрали в фойе весь персонал "Ассуты" — от ведущих специалистов до обслуживающего персонала. Как бы высоко Вагнер не ценил своих подчиненных, он понимал: простые люди не готовы платить чужими жизнями за его отказ.
— Все верно, — тихо подтвердил Джессел, отводя глаза. Он, пожалуй, был первым, кто мысленно согласился с условиями Кракоа. Даже высочайший профессионализм тушевался перед мощью сентиментальных привязанностей. За время лечения Джессел искренне прикипел к Моековой и полюбил широкую белозубую улыбку Гонсалес, познакомился с их родней и так много узнал об их жизненном пути, что осознание неизбежного болезненно пульсировало под сердцем. Он не хотел мириться с тем, что не может ничего сделать. Не хотел приносить соболезнования их семьям.
Вагнер глубоко вздохнул и прикрыл глаза. У него не осталось выбора? Отнюдь, он ни на секунду не сомневался, что его решение вступит в силу — и неважно, каким оно будет и кому из услышавших не понравится. Он войдет в историю — с отказом или с согласием. Как монстр, предавший чужие надежды из-за собственных трусости и упрямства? Как глупец, давший зеленый свет ненасытной тирании Кракоа? Как черный ангел, стоящий у истоков кровопролитной войны между мутантами и людьми — или как белый, занявший почетное место у врат в воцарившийся на Земле долгожданный Рай?
Снова открыв глаза, Вагнер шагнул вперед. Шаг, второй, третий. Ровно пять — и он остановился напротив Чарльза, всматриваясь в собственное отражение на светло-голубом визоре. За его спиной по рядам слушателей пролетел напряженный вздох.
С визора напротив на него смотрел обычный человек. Обычный человек, который изменит мир.
"Надеюсь, к лучшему".
— Я согласен.
"Я", не "мы". Так было правильнее... и искреннее.

Отредактировано Magneto (05.09.2021 14:19)

+3

7

Прежде, чем пожать протянутую руку, Чарльз кивнул, отвечая на то, чего никто не услышал. Улыбнулся не с триумфом, но с пониманием.
— Не беспокойтесь. Мы меньше всех заинтересованы в мрачной славе. И... спасибо.
Для них счет шел далеко не на десяток жизней. На сотни и тысячи, прямо сейчас гибнущих в человеческих лабораториях и подворотнях. Провалившись, они не спасут и своих. А в лучшем случае получат только средство. Стайки очистителей с битами и коваными носами ботинок не изменят свои убеждения, увидев чудо исцеления.
У всего, что не сделали мутанты, была очень хорошая причина. Та, о которой думал доктор Вагнер. Та, из-за которой голос Чарльза не раздавался в мыслях любого, не согласного с ним. У него были аргументы на каждое возражение. Психическая сила, чтобы внушить нужные убеждения, если не помогут аргументы — или если будет лень возиться. Но он давно осознал, насколько это безнравственно... и бесполезно. Потому что нельзя везде успеть, всех спасти, всех исправить и переубедить. Не остановить все руки, замахнувшиеся, чтобы бросить камень.
И еще одна. Та, из-за которой часть пациентов напишет отказ от единственного спасения. Та, которая стояла за рассуждениями об неестественности записанных в ДНК — не полученных с магией, не привитых, не произведенных в лаборатории, — сил, за проклятьями и воззваниями к богу. Люди не хотели принимать помощь мутантов. Там, где у Мстителей просили автографы, в Людей Икс летели пустые бутылки. Некоторые называли их темной стороной супер-героев только за страх, возникающий в сердцах людей от непрошеной мысли: «Они нас заменят». Вторым (скорее, десятым) Железным Человеком всегда можно было стать. Мутантом — только родиться.
«Сейдж, пожалуйста, вышли документы на официальный адрес Ассуты».
Может, отвлекать супер-хакера рассылкой банальных е-мейлов — все равно, что забивать гвозди микроскопом. Но для нее такие задачи — дело одной секунды, если не миллисекунды. И она точно не допустит ошибку.
— Благодарим за внимание, господа. Мы закончили.
В головах людей не прозвучало: «Вы можете идти», — просто из неоткуда возникло понимание, что их больше никто не попытается остановить. То, ради чего их собрали здесь, оторвали от дел, завершилось.
Ну, почти. Желающие могли остаться на последний акт. Их отпустили, но не прогоняли.
— Мы вернемся завтра в три часа пополудни. И мы будем признательны, если к тому времени вы сможете собрать согласия пациентов или их опекунов.
Или их отказы.
Принуждать к нужному себе решению Чарльз никого не станет. Хотя мог бы. И не вступать в дискуссию ради желаемого ответа тоже мог.
Он все еще уважал свободу воли.
— До встречи, доктор Вагнер. И вы, дамы и господа.
Уже за дверьми клиники, там, где к ним не были обращены все глаза и уши, Чарльз обернулся к Эрику:
— Спасибо, друг мой, — он положил ладонь на плечо другу в знак поддержки. Той, которую не мог дать во время диалога в Ассуте, — Ты хорошо держался.
Сюда их доставил телепорт. Обратно в Обитель предстояло добираться более традиционными методами.

***

Как и возвращаться на следующий день. К тому моменту «возмутительная выходка мутантов» успела попасть на первые полосы местных изданий и вызвать бурное обсуждение, а «тайно» заснятые на смартфоны кадры набрали сотни тысяч просмотров. Звучали даже призывы встретить мутантов с оружием в руках.
Стоит ли говорить, что власти были недовольны?
Всю первую половину дня Чарльз провел на переговорах, убеждая министров и генералов в том, что мутанты никому не причиняет вреда, а танки у стен Иерусалимской Обители и Ассуты — жест совершенно лишний. И потому в приготовлениях к той самой демонстрации, ради которой все и затевалось, участвовал лишь телепатически. Что уж говорить, Чарльз едва успел вернуться прежде, чем икс-джет поднялся в воздух. Одним из условий, на которые пришлось согласиться, было: «Никакой телепортации».
— Ты правда думаешь, что они добровольно позволят нам пройти? — поинтересовался Эрик, стоя посреди трапа с выразительно скрещенными на груди руками. В его голове дальнейший сценарий выглядел совершенно иначе и не подразумевал компромиссов.
Чарльз вздохнул. Он знал, что Эрик не одобрит этих переговоров. Но что ещё они могли? Начать войну?
— Я не думаю, Эрик. Я знаю. Они обещали.
Густая седая бровь дернулась вверх, почти полностью скрывшись под шлемом.
— И ты веришь их обещаниям? Снова?
— А что ты предлагаешь? Вызвать ещё больше гнева и сбежать, оставив им Элексира? Или захватить больницу, пока люди не увидят, что наше лекарство работает?
— Заманчиво, но нет. Лишь хочу напомнить тебе, что на сей раз условия диктуем мы, а не они.
— Это политика, мой друг, — Чарльз всплеснул руками. — Порой мы должны слушать, что говорят другие. Даже идти на компромиссы. Теперь... Ты позволишь мне пройти? Мы почти опаздываем.
Устало закатив глаза, Эрик сделал шаг в сторону. Длинный белый плащ прошелестел подолом по ребристой поверхности трапа.

***

Икс-джет приземлился на коротко стриженный газон набережной буквально в двух шагах от Ассуты. Трап только-только коснулся земли, а репортеры, вооруженные микрофонами, и операторы с триногами камер уже бежали навстречу мутантам. Поодаль в серо-пыльном городском камуфляже и бронежилетах стояли солдаты. Совсем от присутствия военных Чарльз все же откреститься не смог. Но они, по крайней мере, держались на почтительном расстоянии и не мешали.
— Профессор Ксавьер, как вы объясните вчерашние события в Ассуте?
— Вы считаете, что можете диктовать свои правила?
— Стоит ли нам ждать нового всплеска насилия по отношению к мутантам? Ваше мнение?
— Ходят слухи, что политику Кракоа во многом задает ваш старый друг, Магнето. Как вы это прокомментируете?
— А вы? — безаппеляционно, будто обращалась не к одному из самых опасных мутантов Земли, репортерша сунула микрофон в лицо Эрику.
— Считаете ли вы себя «высшей расой»?
— Вы тот самый «целитель», о котором профессор говорил вчера? Откуда нам знать, что вы не повлияете на результаты эксперимента?
— Сейчас не самое подходящее время, — Чарльз поднял ладони, обозначая пространство вокруг себя, дистанцию между собой и журналистами, — Если у вас останутся вопросы после сегодняшнего мероприятия, я обязательно найду время для пресс-конференции. А теперь, пожалуйста, не мешайте нам.
Конечно, поток вопросов это не остановило. Чарльз мог бы попросить убедительнее, но не стал. Кракоа не нужна была провокация.
Их и так спрашивали, кем мутанты себя возомнили. Может, не прямым текстом, но так близко.
И, положа руку на сердце, они дали повод.

+3

8

Утро выдалось настолько обычным, что события прошлого дня спросонок показались Иссуру дурным сном. Все те же молитвы по часам и ароматный завтрак утром перед работой, все та же идеально чистая и выглаженная форма, все тот же бейджик с именем на груди. Разве что супруга Иссура из жизнерадостной домохозяйки превратилась в молчаливую тень, и смс от начальника, пришедшая накануне, никуда не делась. Распоряжением господина Вагнера все сотрудники, чье присутствие в клинике не было необходимым по причине неотложного медицинского ухода за пациентами, двадцатого числа могли получить оплачиваемый отгул. Иссур входил в их число, от его работы не зависели ничьи жизни. С видимой неохотой потягивая кофе — сегодня любимый напиток казался горче обычного, — он рассеянно листал новостную ленту на смартфоне и изредка поглядывал на супругу. Ей бы хотелось, чтобы он воспользовался великодушным предложением Вагнера. Чтобы остался сегодня с ней и детьми, предоставив сильным мира сего решать свои проблемы подальше от их маленькой счастливой семьи. Чтобы безумства большого мира, раз уж они все-таки добрались до Тель-Авива, хотя бы обошли стороной их дом.
Чтобы, если вдруг что-то пойдет не так, она не осталась вдовой, а две чудесные дочки и крошка-Тамир — сиротами.
Иссур понимал  ее и, если уж быть совсем честным перед собой, разделял ее опасения. Мутанты пришли в "Ассуту" не для того, чтобы помочь им — простым людям. Несмотря на все благородство и красоту жеста, никто, в общем-то, даже не пытался спрятать под ним истинные намерения. Им нужна была демонстрация, и так уж вышло, что полигоном для испытаний они выбрали именно тот пятачок Бытия, через который тянулась совершенно обычная жизнь Иссура.
Решительно отставляя от себя недопитый кофе и поправляя кипу, Иссур думал о том, что, как бы ему не хотелось сегодня остаться дома, он должен идти. Должен быть там — на своем месте, рядом с себе подобными — друзьями, коллегами. Обычными людьми, чья жизнь вчера неожиданно изменилась. Встречать роковые события с гордо поднятой головой. И, если придется, — думать об этом в самом деле было страшно и горестно — умереть с достоинством, исполняя свой долг перед Богом и человечеством.

***

Стеклянные двери бесшумно распахнулись, впуская делегацию Кракоа в уже знакомое им — не считая, разумеется, Эликсира, — фойе. На самом пороге клиники солдаты регулярной израильской армии обступили мутантов и бесцеремонно оттеснили репортеров. Эрик шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы — ему стоило большого труда не напомнить всем этим людям, с кем они имеют дело. Глупые вопросы и мельтешение под ногами он еще мог стерпеть, но когда один репортер случайно толкнул другого, и тот звучно грохнул увесистым микрофоном по шлему, мирная демонстрация эффективности кракоанского лекарства опасно подошла к границе безжалостного кровопролития.
В отличие от прошлого, в этот раз их встречали — да так, что позавидовал бы иной правитель. Около стойки ресепшн собралась вся верхушка клиники, начиная с Вагнера и заканчивая главой охраны. За стойкой по струнке вытянулся администратор — тот самый, что вчера порывался угрожать мутантам спрятанным в ящике пистолетом. Вдоль стен рассредоточился отряд спецназа с винтовками наголо. От испытующих взглядов солдат самой боеспособной армии мира у Эрика зудели кончики пальцев. Люди в очередной раз вышли к нему с оружием, наивно полагая, что у них есть шансы. Что полимерные пистолеты на поясах спасут их от гнева Мастера Магнетизма.
Впрочем, от размышлений о том, как жалки и примитивны погрязшие в невежестве homo sapiens, в присутствии Эрика раз за разом разыгрывающие всевозможные интерпретации русской басни про слона и маленькую собачку, его отвлекла статная женская фигура в строгом костюме, застывшая рядом с Вагнером.
Ну конечно. Разве могло быть иначе? Разве могло событие такого масштаба на израильской земле обойтись без участия Габриэллы Хеллер? Пусть годы ее нисколько не щадили, она по-прежнему носила высокие каблуки, могла позволить себе приталенный пиджак и оставалась одним из самых активных игроков на мировой политической арене.
Не говоря уже о том, что старушка Габи все еще была весьма хороша собой. Эрик сдержанно усмехнулся и искоса посмотрел на Чарльза.
— Добро пожаловать в "Ассуту", господа, — поприветствовал мутантов Вагнер. Вчера его лишили такой возможности, и сегодня он, судя по всему, решил наверстать упущенное. — Мы — я и мои уважаемые коллеги, — он обвел рукой остальных врачей, — ознакомились с вашими документами, у нас к ним нет никаких вопросов. Это первый момент. Второй момент...
Обернувшись к администратору, Вагнер взял со стойки непримечательную светло-голубую с белой полосой на корешке папку и, заложив вторую руку за спину, протянул ее Чарльзу.
— Подписи и отказы. Все, кого вы вчера назвали.

+3

9

Как порой мало надо, чтобы пошатнуть уверенность в своем праве и правоте. Видения мрачного будущего, годы посмертия — и осознания былых ошибок, долгие разговоры с Эриком. Все ради того, чтобы поверить — это необходимо. Жесткие условия, вчерашнее беспардонное вторжение. Что иначе с человечеством разговаривать нельзя. Так, как Чарльз пытался раньше, на языке услуг, уступок и заверений в благих намерениях.
Так, как чувствовал, что должен. Всем тем, кто столько лет слушал его речи про мирное сосуществование. Слушал и верил.
Встретившись взглядом с Габриэллой, Чарльз тотчас же отвел глаза. Ему было безотчетно стыдно, хотя ничего, что он сделал, стыдиться не стоило. Но Габриэлла всегда была живым доказательством того, что люди мутантам не враги. Со всей их долгой и запутанной историей, она никогда не вредила Чарльзу или Дэвиду. Намеренно, по крайней мере. За ошибки из благих побуждений он не мог ее винить, ведь сам допустил куда больше. А за страх перед его способностями и вовсе нес ответственность.
Они уже не раз виделись прежде — после возвращения Чарльза, — и, тем более, говорили. Ни одного обещания, данного в их прошлом, Чарльз не нарушил ни вчера, ни сегодня. Иерусалимская обитель не стала проблемой. События в Ассуте не изменились бы, откажи правительство Израиля Кракоа в той просьбе.
Что же касается их личной встречи...
— Ты же знаешь, я сделаю все возможное, чтобы Дэвиду стало лучше, — пообещал тогда Чарльз. И делал. Прямо сейчас. Будущее их сына неразрывно связано с будущим всех мутантов. Ни в бесконечной войне с человечеством, ни в заповедниках homo novissima ему не место.
Но чувствовал себя Чарльз так, будто предал Габриэллу, а не только прежнего себя. Идеалиста, еще не знавшего, что ждет их вид. Считавшего, что на добро рано или поздно ответят если не добром, то покоем.
Для всех вокруг существовала лишь секундная заминка прежде, чем Чарльз обернулся к доктору Вагнеру, отвечая на приветствие сдержанной улыбкой и кивком.
— Благодарю вас.
Приняв бумаги из его рук, Чарльз быстро перелистывал страницу за страницей, читая одни только имена и решения. К концу тонкой папки линия, в которую он сжимал губы, уже ничем не напоминала улыбку. Из пяти договоров на трех было подчеркнуто «отказываюсь».
— Даже перед лицом смерти... — прошептал он едва слышно. Люди не доверяли мутантам. Не хотели их помощи, не имея другого пути ко спасению. Предсказуемо, но все еще горько.
«В прошлом они бы были даром», — прозвучали в памяти собственные слова. Только жестокая необходимость заставляла Чарльза продавать то, что могло унять чужую боль, сделать людей вокруг здоровее и счастливее. Выживание его детей и его собственное. Но для пяти безнадежных пациентов — случайно и несправедливо выбранных из восьми миллиардов любимцев судьбы, — исцеление все же было предложено как дар. И трое из пяти оттолкнули протянутую им руку, порвали и выкинули счастливый лотерейный билет просто потому, что в углу красовалась страшная буква «X».
Вздохнув, Чарльз передал Джошуа документы тех, кто все же согласился, вложив вместе с ними знания о диагнозах, непереносимостях и истории болезни. Обо всем, что вчера узнал сам.
Два — чудовищно мало для выборки, как, впрочем, и пять. Но для демонстрации должно хватить. Ведь убедить, прежде всего, надо не научное сообщество. Большинство убедит и один случай. Одно чудо.
— Проводите нас в палату к Алдани Моековой, пожалуйста, — уже в полный голос, восстановив самообладание, попросил Чарльз.

+4

10

— Господин Ксавьер.
Звучный женский голос на мгновение погрузил фойе в напряженную тишину, несмотря на количество присутствующих. Джошуа вздрогнул, машинально прижав бумаги к груди, а Эрик поймал себя на том, что в голове разом стихли все мысли, — и уголки губ невольно приподнялись в улыбке. Некоторых возраст все-таки не уродовал, а украшал, даже несмотря на фатальный, казалось бы, порок — отсутствие в крови Х-гена. Чем старше становилась Габриэлла, набираясь седых волос, морщин, опыта и влияния, тем больше внутренней силы звучало в ее голосе и горело в ее глазах. Они не спешила вверх по карьерной лестнице и вот уже долгие годы занимала скромную в масштабах планеты и, тем более, вселенной, должность министра внешней политики Израиля, но Эрику так легко было представить ее в роли главы мирового правительства, генерала флота ши’ар или воеводы армии мертвецов, сопровождаемых ангелами. Если среди homo sapiens и затесались достойные представители, то Габи определенно была одной из них.
Пожалуй, для Эрика она все еще была лучшей.
— Или теперь вы предпочитаете, чтобы к вам обращались как к Профессору Икс? — Габриэлла небрежно передернула плечами и обвела всех собравшихся в фойе испытующим взором. Впрочем, взор этот ни на ком особо не задержался и быстро вернулся к Чарльзу. — На пару слов.
Господин Вагнер вопросительно вскинул бровь, но от комментариев воздержался. Один из оперативников у входной двери что-то шепнул другому на ухо, насколько позволял шлем, и оба хитро разулыбались. Габриэлла же, сохраняя ледяную невозмутимость, развернулась и скрылась в боковом коридоре, громко цокая каблуками. Ее не особенно волновало, что скажут люди — те, кто наблюдали за ней сейчас, и те, кто посмотрит записи с камер позже. Ей удалось создать себе безупречную репутацию, несмотря на общеизвестный факт длительного гражданского брака с "мессией мутантов". Какое ей было дело до злых языков и скабрезных шуток из уст солдат?
Ее волновало совсем другое.
— Что с тобой стало, Чарльз? — оставшись наедине с тем, кому посвятила не один десяток лет своей на диво долгой человеческой жизни, Габриэлла тут же сбросила претящий ей образ железной леди. Осталась лишь женщина — сильная и прекрасная, но, вопреки всему, чувствующая себя обманутой. — У меня нет вопросов к Эрику, но ты? Ты даже не представляешь, как близко все подошло к тому, чтобы раз и навсегда рухнуть.
По поверхности ее сознания пронеслись рябью тревожные образы вчерашнего дня: раздраженные жесты, гневные взгляды и резкие высказывания, практически оскорбления в адрес возомнивших о себе невесть что мутантах. Самые громкие голоса Израиля чуть ли не в унисон предлагали ответить агрессией на дерзкую выходку и поставить на место тех, кто очевидно слишком много на себя взял, но...
Но в том, чтобы начать отношения с новой нацией со звонкой пощечины, не было ни мудрости, ни достоинства. Мутанты сказали свое слово — и отныне с ним следовало считаться.
Израиль не хотел войны. В его насыщенной биографии и без того слишком много страниц были писаны кровью Избранного Народа.
— Что произошло? — повторила Габриэлла, силясь рассмотреть глаза под непроницаемым стеклом икс-образного визора. Долгие десятилетия она каждый день заглядывала в эти глаза и не видела в них угрозы. Даже после того, как их пути разошлись, а жизни — изменились почти до неузнаваемости. — Как давно мы, люди, стали тебе врагами?

Стоило двери в боковой коридор закрыться, лишив оставшихся в фойе людей и мутантов возможности наблюдать интригующий разговор, как Эрик поднял согнутую в локте руку и собрал пальцы в кулак, забивая помехами все звукозаписывающие устройства в радиусе пары десятков метров. Несколько солдат отреагировали на его движение соответственно — вскинули винтовки, угрожающе щелкая затворами. Некоторые, менее опытные, сперва переполошились, недоумевающе постукивая пальцами по рациям и наушникам. Джошуа поежился, переминаясь с ноги на ногу, и угрюмо опустил голову. Он пришел сюда лечить, причем, лечить тех, кому уже не помогут лучшие врачи и медикаменты мира, а люди что? Люди угрожали ему оружием.
А впрочем, ничего нового.
— Господин Леншерр, — протянул Вагнер, глядя на Эрика поверх очков с чем-то средним между осуждением и усталостью. — Право, это лишнее.
— Отнюдь. Или вы сомневаетесь в госпоже Хеллер? Опасаетесь, что она вступит с нами в сговор, нарушив приказ правительства?
— Ни в коем случае.
— Тогда позвольте ей воспользоваться правом конфиденциальности, — хмыкнул Эрик. — И да.
Он опустил руку, обернулся на солдат, заставив некоторых из них изрядно понервничать, и, наконец, вновь обратился к Вагнеру. Даже несмотря на изогнувшую губы самодовольную ухмылку, холода в его голосе вполне хватило бы на то, чтобы еще раз потопить "Титаник".
— Зовите меня Магнето.

Отредактировано Magneto (03.11.2021 09:01)

+2

11

Как Чарльз мог не заметить ее сразу?
Он снова взглянул на встречающих, но теперь уже не как на некую функцию, нужную ему лишь для легитимности испытаний, а на отдельных людей. На конкретного человека, дорогого его сердцу. На мать своего сына. Ту, кто не раз приходила ему на помощь в делах как личных, так и общемутантских. Ту, на кого всегда мог положиться — хотел бы добавить Чарльз, но еще помнил, как они расстались. Как Девид рос, веря, что отец их бросил, тогда как Чарльз мог и не узнать о его существовании, если бы не трагическая случайность.
Их совместное прошлое больше не имело значения. Ни счастливые годы, ни обиды, ни недомолвки. Или, по крайней мере, не должно было иметь.
Пугающе многое из того, что «должно», пошло не так под взглядом карих глаз, ставших, несмотря на расходящиеся из уголков лучиков-морщин, непривычно холодным. Банальный вопрос об имени — безусловно, шпилька, смазанная ядом горечи. Габриэлле ничуть не легче было встретить его теперь, при таких обстоятельствах — особенно после всех уверений, что это по-прежнему он. Телефонных разговоров, писем. Лицом к лицу со дня смерти Чарльза они встречались впервые.
Не найдя, что сказать, Чарльз молча пошел следом. Не существовало такого компромисса между долгом и привязанностью, на который он был готов пойти под прицелом камер, во время первой личной встречи после длительного расставания. Сама по себе идея противопоставить мутантские и человеческие имена выглядела безупречно правильно. Как отдельному народу, нации Кракоа, им нужно самосознание, четкая культурная граница, которая отсечет новые попытки к сосуществованию и смешению. Свои традиции. С именами даже не пришлось ничего придумывать — у мутантов уже были прозвища. Оставалось лишь сделать их официальными. Вписать в паспорта, потребовать от чужаков использовать только их.
«Чужаков». В том-то и проблема. Идеологическая база пошла трещинами, стоило вопросу: «Как к вам теперь обращаться?» — прозвучать из уст той, кто звала его по имени в полумраке спальни. Той, с кем они были близки задолго до того, как в жизни Чарльза появилась и Школа, и борьба за чьи бы то ни было права, и другое имя.
Той, кого он знал когда-то лучше, чем она сама.
Пусть Габриэлла и была человеком, но не чужаком — и, наверное, уже никогда не станет.
Дверь на доводчиках закрылась за спиной Чарльза. Спустя пару мгновений в ушах тихо зашуршали помехи. Что ж, по всем признакам прилюдным их разговор не будет.
«Спасибо, старый друг».
Но шлем Чарльз снял отнюдь не из-за шума, забившего непсионический канал связи — его легко можно было заглушить, отключить прием. Просто смотреть на Габриэллу, спрятавшись за визором, казалось так же неправильно, как просить ее обращаться не по имени. Особенно после того, как она первая, фигурально выражаясь, подняла забрало, впустив на строгое лицо жизнь и эмоции.
Был ли Чарльз действительно виноват перед ней? Он чувствовал, что да. Ровно до того момента, как она заговорила вновь и из ее рта посыпались обвинения.
«Что стало? Я прозрел».
Чарльзу хватило благоразумия промолчать и тут, но по тому, как сошлись на переносице брови, а губы сжались в напряженную линию, Габриэлла легко могла понять, как сильно Чарльз хотел возразить. Что бы их ни связывало в прошлом, это не давало ей право его отчитывать.
Что произошло?
Насколько легче бы жилось Чарльзу, если бы его решению предшествовало некое внешнее событие. Закон, катастрофа. Но нет. Ничего не произошло. Возрождение и гибель миллионов на Дженоше не имели к решению Чарльза никакого отношения. Лгать об этом Габриэлле — значит не уважать ее.
Куда легче было вцепиться в другую ее фразу. Чарльз не собирался уходить от ответа — он хотел показать Габриэлле, что не так с миром, с ее собственным восприятием.
— Враги? О чем ты, Габи? Я признаю, наш вчерашний визит сложно назвать учтивым. Но мы предложили панацею, а не объявляли войну. В наших действиях не было агрессии и угрозы... если только не ждать от нас скромности и повиновения.
Разумеется, они с Эриком насильно удерживали людей в здании те десятки минут, что понадобились, чтобы сделать достойную презентацию. И, при желании, их действия можно классифицировать как взятие заложников. На территории Израиля. Чарльз отдавал себе отчет в том, что они ходили по грани дозволенного, еще до того, как ступил в портал.
Никто не пострадал. Ни один кирпичик нигде не треснул и не сместился. По меркам контактов «супергероев» с обычным миром, вчерашние действия Кракоа в Израиле были супер-предупредительны. Не по канонам дипломатического искусства и правилам поведения на чужой территории, но и ситуация у них была необычная.
Вот только Габриэлла права — люди им враги. Это печальное обстоятельство не изменит ничто. Вернись Чарльз в прошлое и убеди Эрика никогда не вредить людям, итог будет тем же. Он видел, он знал.
Но признать это вслух, глядя Габриэлле в глаза, Чарльз не мог. Она, из всех людей, никогда не была и не станет ему врагом.
— Проблема в том, что мы протянули руку помощи не стоя на коленях, а глядя сверху вниз? Скажи, какие слова чаще звучали вчера? «Граждане нашей страны в опасности»? Или же: «Что эти мутанты себе позволяют»?
Чарльз поднял руку, призывая повременить с естественным возмущением, а равно и с ответом на свой, по сути, риторический вопрос. Он сам все видел.
Он мог и не заглядывать ей в голову. Сколько раз Чарльз сам становился свидетелем подобного?
— Позволь мне рассказать тебе историю. В своей книге, «Воспрянь из рабства», Букер Вашингтон описывает поступление в Хэмптонский институт. Управляющая потребовала, чтобы прежде, чем речь пойдет об зачислении, он убрался в комнате — и только когда не осталось ни единой пылинки, к которой она бы могла придраться, его приняли. Букер верил, что если его собратья будут говорить чуть правильней и внятней, белые начнут больше их уважать. И это переносит ответственность с расистов на их жертв. Ставит вопрос: «Был ли пострадавший достаточно хорош или сам навлек на себя беду?». Мои Люди Икс долгие годы делали то же самое. Пытались доказать своим поведением, что мутанты не хуже людей... по крайней мере, те из них, кто согласен играть по правилам. Но это не требуется доказывать... да и нельзя. Не так. Не умаляя заслуги Букера в сфере образования, замечу, что дискриминация и сегрегация по цвету кожи при его жизни только усилились.
Наверное, Чарльз все еще был слишком правозащитником и недостаточно правителем, и продолжал думать в старых категориях прав и положения мутантов в чужих странах, тогда как больше восьмидесяти процентов популяции мутантов уже перебралась на Кракоа. Но пренебрежение к ним, как к виду, не могло не сказаться и на международных отношениях. В своих более совершенных кузенах homo sapiens видели второй сорт, потому что боялись, что те объявят вторым сортом их самих, и спешили успеть первыми.
«Мутанты же не настоящие люди,» — всплыл из глубин памяти голос Бастиона, пытающийся звучать насмешливо, на деле же полный гнева.
— Говорят, что кто-то «получил» права. И это величайшая ложь. «Первый прайд был восстанием», — пишут на плакатах и футболках, ссылаясь на Стоунволльский бунт. Исландия возглавляет рейтинги гендерного равенства только благодаря Длинной пятнице 1975 года. Уважение нельзя получить за хорошее поведение. Поверь, я пытался. Нам не дали даже безопасности.
Тяжесть вины за то, что он говорил и делал, вновь взяла верх над праведным гневом, и Чарльз ссутулился. Прежний он, призрак, разбуженный упреком Габриэллы, не мог принять политику, перечеркнувшую его мечту и идеалы, все, во что он когда-либо верил.
Прежний он отказывался видеть правду.
Но нынешний готов был продолжить. Какую бы боль сам себе он ни причинял.
— Еще говорят, если жабу положить в кипящую воду, она тотчас же выпрыгнет. Если же постепенно нагревать холодную, то жаба сварится заживо, так и не поняв, что происходит. Меня не было три года. Впервые с того момента, как я открыл свою Школу для одаренных, у меня появилась возможность выйти из ситуации. Подумать. И, вернувшись, увидеть, что мы не добились ничего.
Что за эти пятнадцать лет отношения между видами стали даже хуже. Гетто для «генетически альтернативных индивидов», целые партии и движения против мутантов, ограничивающие законы, если не принимаемые правительством, то с завидной регулярностью выносимые на обсуждение. Спорное требование Кракоа — чтобы мутантов судили мутанты, — выросло не на пустом месте.
— Мне жаль... Другого пути нет. Мы не можем себе позволить ждать, пока правительства других стран позволят нам провести испытания. Это вопрос выживания. Ты не представляешь, насколько права — мы действительно на краю обрыва. Оба наших вида.
Ей нельзя знать. Даже Габриэлле. Она ведь человек. Информация, собранная Мойрой — вот их единственное преимущество в войне, начавшейся десять жизней назад.

+2

12

— Ты прекрасно знаешь, Чарльз, что угрозы в ваших вчерашних действиях было достаточно, — мрачно возразила Габриэлла, складывая руки на груди. Ей на совещании пришлось выслушать список всех этих нарушений трижды, начиная с вторжения на частную территорию (спорно, ведь "Ассута" была клиникой, а не закрытым военным объектом, но министров глубоко задело то, что мутанты, видите ли, прошли не через КПП) и заканчивая одиозной личностью Эрика Леншерра в роли сопровождения. Серьезно, отправляться на дипломатическую миссию в Израиль вдвоем с Магнето? Более мощный эффект произвел бы только, пожалуй, Адольф Гитлер.
Во многом потому, что сильные мира сего легко забывали благодеяния, а вот грехи, напротив, с большим удовольствием помнили и по случаю смаковали. Они, даже не прибегнув к странице поисковика, перечислили все до единого инциденты, в которых Эрик убивал больше десятка-другого человек за раз или пытался уничтожить или захватить мир. Выслушав пылкую обвинительную речь от своей коллеги по палате, министра внутренних дел, Габриэлла перевела пронзительный взгляд на премьера и подчеркнуто вежливо поинтересовалась, как сильно изменился бы тон дискуссии, соверши террорист Магнето все эти злодеяния, все еще будучи агентом Моссада. На ее лице не дрогнул ни один мускул ни когда палата захлебнулась потоком возмущения, ни когда премьер резко призвал всех к тишине и сцепил пальцы в замок, отвечая Габриэлле взглядом, от которого у кого угодно бы затряслись поджилки. У кого угодно, кроме нее.
Одному лишь премьеру было известно, что творил Моссад по его приказам. Видать, на фоне целой разведывательно-шпионской организации один-единственный террорист Магнето выглядел не так уж непрезентабельно.
А Чарльз, тем временем, взялся за старое. За исторические примеры и поучительные истории, которыми когда-то развлекал девушек, падких на умных и образованных мужчин, а затем — вразумлял учеников своей знаменитой Школы. Габриэлла выслушала его, не перебивая, но всем своим видом дала понять: ее этими штучками не проймешь, и ничего нового она, в общем-то, не услышала. Ничего такого, что ответило бы на главный мучивший ее вопрос: почему раньше Профессор Икс готов был снова и снова искать компромисс, строить общество, в котором люди и мутанты живут бок о бок, а теперь вел себя немногим лучше, чем их общий старый друг Эрик?
Что такого он познал в смерти, что изменило его так сильно? Это ведь была не первая его смерть.
— Дело не в том, что тебя не было три года.
Она хмыкнула, впервые, пожалуй, с появления бывшего гражданского супруга в поле зрения окидывая его внимательным взглядом с ног до головы. В юности, какой бы она ни была горячей и безрассудной, Чарльз никогда бы не нарядился так — во что-то среднее между нарядом стриптизера и костюмом аквалангиста. А жаль. Черный спандекс бесспорно украшал его вновь молодое — в отличие от ее собственного — тело.
— Дело в том, что ты знаешь что-то, чего не знаю я. Некий железный аргумент, которого мне вчера очень не хватало.
Габриэлла помедлила и расцепила руки. Она прекрасно видела, что Чарльзу это решение далось непросто. Она помнила, как рьяно он верил в свою мечту, как цеплялся за нее, даже когда ничего больше не оставалось, как навязывал друзьям и недругам — и регулярно страдал за это.
Она и представить себе не могла, что именно могло заставить его передумать, но нисколько не сомневалась — это было что-то ужасное.
Как женщине и матери его ребенка Габриэлле искренне хотелось поддержать Чарльза. Может быть даже обнять, если она решится нарушить субординацию. Как человеку же, как израильскому политику ей положено было продолжать что-то требовать и настаивать.
В этом ведь и была проблема, да? Человек просто не мог поступить иначе. Не в современном мире. Не в отношении мутанта.
— Я... верю тебе, Чарльз, — после недолгого промедления выдохнула Габриэлла, устало поправляя и без того безупречную прическу. — Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы списывать все на пагубное влияние Эрика или какие-то штучки в загробном мире. И я намерена дальше защищать твои... ваши... кхм, интересы Кракоа, покуда они не ведут к конфликту с мировым правительством. Но если вы будете злоупотреблять возможностью смотреть на нас снизу вверх, то... я ничего не могу гарантировать, — на мгновение черты ее красивого смуглого лица ожесточились, но под маской твердой решимости отчетливо проступала горечь. — Даже то, что в какой-то момент не соглашусь с теми, кто с самого начала увидел в тебе угрозу.

[nick]Gabrielle Haller[/nick][icon]https://forumupload.ru/uploads/0016/a4/af/564/733779.png[/icon][status]The Last Guardian[/status][sign][/sign][info]Министр Израиля


Возраст: вечно молода;
Сторона: Израильское правительство;
Сверхсилы: в любой непонятной ситуации вступаться за мутантов.[/info]

Отредактировано Magneto (12.11.2021 19:25)

+2

13

«Ты слишком легко меня читаешь», — хотел бы Чарльз, чтобы эта мысль состояла из раздражения, а не из ностальгической тоски по старым временам. Так было бы правильнее. И легче.
Барьер между ними рос, и каждый вносил свой вклад. Чарльз чувствовал, как Габриэлла пытается отгородиться от него, дистанцироваться. Не от его телепатии — от него самого. От того, кем он был когда-то.
Барьер рос и осыпался от противоречивых порывов.
Какое-то время Чарльз молчал, собирая по крупицам то немногое, что из этой встречи хотелось сохранить в памяти. Знакомый жест. Тонкое, почти как в юности, запястье, с выступившими от возраста венами и мятой, как бумага, кожей. Глаза, не потускневшие и не утратившие блеск. Острый ум — кажется, Чарльз всю жизнь очаровывался в женщинах прежде всего им, — позволивший ей так легко раскусить его, заглянуть за привычную мишуру слов и историй. И скупые слова поддержки и доверия, с которых только и надо, что стряхнуть угрозу.
Когда закончатся испытания, Чарльз пришлет Габриэлле порцию таблеток, продлевающих жизнь. Просто как подарок. Залог того, что эта встреча не станет последней.
— Он бы тебе не помог, — собственный голос звучал глухо, словно чужой, — Этот аргумент. Потому что для людей он не имеет силы.
Остановиться бы тут. Тем более, Габриэлла сказала главное — она верит Чарльзу. По крайней мере, пока он не переходит некую незримую границу. Как жаль, что и далеко отходить от этой границы им нельзя, чтобы никто не заподозрил Кракоа в слабости — это куда страшнее неизбежного.
Но слова вертелись на языке, просились наружу. Габриэлла заслуживала того, чтобы знать чуть больше. Если не ради их прошлого и той помощи, которую она оказывала сейчас, то ради Девида.
Кого он обманывает? Чарльзу просто надо было высказаться. Получить подтверждение со стороны от кого-то менее предвзятого, чем Эрик.
— Скажем так. Я получил предупреждение. Давно, еще когда бушевал вирус Наследия. О том, что мирного сосуществования, о котором я мечтал, не будет. Что и мой путь, и путь Магнето приведут к одному концу — за нами придут. Стражи, армии... все, что смогут собрать отложившие ненадолго разногласия страны Земли. Спасутся только беженцы в пространстве ши’ар. Тогда я не поверил.
Снова Чарльз был не до конца честен. Как когда-то он создавал планы на случай, если любой из его Людей-Икс — включая его самого — обезумеет и станет угрозой, так и теперь строил пути отступления задолго до того, как признал правоту Мойры. Если бы не это, пережившим явление Мефисто пришлось бы искать новый дом или в очередной раз отстраивать ставшую могилой Дженошу.
Если Габриэлла не оправдает его доверие и поделится этой историей — что ж, пусть думают, что Кракоа строился в большей спешке. Пусть верят, что мутанты способны создать это все за считанные месяцы. Что, если захотят, они смогут разбить сады на Марсе еще до Рождества.
— Я ведь всегда цеплялся за надежду, ты знаешь... — он скорее усмехнулся, чем улыбнулся. — Вернувшись, я увидел, что история пошла по тому же сценарию. Поэтому мы и пришли вдвоем, — Чарльз чувствовал — мысли Габриэллы были созвучны с тем, что он собирался сказать. Это придавало уверенности. И все-таки, взгляд он отвел, а руки — скрестил, нервно впиваясь пальцами в предплечья. — Никакие добрые дела не удержат мир от искушения избавиться от «мутантской угрозы», так удачно собранной в одном месте. Только сила и цена, которую придется заплатить, заставят ваших лидеров одуматься. Цена, измеряемая в миллиардах долларов, людских жизнях и удобствах.
Вот так просто. «Наше лекарство — не основа экономики, а намордник». Привязь, которая должна удержать человечество от попыток укусить. Это могло бы возмутить обывателя,
верящего обещаниям политиков с экрана. Но не самого политика.
Габриэлла наверняка уже догадывалась об этом.
— Я уже рассказал тебе больше, чем скажу любому человеку в ближайшее десятилетие.
Чарльз снова поднял глаза на нее — выжидающе. Хотела ли она спросить что-то еще? Или, может, рассказать?
Показать?

+2

14

Габриэлла безошибочно распознала вопрос, светящийся в глазах Чарльза, — и отрицательно мотнула головой.
— Этого достаточно.
Достаточно по многим соображениям. Становиться вместилищем информации, заложенной в фундамент Кракоа его создателями, означало подвергнуть слишком большому риску и себя, и мутантов, и даже тех, кого она, казалось бы, не касалась. В мире, где помимо обычных методов допроса существовали химические, телепатические и прочие, Габриэлла предпочла бы не знать что-то критически важное, чем знать — и однажды по собственной воле или по принуждению передать это знание не в те руки.
— Мне нужно было удостовериться, что ты — это по-прежнему ты, Чарльз, — в ее голосе тонкими комариными крыльями звенела тревога. — Что твои решения не продиктованы программой, вживленной в твой новый мозг, или волей какого-нибудь злонамеренного потустороннего существа.
Габриэлла взялась за ручку двери и глубоко вздохнула, перебирая в памяти все известные ей инциденты, в которых Чарльз... не владел собой. И одному лишь Богу известно, как сильно бы ей хотелось, чтобы речь шла о тривиальных семейных сценах, пусть даже с битой посудой и хлопаньем дверьми. Чарльз никогда не бил посуду, он был слишком хорошо воспитан. Вместо посуды Чарльз — а точнее, суперзлодеи всех мастей с его помощью, и неважно, жив он был в этот момент или мертв, — то и дело пытался разбить реальность.
Она медлила, переводя взгляд с его лица — такого знакомого, почти родного, и одновременно непривычно юного — на носки своих блестящих лакированных туфель и обратно и чувствовала, будто должна сказать что-то еще — но что? Ничего из того, что вертелось в ее голове, не годилось для того, чтобы быть озвученным.
— Будь осторожен, — наконец, изрекла она, дожидаясь, пока Чарльз наденет свой причудливый громоздкий шлем, прежде, чем толкнуть дверь. — Вы оба.

***

Надо ли говорить, что один только внешний вид — безотносительно количества, качества и стоимости оборудования — палат интенсивной терапии в "Ассуте" с лихвой оправдывал все ожидания, что возлагали на эту клинику неизлечимо больные со всего света, вытянувшие счастливый лотерейный билет на право лечиться здесь? Стены были такими белыми, что, казалось, прикоснись к ним — и они в ответ заскрипят, словно белье, гладко выглаженное и накрахмаленное любимой советской бабушкой. Даже самый пытливый взор не углядел бы на полу приглушенного голубого оттенка ни единого пятнышка. Окон не было: за проветривание и чистоту воздуха в помещении отвечала система вентиляции с подсоединенным к ней бактерицидным рециркуляром, а за развлечение пациента — большое голографическое полотно на стене напротив кровати. Если больному хотелось, он мог взять с тумбочки пульт, и полотно услужливо транслировало ему содержимое наиболее популярных международных TV-каналов. В остальное же время — вот как сейчас — по полотну туда-сюда, то и дело скрываясь за пучками мерно покачивающихся водорослей, безмятежно плавали пестрые тропические рыбки.
Первым в палату, как и полагалось по протоколу, вошел лечащий врач — Джессел. Издалека убедившись в том, что пациентка не спит, он мягко ее поприветствовал и остановился рядом с кроватью справа — на место, отведенное христианскими положениями персональному Ангелу-Хранителю. Несмотря на безупречный внешний вид и сдержанное поведение, в голове у него творился сущий бедлам. Он очень, очень хотел верить в то, что чудо-лекарство мутантов поможет Моековой, но чем дальше, тем отчетливее его уверенность в принятом решении подтачивала на редкость мерзкая мысль: мутанты ставят эксперимент. На его, Джессела, пациентке. С его личного разрешения.
Впустив в палату троих делегатов Кракоа и, наконец, Вагнера, дверь бесшумно захлопнулась за их спинами. После недолгой дискуссии всех посторонних лиц было решено оставить в коридоре и не беспокоить сверх необходимого и без того критическую больную. Солдаты посовещались между собой, потом — со штабом, после чего двое остались охранять палату, а остальные вернулись в фойе. Проводив взглядом Чарльза, Габриэлла поправила пиджак и попросила ближайшего подвернувшегося под руку хирурга показать ей, где найти кофейный автомат. Она не намеревалась покидать "Ассуту" раньше, чем здесь произойдет что-нибудь... знаменательное.
Пройдя в палату, Эрик с трудом удержался от того, чтобы присвистнуть. Чисто, просторно, светло — без преуменьшения, идеально. Тихое жужжание рециркуляра успокаивало ничуть не хуже, чем плавающие по стене разноцветные рыбки. Отличное место, чтобы уйти из жизни. Конечно, если тебе нечего терять и не за что больше сражаться. Или если у тебя нет иного выхода. Вроде как у тех троих, что отказались от кракоанских чудодейственных препаратов. Эрик так и видел, как эти безнадежно умирающие люди по очереди плюют в ноги Чарльзу, дескать, можешь засунуть свое спасение себе в задницу.
Потом кто-нибудь из них обязательно толкнул был пылкую речь о богомерзких мутантах, щедро приправленную грязными ругательствами на родном языке. А потом Эрик милостиво свернул бы оратору шею. Он ведь и так скоро умрет, к чему оттягивать неизбежное?
— Так вот вы какие... мутанты, о которых так много сейчас говорят.
Как, в общем-то, и следовало ожидать, женщина на кровати больше походила на не слишком хорошо сохранившееся зомби, чем на живого человека. Впавшие щеки и глаза, обострившиеся черты, землистый цвет кожи... Тяжелые припухшие веки вкупе с неестественно суженными зрачками посреди светло-голубых радужек создавали ощущение слепоты, но это предположение Моекова опровергла, переводя усталый, но искренне заинтересованный взгляд с одного своего гостя на другого. Ее грудная клетка под тонким больничным покрывалом часто вздымалась, и, если прислушаться, можно было различить глухое бульканье, с которым пораженные метастазами и сдавленные опухолью легкие раздвигали ребра.
— Тебя я знаю, — Моекова ткнула узловатым пальцем в сторону Чарльза. — Тебя все теперь знают, да? — она сипло усмехнулась. — А вот остальные...
— Джошуа Фоли, Эликсир, — с готовностью представился целитель, отвешивая женщине глубокий уважительный поклон. — Я здесь, чтобы...
..."проследить за ходом испытаний и выступить в качестве добровольного заложника и гарантии чистоты эксперимента".
— ...обеспечить вам полную безопасность.
Эрик бесшумно хмыкнул и сложил руки на груди. Ему идея оставить Джошуа в клинике все еще не нравилась, но он вынужден был признать ее необходимость. Демонстрация эффективности лекарства не была игрой в одни ворота, а потому и условия ставили обе стороны. Ставили — и соблюдали.
Моекова слабо кивнула и бросила испытующий взгляд на Эрика.
— Магнето, — прохладно отозвался тот.
— А, то есть, мне не показалось, — задумчиво протянула Моекова, склоняя к плечу гладко выбритую голову. — У моего сына в спальне висит плакат с тобой. Ну, тот самый, "Магнето был прав". Только броня там... красная.
Эрик изумленно вскинул брови.
— Со мной?
Моекова кивнула и хрипло закашлялась. Джессел заботливо протянул ей стакан воды, и она сделала несколько жадных глотков.
— Да. Между Че Геварой и "Арией", — и с хитрой улыбкой добавила: — Мой сын не мутант.
— Это... довольно неожиданно.
Нет, Эрик, конечно, знал, что его образ широко используется для печати сувенирной продукции по всему миру, но... у него в голове это по-прежнему укладывалось с большим трудом. Он так привык к мысли о том, что человечество его ненавидит, — и всем сердцем ненавидел его в ответ. Ему действительно сложно было представить себе мальчишку, клеющего на стену плакат "Магнето был прав".
— Я родилась в Литве, но выросла и вышла замуж в России, — Моекова опустила взгляд на свои изможденные пальцы, перебирающие по покрывалу. — В маленьком городе на краю огромной страны. Мы добывали асбест и верили в свободу. И пока вся страна пользовалась результатами наших трудов, мы... умирали там. Умирали и гордились тем, что все не зря. Что делаем что-то очень важное. Кто-то же должен добывать асбест, — она болезненно улыбнулась и закрыла глаза. По щеке, оставив за собой влажную дорожку, скатилась одинокая слеза. — Максу это всегда казалось несправедливым. А я... Я просто надеюсь, что он уедет оттуда. Что асбест будет добывать кто-нибудь другой.
Джессел бросил выразительный взгляд на Чарльза и ободряюще положил ладонь Моековой на плечо. Это явно помогло той не расплакаться — обошлось парой тихих всхлипов и благодарной улыбкой.
— Я в порядке... Спасибо. Ну так, господа, — Моекова утерла лицо тыльной стороной ладони, разгладила покрывало на груди и сложила руки в показательном ожидании. — Расскажете мне подробнее, под чем именно я подписалась?

+2

15

«Спасибо», — прозвучало в голове у Габриэллы. Чарльз уже открыл дверь, и потому не хотел говорить вслух ничего слишком личного, но и промолчать не мог. До этого момента он не осознавал, насколько нуждается в такой поддержке. Не Эрика, получившего, наконец, свою победу в споре, длившемся десятки лет. Не Людей Икс, сомневающихся, но все равно идущих за своим старым учителем с мыслью-мантрой: «Не может же Профессор желать нам зла», — как бы Чарльз хотел, чтобы и три года назад они рассуждали так же. Не мутантов Дженоши, согласных на что угодно, чтобы оставить позади Ад, буквальный и фигуральный. Кого-то непредвзятого, и в то же время важного настолько, чтобы Чарльз принял его суждения. Вернее, ее.

***

Все будет хорошо.
Беспокойство и сомнения колыхались, как голографические водоросли. Тихо, едва заметно, но будь они реальными — кто не вздрагивал от внезапного прикосновения под водой чего-то плотного, оплетающего? Чарльз чувствовал чужие страхи. И мог бы попытаться утолить их. Дать слово оставшимся у двери солдатам, что сегодня они вернутся домой, а не погибнут, пытаясь остановить трех мутантов, каждый из которых мог с легкостью расправиться со всеми в Ассуте. Заверить доктора Джессела, что мисс Моекову ждет счастливый финал независимо от исхода эксперимента. Ведь именно затем они и привели Джошуа. Чтобы в случае немыслимой, исключенной всеми доступными способами неудачи все компенсировать. Эдакая благодарность за согласие. Впрочем, это была не единственная миссия Джошуа. И даже оставляли его не столько из-за требований, сколько ради безопасности. Любую попытку саботировать лечение инъекцией токсинов, заражением инопланетными паразитами и чем угодно еще он заметит первым. Доктор Джессел искренне заботился о своей пациентке. Но попасть в палату могли и другие. Вопреки всем протоколам, камерам и мерам безопасности. Возможности врагов мутантов были не менее «чудесными», чем их лекарство.
К морю волнений в чужих душах Чарльз привык еще в юности, как и к классической английской погоде — в годы учебы. Мысли людей были ясны и безмятежны не чаще, чем небо над Оксфордом. И, как ни странно, мысли иссохшей женщины на постели были, пожалуй, наиболее спокойны — тем особым обреченным умиротворением человека, который не просто понял, а прочувствовал всем сердцем: хуже уже не будет. Впрочем, нет. Она боялась. А кто бы на ее месте — нет? Но она приняла свой страх и свою участь.
Не желая перебивать Моекову, Чарльз лишь кивнул на вопрос, в общем-то, не требующий ответа, пока она уже расспрашивала других. И если Джошуа приковал ее внимание на каких-то пару секунд, то Эрик... что ж, он всегда был личностью заметной. Для спецслужб, для супергероев, для всех, желающих говорить об опасности мутантов. И для детей, конечно. Тех из них, кто не застал его в бытность директором. Ведь, как говорил когда-то Чарльз Логану, нельзя одновременно быть крутым в глазах учеников и управлять школой.
— Ты популярен среди молодежи, мой друг. Мои студенты тоже приходили на уроки в таких футболках.
Глупость, конечно, — Чарльз просто пытался сделать обстановку хоть немножко непринужденной. Для того ведь и нужна была вся эта болтовня, едва относящаяся к делу, расспросы об именах, истории. Чтобы отвлечься.
Но не получилось. Не так, как он хотел. От воспоминаний о родных до личной трагедии — один шаг. И этот шаг Моекова сделала сама. Будучи чужаком, не связанным с ней ничем, кроме случая, Чарльз мог только стоять и наблюдать.
— Я тоже надеюсь, — произнес он вполголоса.
Что еще он мог? Обещать светлое будущее, в котором никому не придется спускаться в опасную шахту, а всю работу шахтеров смогут выполнять теле- и геокинетики, защищенные от пыли безопасными капсулами? В прошлой жизни он мог бы. Но теперь? Человечество не стоило бескорыстной помощи, оно отказалось идти в будущее рука об руку с мутантами. От всего, чего два вида могли бы достичь вместе. Отдельные индивиды, открытые к диалогу, способные на сотрудничество, вызывающие сочувствие... не меняли ровным счетом ничего.
Все, что мог предложить Чарльз — все мутанты — лекарство, слишком дорогое и ценное, чтобы российский шахтер мог себе его позволить.
А прекрасное будущее, в котором никто не будет дышать асбестом, добывая его, наверное, все-таки наступит. Технологии не стоят на месте. Дольше, грязнее. Хоть как-то.
— На то, чтобы стать первым человеком, полностью поборовшим мезотелиому плевры. Если, конечно, мы не ошиблись в расчетах и испытаниях на животных и клеточных культурах, аналогичных человеческим.
Не ошиблись. Почти наверняка. Над формулой работали лучшие фармакологи, биохимики и генные инженеры планеты. Те, кого заслуженно считали гениями в своих областях. Риск неудачи минимален.
Но вот принцип работы, сама ее «аномальная» природа... Как бы объяснить? Так, чтобы это звучало одновременно солидно, убедительно и более-менее понятно? Правда была простой и неприглядной: если пчелы едят нектар и дают мед, то Кракоа ест мутантов и дает, помимо прочего, цветы. Все, что остров давал своим новым друзьям, было сделано из них самих. На волне эйфории от чудесного нового дома, кракоанцы восприняли эту особенность удивительно легко. Да и жертвовали они немногим. Кусочком энергии настолько крохотным, что комариный укус и тот ощутимей. Но кроме самих мутантов никому не следовало знать правду. Не в таком виде. Умелый оратор в два счета мог обратить это против них, еще сильнее дехуманизируя мутантов в глазах общества, рисуя правление Чарльза и Эрика куда более жестоким и ужасным, чем любой нацизм. Заслуживающим карательных бомбардировок и Стражей, несущих смерть, разрушение и права человека.
Но и лгать Чарльз не собирался. Люди должны понимать, что без мутантов свои чудодейственны таблетки они не получат. Нет смысла красть семена и самим выращивать цветы.
Решив истреблять мутантов, человечество выстрелит себе в ногу. Нет гарантии, что это его остановит, но хотя бы заставит задуматься.
— Как вы знаете, некоторые из нас обладают способностями, выходящими далеко за пределы современных земных технологий. Так, мой юный помощник, — Чарльз кивнул в сторону Элексира. И только потом подумал, что после клонирования не сильно-то старше физически, а воспринимать своих выросших учеников детьми так и не перестал, — обладает талантом целителя. Но его силы нельзя добавить в таблетки и завезти в аптеки. Однако же, недавно все мы, как сообщество вступили в симбиотические отношения с островом, способным перерабатывать наш специфический вид пси-излучения в органику по своему выбору. На основе моделей процессов, происходящих в организме под воздействием биокинеза, мы вывели несколько видов цветов, при употреблении вызывающие схожие эффекты. Тот вариант, который мы предлагаем вам, возвращает организм к, так сказать, заводским настройкам, прописанным в ДНК. Клетки, поврежденные в процессе репликации или под воздействием вирусов, возвращаются к их исходному здоровому состоянию. Ткани, переродившиеся в опухоли, отторгаются. Для того, чтобы их заменить, активизируется процесс регенерации новых. В каком-то смысле это больше похоже не на восстановление взрослого организма, а на развитие зародыша. Эффект пролонгированный. После принятия одной таблетки концентрация действующего вещества в тканях сохраняется на протяжении двух недель, во время которых идет процесс восстановления. В большинстве случаев одной дозы должно быть достаточно, но в вашем, возможно, для полного исцеления потребуется вторая. Понимаю, в таких вопросах не хочется слышать слово «возможно» и приношу свои извинения за него. Но у нас еще недостаточно сведений для точного прогноза. И, поскольку внешнего источника энергии и питательных веществ таблетки сами по себе не дают, а вы истощены, вам потребуется поддерживающая терапия.
Что ж, на свой личный вкус Чарльз справился. Преподнес правду в лучшем свете, хоть и излишне многословно. Пожалуй, в будущем он мог бы использовать это
объяснение повторно. Вернее, ему придется. С сегодняшнего дня этот вопрос надолго станет одним из самых часто задаваемых.
— Я удовлетворил ваше любопытство, миссис Моекова?
Любопытство. Да. Именно так называется небезразличие к своему будущему.

0

16

«Если не ошибались?..»
Пока внимание присутствующих в палате людей было приковано к Чарльзу, Эрик смотрел на Джошуа. А Джошуа, в свою очередь, тоже смотрел на Чарльза, но в его прищуренных золотых глазах блестело отчетливое: «Профессор, вы в своем уме?»
Подобный скепсис вызывал у Эрика не более, чем ностальгическую улыбку. Характер «драгоценного мальчика» никогда не был простым, как бы сильно тот не пытался корчить из себя благостного бескрылого ангела. Гордый, вспыльчивый и своенравный, Джошуа не так уж сильно отличался от известных своим крутым нравом Росомах. Только вместо когтей он умело сражался тленом и гнилью. Эрик хорошо — даже, пожалуй, слишком хорошо — помнил, каково это — гнить и иссыхать заживо. К счастью, с тех пор психика Джошуа стабилизировалась, и можно было не опасаться, что он вдруг ни с того, ни с сего… утратит над собой контроль и превратит мирную презентацию лекарства в катастрофу.
Моекова слушала внимательно и, судя по напряженным морщинам на лбу, изо всех сил старалась понять все сказанное, но ответом на вопрос Чарльза стал виноватый взгляд и брови, сложенные печальным домиком. Точнее, линии, на которых брови когда-то были.
— Доктор, — тихо обратилась она к Джесселу, — вы не могли бы?.. Мой английский… Я… Мне не все…
— Да, конечно, — с готовностью отозвался тот, быстро обежав взглядом троих мутантов.
Набрав в грудь побольше воздуха, Джессел принялся вполголоса пересказывать речь Чарльза, но уже на русском и в куда более приземленной терминологии. Перевод не был идеально точным, но стоило отдать Джесселу честь — он нигде не приврал и не приукрасил. Моекова, убедившись в том, что никто на нее не злится за непонятливость, только молча кивала, прикрыв глаза.
— Господин Ксавьер, — негромко окликнул главу делегации Вагнер, решив воспользоваться этой небольшой заминкой. Комментировать пояснения Чарльза он не стал, но мысли его были одновременно собраны и безмятежны. — Проговорим дальнейший порядок действий. Верно ли я понимаю, что сегодня вы предложите госпоже Моековой вашу чудодейственную пилюлю, а затем покинете клинику? Господин Фоли останется здесь на ближайшую неделю, две — если потребуется? Что насчет ежедневной терапии, которую получает пациентка на данный момент?

+1

17

«Как я не догадался?»
Как не заметил, что Моекова вслушивалась в его речь, пытаясь узнать незнакомые слова на неродном языке? Чарльз и сам мог перевести. Но, раз об этом попросили не его, предпочел не вмешиваться, пока доктор Джессел не закончит. Свой шанс он уже упустил.
— Верно, — согласился было Чарльз, но осекся. О причине легко можно было догадаться: он дотронулся до шлема примерно в районе виска. Типичный для телепата жест-паразит. — Да, Джошуа, это имеет смысл. Ты прав. Учитывая, что миссис Моекова уже находится на терапии, курс стоит продолжить. Во избежание осложнений на фоне отмены препаратов.
Вагнер вопросительно вскинул бровь и смерил Джошуа выразительным взглядом.
— Важно продолжать лечение основного заболевания пациентки в прежнем режиме, — вежливо пояснил тот. — Даже если мы — и вы — почти уверены в том, что лечение неэффективно, резкая отмена препаратов может повлиять на... чистоту эксперимента.
Джошуа слегка поморщился и покосился на Джессела и Моекову. Считать происходящее экспериментом над живым — едва-едва, но все-таки живым — человеком ему, откровенно говоря, не нравилось.
— Хорошо. Это имеет смысл, — согласился Вагнер. — Что потом?
— Прежде всего, разместите Джошуа на территории корпуса. Ему необходим круглосуточный доступ к пациентам, согласившимся на участие.
Вагнер кивнул.
— У нас имеются подходящие комнаты для сотрудников на суточных и ночных сменах.
— Превосходно. Что же касается данных о ходе лечения... Если вы не возражаете, мы приготовили интернет-платформу для трансляции данных о состоянии пациентов заинтересованным сторонам. К ней будут иметь доступ Министерство здравоохранения Израиля, ВОЗ и, разумеется, мы с вами. Большая часть приборов, отслеживающих состояние Моековой и Виртанен, смогут посылать данные автоматически, нам потребуется только немного технической информации. Мы уже отправили письмо на официальный адрес «Ассуты» с соответствующим запросом. В нем же содержится информация для доступа к формам для ввода информации, автоматизировать получение которой не удалось. Сожалею, что вынужден отвлекать ваших сотрудников этим.
— Ничего, — вяло отмахнулся Вагнер. — Клиника продолжает работать в штатном режиме, и, даже несмотря на... экстраординарность происходящего, нехватки персонала не наблюдается. На работу вышли даже те, кому я дал разрешение остаться дома со своими семьями, — добавил он с нотками гордости за своих сотрудников.
— Их преданность делу впечатляет, — согласился Чарльз. — Вы готовы начать?
Еще не задав вопрос, он знал, что ответ будет положительным. И потому уже потянулся за запечатанной колбой с лекарством, чтобы вручить его доктору Вагнеру — казалось более правильным, что исцеление пациентка получит от своего лечащего врача, а не от постороннего. Изумрудно-зеленая таблетка тускло светилась — едва заметно в залитой светом ламп палате.
Чарльз взглянул на изможденную Моекову. Возможно, им стоило остановить свой выбор на другой форме? К примеру, на растворе для инъекций? Но уже поздно что-то менять.

+1

18

Вагнер аккуратно принял колбу из рук Чарльза и со сдержанным интересом всмотрелся в ее содержимое. Зеленоватые блики причудливо обострили черты его лица. Вот так, значит, выглядело чудодейственное лекарство, которому предстояло изменить мир?
— Да, — он бросил долгий выразительный взгляд на Джошуа, а затем — на Моекову. — Вы готовы?
Та улыбнулась и слабо кивнула, после чего откинулась на подушку. Измученная болезнью, она, похоже, уже в равной степени была готова как исцелиться, так и отдать наконец Богу душу, лишь бы все происходящее с ней закончилось.
— Да, доктор. Я готова.

***

— Илай…
— Нет. Нет, мы с тобой все уже обсудили.
— Да, но… Боже, Илай, они же убьют нас.
Молодой человек классической еврейской наружности остановился напротив высоких кованых ворот. Пусть Вагнер и сказал, что клиника продолжала работу в штатном режиме, на территорию с утра никого не пускали. За воротами помимо привычной охраны маячили два солдата, а чуть поодаль — на площадке, куда приземлился икс-джет, — расположился целый отряд. Особое внимание привлекала пара высоких статных мужчин без опознавательных знаков на форме.
— Шабак тоже здесь. Черт возьми, они понагнали сюда столько военных — и все равно позволили отродьям разгуливать по нашей земле свободно!
— Илай, не чертыхайся!
Тот только раздраженно отмахнулся и потянулся было к пистолету на поясе, но хрупкая темноволосая женщина подскочила к нему как фурия и вцепилась в рукав рубашки.
— Не смей!
— Аби…
— Не смей, Илай, ты пожалеешь об этом!
Он нетерпеливо вывернулся из ее цепких пальцев, но пистолет все-таки оставил в кобуре.
— Об этом? А об этом, — Илай махнул рукой себе за спину, на газон перед главными воротами на территорию «Ассуты», где понемногу собирались люди,— не пожалею?
— Ты обещал мне, — Абигейл сверлила его взглядом. — Ты обещал, что это будет мирная демонстрация.
— Обещал.
— Мирная демонстрация? — криво усмехнулся полный мужчина примерно сорока лет, угрожающе похлопывающий по ладони старой бейсбольной битой. — Милая Абигейл, тебе ведь известно, кто такой этот Магнето?
— Известно, — холодно отозвалась та. — Бог тебе судья, Зелиг. Но я не позволю своему мужу оставить наших детей сиротами.
За спиной Зелига собирались те, кто был настроен более решительно. В основном мужчины, но встречались и женщины, большинство принесли с собой оружие от пневматических винтовок до рогаток и кухонных ножей. Илай предупредил всех, кого смог, что им предстоит иметь дело с мутантом, повелевающим железом, но они и не собирались вступать в открытую конфронтацию. Нет, задумка была совсем не в этом.
— Эй вы, — окликнул постепенно увеличивающуюся толпу один из солдат. — Разойдитесь.
Илай отрицательно помотал головой.
— Разойдитесь немедленно.
— Пошел ты.
— Что бы вы там не задумали, парни, это плохая идея.
— Отнюдь, — возразил Зелиг, презрительно сплюнув себе под ноги. — Плохой идеей было пускать отродья в нашу лучшую клинику.
— Я повторяю, разойдитесь.
— А не то что? Стрелять по нам будете? Ты серьезно? Враг — у вас за спиной, а вы будете стрелять по собственным гражданам?
Худенькая девочка-подросток просочилась сквозь волнующуюся толпу, подбежала к Илаю и вручила ему наспех собранное из шваберной палки и полотенца знамя. На белом полотне красной аэрозольной краской демонстранты вывели «ПРОЧЬ С НАШЕЙ ЗЕМЛИ» с одной стороны и «НЕТ МУТАНТАМ» — с другой.
— Дьявол вас побери, — тоскливо протянул охранник. — Да почему хоть именно сегодня, именно в мою смену… В последний день перед отпуском!
— Тебя только это волнует?
— Парни, мы не можем вас пропустить. У нас приказ.
Илай подошел к воротам вплотную, остановился и пару раз взмахнул знаменем. Толпа за ним одобрительно загудела.
— Тебе не кажется, что отдавший этот приказ, по сути, совершил государственную измену? Будешь следовать этому приказу? Позволишь отродьям творить здесь все, что они захотят?
— Больница в любую секунду может превратиться в могилу, — с нажимом добавил Зелиг. — Думаешь, у вас все под контролем? Бога ради, парень, там мозгоправ, который недавно разговаривал со всей планетой одновременно и мужик, который может взмахнуть рукой и перевернуть целый город вверх тормашками!
Солдат невесело усмехнулся.
— Ну допустим. Ты собрался с ними воевать, — он кивнул на биту в руках Зелига, — этим?
— Никто ни с кем воевать не будет, — встряла Абигейл. — Мы просто хотим, чтобы они ушли.
— Ушли — и не возвращались.
— Э! Ты куда собрался?!
Солдаты и охранники резко обернулись. В паре десятков метров от ворот поджарый кудрявый юноша, пользуясь прикрытием из крон высаженных по периметру пышных делониксов, перелез через забор и теперь со всех ног мчался наискосок через внутренний двор прямиком к центральному входу в клинику. Наперерез ему кинулись несколько солдат. Один из шабаковцев достал пистолет и прикрикнул, напоминая остальным, что открывать огонь на поражение по гражданским строго запрещено.
Еще два парня перелезли через забор и бросились врассыпную. Раздались предупредительные выстрелы. Абигейл испуганно вскрикнула и спряталась за спиной мужа.
— Проклятье, — прорычал охранник сквозь стиснутые зубы, буравя взглядом сияющее торжественной улыбкой лицо Илая. — Вы всех нас угробите!
— Нет, идиот. Такие, как мы, вас всех спасут.

***

— Мне не показалось? — Габриэлла вынырнула из буфета, прижимая к груди пластиковый стаканчик с остатками карамельного латте. Мимо нее по коридору, бряцая обмундированием, спешили солдаты. — Я слышала выстрелы?
— Не показалось, мэм, — отрывисто ответил на бегу солдат. — Оставайтесь здесь.

+1

19

Наглухо закрытые окна палаты не пропускали с улицы ничего: здесь была своя система вентиляции, свой воздух, прошедший сквозь многоступенчатую систему фильтров, куда более милосердный к легким, чем сухой, полный песка и зноя воздух снаружи. Гомон толпы не нарушал размеренного гудения машин. Даже оглушительно-громкие выстрелы прозвучали всего лишь хлопками.
Тихими, но узнаваемыми для любого, кто держал в руках оружие. То есть для любого взрослого гражданина Израиля. И для самого Чарльза, прошедшего Корейскую войну... ах, если бы на этом его знакомство с насилием закончилось бы.
Он прислушался к нарастающей панике, к праведной — в их глазах — ярости протестующих, к приправленному собранностью раздражению охранников и солдат. К боли. В «Ассуте» можно найти боль на любой вкус: тупую, острую, нестерпимую, привычную, едва заметную за туманом препаратов. Застарелую. Не моложе дня от роду. Свежей, пульсирующей только что возникшей кровоточащей раной, здесь не было. Как и звенящей пустотоы шока, ей предшествующего.
Вытянувшийся, как высматривающий хищника сурикат, Чарльз выдохнул, вернулся в прежнее спокойное состояние. Только голову повернул к Эрику.
Толпа жаждала крови. Но опьянеть от своей сплоченности, от мнимой правоты и поддержки еще не успела. А, значит, у них еще было время. Но, что важнее, перед ними были обычные люди. Наскоро собравшиеся недовольные израильтяне, пришедшие кто с чем. Если Чарльз не сможет призвать их к разумному диалогу, он сможет принудить их. Что, конечно, будет воспринято не так положительно, как случай с террористами, пытавшимися захватить самолет. Но если это спасет жизни...
— Полагаю, нам стоит выйти к протестующим. Они здесь ради нас.
Чарльз не волновался. Он хотел бы, чтобы хоть сегодня все прошло мирно. Но рассчитывал ли на это? Нет. Слишком часто в своей жизни он встречал людей, тычущих в небо транспарантами, самые мягкие из которых призывали мутантов признать себя порождением дьявола и убираться. Как будто раньше им было куда.
— Жди здесь, — инструкция уже предназначалась Джошуа, — Помоги людям в больнице, если потребуется. Пока раненых нет.
Чарльз подошел ближе к больничной койке, к доктору Вагнеру, уже набравшему лекарства из колбы, но не успевшего ввести его через катетер.
— Не бойтесь. Вы в безопасности. А нас, увы, ждут снаружи.
Ради Моековой он говорил по-русски, хотя такие простые предложения она могла понять и так. Может, своей смерти она и не боялась, но явно не желала такой судьбы для докторов, вложивших столько сил и участия в попытки спасти ее.
Из динамиков раздался мужской голос:
— Сохраняйте спокойствие и не покидайте своих палат. Ситуация под контролем.
Следом заговорила девушка, повторив по-английски то, что было сказано на иврите. А Чарльз, вопреки всем инструкциям, направился к двери. Потянулся к ручке. Провернул ее. Мозг регистрировал каждое мелкое действие, обычно остающееся вне внимание. Каждую мелочь.
Чарльз не должен был этого делать. А тем более — искать среди сотен обеспокоенных разумов Габриэллу:
«Все будет хорошо. Обещаю. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ни один человек в больнице не пострадал».
К счастью, она была внутри здания. И не одна.
«Знаю, что сделаешь, Чарльз, — мысли Габриэллы дрожали от плохо сдерживаемого напряжения. — Увы, не могу быть так же уверена насчет Эрика».
Невольно, Чарльз обернулся через плечо на своего... друга, врага, союзника и противника. Приемника. Кем они только ни успели побывать друг другу.
«Это не в его интересах, Габи. И он достаточно умен, чтобы понимать последствия».
Ибо сегодня они оба ходили по минному полю.

+1

20

Эрик не сразу понял, что именно не так. Глухой хлопок достиг его слуха и вызвал смутные ассоциации, но не более. Лишь минуту-другую спустя — благодаря изменившемуся поведению Чарльза, взметнувшимся вверх бровям Вагнера и голосу из динамиков — до него дошло.
Ну да, конечно. Разве могло обойтись без этого.
— Что… — пробормотала Моекова на русском, выискивая рассеянным взглядом источник женского голоса из динамика под потолком. После разговора она сильно устала, и ей явно с трудом давалось понимание действительности. — Что происходит?..
Джессел присел рядом с койкой и взял свою пациентку за руку, силясь успокоить. Когда Чарльз обратился к ним, он вздрогнул и обернулся через плечо — в его широко раскрытых глазах блестело нечто среднее между отчаянной решимостью и враждебностью.
— Следовало ожидать, — устало протянул Вагнер в отв ет скорее на собственные мысли, нежели на слова Чарльза. Впрочем, отложив на столик опустевшую колбу, он все-таки сосредоточился на мутанте, ставшим в последние два дня главной причиной его мигрени. — Будьте осторожны. Один-единственный пострадавший сильно осложнит ситуацию.
Вагнер выразительно посмотрел на Эрика. Тот демонстративно проигнорировал непрозрачный намек на свою персону.
— Мы знаем, сэр, — прохладно отозвался Джошуа вместо Эрика. — Нам не привыкать в ответ на протянутую руку получать пустые бутылки и тухлые помидоры.
Он повернулся к Чарльзу, заложил руки за спину и уверенно кивнул.
— Я прослежу, чтобы здесь все было в порядке, Профессор.
«Даже если этот придурок решит понаделать глупостей», — мысленно закончил Джошуа с самым серьезным видом, рисуя перед внутренним взором Чарльза скандалящего и машущего руками Джессела.
Эрик угрюмо молчал. Легкий наклон головы вперед скрывал большую часть его лица в густой тени. Он молча наблюдал за разговором и так же молча вышел в коридор вслед за Чарльзом. Едва заметное движение пальцами — и дверь за ними захлопнулась. С недостаточным усилием, чтобы лишний раз напугать Моекову или расколоть дверной косяк, но раздражение в этом жесте угадывалось безошибочно.
Пройдя пару шагов, Чарльз остановился. Кроме них в коридоре никого не было, и все-таки теперь, в отсутствие свидетелей, он предпочитал говорить по-кракоански:
— Позволь мне поговорить с ними. Просто будь рядом… на случай, если что-то пойдет не так.
Как будто сейчас все шло по плану.
Эрик шагал вперед с такой решимостью, гулко вбивая каблуки сапог в кафельный пол, что не было никаких сомнений: попытки заговорить с ним не заставили бы его остановиться. Если бы не одно «но» — Чарльз попросту перегородил ему дорогу.
— С каких пор тебе требуется мое позволение? — холодно поинтересовался Эрик, упираясь сверкающим взглядом в зеркальный голубой визор. За ним не было видно глаз, но Чарльз слишком очевидно скривился.
— Ты знаешь, что я имею ввиду, Эрик.
Ответом ему было красноречивое молчание.

+1

21

На что он рассчитывал?
Со вздохом Чарльз повернулся и продолжил идти. Он верил в благоразумие Эрика. Просто... чуть меньше, чем показывал Габриэлле.
Кнопка лифта загорелась синим. Цифры над дверьми сменялись чудовищно медленно. Всего-навсего четвертый этаж. До выхода рукой подать. Но если начнется стрельба, хватит и секунды, чтобы оборвать жизнь. Чарльз пристально следил за эмоциональным фоном, и все равно боялся не успеть. Он чувствовал чужой азарт погони, удар о землю, тяжесть. Чужими ушами слышал крики и улюлюканье. Виски пульсировали от напряжения, отмеряя время.
Тихо звякнув динамиками, лифт открыл двери. Захлопнул и снова открыл, уже на первом этаже. Почти пришли.
За стойкой администратора никого не было. Весь коридор опустел, и только на улице царило оживление. Вдалеке, за забором и стеклами здания, Чарльз различал черно-бежевую толпу. Причудливые шапки хасидов соседствовали с по-современному непокрытыми головами. На газоне двое военных заламывали руки одному гражданскому. В паре метров от них пылала трава. Стоило только покинуть здание, как в нос ударил едкий запах дыма. Еще несколько человек трусцой несли ящик с песком.
Они опоздали.
Стоило заставить всех во дворе замереть. Да, Чарльзу пришлось бы оправдываться за это. Но лучше так, чем за жертвы.
Впрочем, никто не пострадал. Исключая, разве что, колени и челюсть молодого человека с коктейлем Молотова: их саднило от удара о землю.
Толпа по ту сторону изгороди бесновалась: выкрикивала ругательства, колотила руками и палками по металлическим прутьям ограды, плевалась — Чарльз остановился достаточно близко, чтобы кто-то особенно меткий почти попал в него.
— Выродки!
— Довольно экспериментов над нами! Не пустим новых «Ангелов Смерти» в наши больницы!
А это зря. Чарльз посмотрел на Эрика, желая убедиться: тот не наделает глупостей. Поднял руку в останавливающем жесте, словно боялся, что Эрик может кинуться на них вместо того, чтобы вырвать забор из земли и отходить им кричавшего.
«Пожалуйста, не надо».
Эрик не мог его слышать, даже если бы мысленно Чарльз кричал. Но он шептал.
— Убирайтесь с нашей земли!
Менялись страны, лица, но не требования вперемешку с оскорблениями. Впрочем, здесь и сейчас последний звучал по-своему иронично: благодаря закону о возвращении, Эрик имел не меньше прав на гражданство, чем любой, пришедший на митинг. Что бы они сказали, воспользуйся он этим правом? Да и о докторе Менгеле он знал, пожалуй, слишком много.
Но Чарльз вышел к этим людям не затем, чтобы провоцировать и смотреть, что будет. Нет, это их цель — добиться от мутантов конфликта.
Немного наивно. Чарльз видел гораздо более неприятные собрания. Плакат, гласящий: «Мы преодолели фараонов, переживем и это», — ему даже понравился. Хотя, кажется, это была местная идиома?
— Приветствую, господа, — с легкой улыбкой на губах произнес Чарльз. С той же любезностью он встречал комиссию из Министерства Образования на пороге своей Школы. Он не пытался никого перекричать. Если люди захотят его услышать, им придется замолчать. — Полагаю, вы пришли сказать нам что-то важное?
«Более важное, чем жизни, которые мы пришли спасти?».
Он словно не видел плакатов, не знал, где демонстранты прячут ножи и кастеты. Их могли повязать уже за это — израильские законы разрешали оружие только в пределах дома. Для его защиты.
Эти люди верили, что защищают свой дом — свою страну.

+1

22

Двери, коридоры, лифты… Следуя за Чарльзом, в какой-то момент Эрик обернулся и бросил тоскливый взгляд на огромное окно — днем оно служило в коридоре естественным источником света. Соблазн подойти и выглянуть, оценить ситуацию с высоты четвертого этажа, разбивался о суровую действительность — эти окна выходили на противоположную сторону здания.
И совсем иначе обстояли дела с желанием… повести себя привычным образом. Оторваться от кафельного пола, раздвинуть коммуникации, проделав дыру в стене, вылететь наружу и предстать перед митингующими в таком виде, что умерит их пыл и заставит хорошенько подумать над тем, что делать и говорить дальше. Однако ни крушить стены, ни выбивать окна, ни даже поторопить лифт Эрик, увы, не мог. Ровно как и напомнить забывшимся homo sapiens, где их эволюционное место и как следует себя вести в присутствии представителей высшей расы.
Нет. Они пришли именно за этим. Они пришли злить и провоцировать, чтобы, добившись желаемой реакции, вцепиться в нее, как шакалы в падаль, и разнести по СМИ. Мир, напряженный и настороженный, с радостью к ним прислушается. «Смотрите, что эти мутанты делают», «лишнее доказательство того, что они чудовища», «нам следовало избавиться от них раньше».
Эрик недобро усмехнулся, прислушиваясь к тихой песне подъемного механизма лифта. Следовало. Людям в самом деле следовало попереубивать мутантов, когда у них еще была такая возможность.
Больше не будет. Кракоанская нация не позволит.
Пустота в приемной Эрика удивила. Ладно солдаты, они, скорее всего, выбежали на улицу, чтобы помочь своим соратникам справиться с беспорядком, но куда девался администратор? Как там, бишь, его звали? Иссур?
— Кого вы защищаете, идиоты? — кричал, вырываясь из рук солдат, юноша, чья нелепая попытка бросить коктейль Молотова в икс-джет с треском провалилась. — Они и за вами придут! За вашими семьями! За вашими детьми прямиком в родильные дома!
И нельзя сказать, что среди солдат не было тех, кто разделял его опасения. Нельзя сказать, что среди них не было желающих вскинуть винтовки и даже открыть огонь по мутанту в странном облегающем наряде и с массивным шлемом не голове.
Винтовки… и те самые пластиковые пистолеты, разработанные специально для борьбы с Магнето.
Какая честь. Всего лишь один мутант — и целая линейка оружия под его особенности.
Выйдя на свет божий, Эрик на секунду закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он должен был держать себя в руках. Люди знали, что Чарльза разозлить сложно, — и потому следовало ожидать выпадов именно в адрес его знаменитого своими выходками друга-экс-террориста.
Впрочем, Эрик не был бы честен с самим собой, если бы не признал: он злился. Шагал позади Чарльза по чистой ровной дорожке из белого камня, слушал шелест цветов на пышном газоне и листвы высаженных по периметру двора делониксов — и злился.
Люди… так мучительно, так отчаянно ему надоели. Интересно, как скоро это станет невыносимым, и Эрик запрется на Кракоа, не желая больше ни видеть, ни слышать своих бездарных эволюционных предков?
Комментарий про «Ангелов Смерти» он как будто бы пропустил мимо ушей. Как будто бы. Выкрик принадлежал худощавому бородатому мужчине средних лет из второго ряда. Родинка над правой бровью и забавные круглые очки в металлической оправе.
Людям стоило благодарить его за терпение. За все те возможности учинить кровавую расправу, которыми он не воспользовался.
Шум толпы действительно стих, стоило Чарльзу заговорить. Всем хотелось услышать сказанное в мельчайших подробностях, чтобы затем распустить по городу самые убедительные и достоверные сплетни.
Илай перехватил самопальное знамя и вальяжно оперся на него. По его вытянутому лицу пробежала надменная ухмылка.
— Все верно. Мы пришли сказать, чтобы вы убирались отсюда. Вас сюда не звали, и вам здесь не рады.

+1

23

— Верно, — кивнул Чарльз, — и потому мы пришли не к вам. Мы пришли к двум бедным женщинам, умирающим от неизлечимых болезней. Алдани Моековой и Юхани Виртанен. Мы предложили свою помощь — и они приняли ее. Вы хотите лишить их права на выбор? Просто потому, что сами на их месте поступили бы иначе?
Всей своей позой он выражал заинтересованность, хотя уже знал ответ. Этим возглавляемые Илаем демонстранты напоминали про-лайф или противников однополых браков: им было мало самим не пользоваться некой возможностью, они хотели отнять ее у других. Недалеко ушли и байки о том, что просто отказаться нельзя: за ними обязательно придут. Заставят. Промоют мозги.
И все-таки, Чарльз хотел знать, в какие слова облечет свое несогласие Илай. И кто из его сторонников задумается, услышав в новой формулировке то же, что они обсуждали на кухнях?
— Если загнать мышь в угол, она согласится даже лобызаться с кошкой, — фыркнул Илай. — Вы здесь не затем, чтобы вылечить бедных женщин, не нужно строить из себя героев-спасителей. Мы помним речь, — он слегка прищурился, склонив голову к плечу. — Это не дар. Сперва загнать в гараж новый авто, а потом потребовать за него денег — больше смахивает на мошенничество.
— А уж как удобно, когда владелец гаража не в состоянии выставить вас за дверь, — с ухмылкой добавил Зелиг.
— Красивая аналогия, но неверная, — Чарльз покачал головой. У них получалось лучше, чем он рассчитывал. И все-таки недостаточно, — Понимаю, бороться с соломенным чучелом легче, чем с реальным положением дел. Мы не требуем платы за то, что происходит сегодня. То, что израильская сторона любезно предоставила нам больницу для демонстрации, не обязывает ваше правительство принять сделку. Оно все еще может принять вашу сторону. Лишить своих граждан лекарства просто потому, что происхождение тех, кто его продает, недостаточно... чистое.
В эту игру могут играть двое.
Илай долго молчал, глядя на Чарльза из-под густых низко опущенных бровей, а затем раздраженно покосился на охранника, который стоял тут же у ворот со скучающим видом, прислонившись плечом к будке. Его собственный оказавшийся под угрозой завтравший отпуск явно волновал больше, чем какие-то там мутанты и какие-то там недовольные горожане.
— Можно нам все-таки открыть ворота и поговорить не через решетку, как зверям в зоопарке?
Охранник смерил оценивающим взглядом сначала его, затем — Чарльза, и наконец — Эрика. Острое желание послать все это к черту и отпроситься с работы пораньше читалось на его лице так отчетливо, что хотелось подрисовать фломастером.
— Ладно. Но если будете себя вести, как звери в зоопарке, вами займется армия.
Стоящие тут же два солдата неодобрительно переглянулись, но возражать не стали. Илай угрюмо молчал до тех пор, пока массивная решетка между ним и Чарльзом не исчезла.
— Без глупостей, — напомнил охранник, возвращаясь к своей будке.
— Спасибо, — из уст Илая прозвучало как «отвяжись». Все его внимание вновь сосредоточилось на мутантах. — Любезно предоставила... Если мне память не изменяет, вы явились в клинику без спроса и навязали сделку. Если не изменяет, — выразительно повторил он, постукивая пальцами по виску.
Толпа одобрительно заворчала. Илай и Зелиг хорошо позаботились о том, чтобы каждый из демонстрантов помнил: они идут разговаривать с телепатом. С одним из сильнейших телепатов на планете Земля.
И их подозрения были естественными. На самом деле, Чарльз ожидал услышать их раньше. С тех пор, как Кассандра раскрыла миру его природу, ни одни дебаты не проходил без хотя бы тени подозрений.
— Вы способны задаваться подобными вопросами. Полагаю, это само по себе ответ. Я признаю, что мы пропустили несколько важных шагов в общении с доктором Вагнером, чтобы ускорить дело. Но даже если мы вынесем за скобки мое глубокое уважение к свободе воли... Как думаете, сколько стран мира согласилось бы сотрудничать с нами, если бы мы получили отказ, но не приняли его? Из пяти пациентов, к моему великому сожалению, только двое дали свое согласие. Идет ли эта статистика нам на пользу?
— Нет, не идет, — Илай скептично вскинул бровь. — Разве это не повод прислушаться к нам и убраться восвояси?
— И радоваться, что мы в принципе пошли на диалог с отродьями.
Несколько человек рядом с Илаем зло зашикали на Зелига. Другие же, напротив, встали к нему поближе в знак поддержки.
— Проигнорировав тех, кто все же согласился дать нам шанс? — Чарльз заложил руки за спину и сделал шаг ближе к Илаю. — Только потому, что мы... Так все-таки, чем мы хуже любой другой страны, предложившей Израилю сделку? Весь мир обменивает экономические уступки на политические. Проблема не в том, как мы пришли. Кто из вас готов произнести вслух истинную причину вашего недовольства? — и он обернулся к Зелигу. В каком-то смысле, тот уже все сказал.
Илай заметно растерялся и набрал было в грудь воздуха, но Абигейл ухитрилась жестом остановить его. Лицо Зелига перекосилось, как у бойцовского питбуля, которому на ринг бросили маленького пушистого белого кролика.
— Истинную причину? Ты хочешь знать истинную причину, отродье? — он с ухмылкой перехватил биту.
Эрик за спиной Чарльза невольно напрягся. Бита целиком состояла из дерева, а на держащей ее руке не было ни браслета, ни часов, ни колец. Остановить потенциальный удар вовремя будет не так-то просто.
— Вы — не страна, вы — е*анная свора грязных чудовищ, опасных для всех, включая себя самих. Бегаете по островам, как крысы, и вас все травят и травят, как крыс.
— Никак не вытравят, — хмыкнула тучная женщина по правую руку от Зелига.
— И вот не надо лить нам в уши это дерьмо про помощь умирающим и последние шансы. Все мы прекрасно знаем, что вашу шайку сюда пустили только благодаря пляскам твоей продажной шлюхи.
Звучали ли в 1948 похожие аргументы против Израиля? С поправкой на острова, конечно? И... «шлюху».
Если только что Чарльзу приходилось прикладывать усилия, чтобы не начать улыбаться сильнее прежнего, обрадовавшись расколу в рядах противника, то сейчас он уже с трудом удерживал остатки улыбки. Зелиг не должен был почувствовать, что слова о Габриэлле его задели. Их отношения слишком давно закончились, чтобы иметь значение.
— Иными словами, вы считаете, что травить другие человеческие существа этично? Что гонимый народ виноват и не имеет права на свое место в мире, а агрессоры — правы?
Теперь Чарльз двинулся к Зелигу. Он видел биту, знал, что рискует. Но в школьные годы он столько раз перехватывал мяч, предугадывая намерения противника. Чего ему бояться?

+1

24

Жизнь у Эрика была сложной — длинной и изобилующей событиями, которые могли бы сломать любого. Большинству представителей рода homo хватило бы суток в концлагере или потери любимой дочери, чтобы сойти с дистанции. Удариться в депрессию, обзавестись привычкой топить болезненные воспоминания в стакане с дешевым виски, начать принимать наркотики. С Эриком не произошло ничего из этого, и даже те прорехи, что остались в его рассудке после богатой на потрясения молодости, ему в какой-то момент удалось почти полностью залатать.
И все же в каком-то смысле его жизнь ничем особо не отличалась от любой другой — человека или мутанта. Какие-то события в его жизни происходили часто, другие — редко, а некоторые так и вовсе можно было считать чем-то из ряда вон выходящим.
Одним из таких исключительных событий и было обуявшее Эрика — известного параноика, ревностно оберегающего свое личное пространство, - острое желание снять шлем в присутствии телепата. Просто потому что орать на этого телепата вслух он сейчас себе позволить, увы, не мог.
Как там Чарльз говорил в коридоре? «Будь рядом на случай, если что-то пойдет не так»? Интересно, его явное намерение получить по «Церебро» битой считалось этим самым «пойдет не так»?
Проклятье, он спустился сюда пешком, на лифте, как обычный человек. Он ни грубым словом, ни косым взглядом не подпитал опасения солдат, предусмотрительно держащих руки на кобурах с пластиковыми пистолетами. Он терпел этих людей, этих жалких отбросов эволюции, терпел их слова, их интонации, их взгляды и жесты. Даже когда один из них болезненно ткнул пальцем в незажившую рану, оставшуюся после Дженоши, он стерпел. Даже когда обозвал достойнейшую из женщин шлюхой, он стерпел.
И… ради чего? Ради того, чтобы Чарльз поиграл в героя, прославившегося самопожертвованием?
Чье именно, черт бы его побрал, терпение он испытывал?!
Не сводя с Чарльза взгляда, горящего боевым азартом, Зелиг перехватил биту и весь подобрался — как той самый пес на ринге, готовый к броску на белого кролика. Илай наблюдал за ним с нескрываемым беспокойством. Сорвись Зелиг первым — и вся их затея пойдет коту под хвост.
Они пришли сюда, чтобы провоцировать, а не чтобы драться. Впрочем, у Зелига с его взрывным нравом и острой ненавистью к мутантам могли быть другие планы. Кто знает, вдруг он всю жизнь мечтал как следует отмудохать битой кого-нибудь из известных мутантских лидеров?
— Эй! — раздраженно окликнул их охранник. — Я вроде сказал, без глупостей!
Напряглись и солдаты. Один из них поднял винтовку, готовы целиться. В кого? Что ж, у него был богатый выбор.
— Мы просто разговариваем, дружище, — протянул Зелиг. Он по-прежнему неотрывно смотрел на Чарльза и практически не моргал. Словно этот зрительный контакт был критически важной прелюдией к чему-то невыносимо важному, что он собирался сделать.
Дождавшись, пока Чарльз остановится, Зелиг шагнул ему навстречу, сократив комфортное для разговора расстояние до дистанции, на которой даже самый бесстрашный мутант мог бы почувствовать угрозу буквально кожей.
— Назвать себя человеческими существами, — он понизил голос, так что демонстрантам из дальних рядов приходилось как следует напрягать слух, чтобы хоть что-то слышать, — еще не означает стать ими. Я, бл*дь, могу сказать, что я — королева Виктория, и? Англия встанет передо мной на колени?
Зелиг криво ухмыльнулся, обнажив зубы. Лишенный возможности смотреть в глаза Чарльзу из-за «Церебро», он сперва упирался взглядом в перекрестие в центре визора, а затем оценивающе скользнул по фигуре, затянутой в облегчающий черный костюм. Его и без того отталкивающее лицо перекосило гримасой презрения.
— И здесь, на Священной Земле, ты еще смеешь что-то говорить про гонимый народ, сучий ты сын? Мой народ избран Богом. А твой больше похож на сраный выкидыш шлюхи самого Дьявола.
Абигейл тихо ахнула и плотнее прижалась к мужу.
Эрик закусил губу с внутренней стороны. Больно, почти до крови. Боль слегка помогала умерить гнев.

+1

25

Невидимый таймер начал обратный отсчёт.
Чарльз знал это. И на этот раз он не собирался обезвреживать бомбу. Потому что знал: когда на циферблате высветятся нули, она не взорвётся.
«Пожалуйста, не стреляйте, — прозвучало в головах у военных, вскинувших винтовки. Чарльз даже не обернулся в их сторону. Он не пытался приказывать, только просил, — Я не допущу насилия».
Почти все свое внимание Чарльз сосредоточил на Зелиге и паре человек поблизости. На намерении, готовом обратиться в действие. На красном флажке на фоне леса, алого от ярости. В толпе были люди, вооруженные огнестрелом. Но едва ли кто-то из них сумел добыть полиамидные пистолеты с флюоркарбоновыми патронами — слишком дорого, слишком редко, слишком непрактично. Со всем остальным Эрик справится.
Эрик... когда все закончится, Чарльзу стоит извиниться перед ним. Насколько нелегко ему, должно быть, было просто стоять, смотреть, слушать и не вмешиваться. Но он должен был понять, ради чего Чарльз так себя вел. Переубедить Зелига и его сторонников не получится, ни словами, ни стойкостью характера. Чарльз прекрасно видел, как в чужих мыслях раз за разом голубое стекло разлетается брызгами от удара, а металл все сильнее вминается в череп. Нереалистично, но все притягательнее. Отшатнуться было бы естественной реакцией. Но, кроме того, Чарльз знал о прикрытой одеждой экшн-камере, ведущей запись. О трансляции с телефона, выглядывающего из нагрудного кармана.
Мутантов оценивали. Прямо сейчас, в прямом эфире. В прошлом Чарльз не раз проигрывал в борьбе за симпатии зрителей из-за своего высокомерия. Но сейчас... что ж, для определенной аудитории он мог выглядеть весьма привлекательно, глядя на вооруженного и, без сомнения, опасного человека с чувством интеллектуального превосходства.
К сожалению, магия развеется, если бита все-таки коснется его головы. Смелость превратится в откровенную глупость.
— Я не стану убеждать вас в том, что давно доказано и очевидно. Мы — дети человеческие. Из вашего народа вышло немало мутантов. С каждым поколением — все больше. Когда ваши дети или внуки окажутся одними из нас, вспомните свои слова. Надеюсь, вы поймёте, как были неправы.
Многих не убеждало и это. Сколько детей, которых родители считали отродьем дьявола, нечистыми, одержимыми видел Чарльз? Он мог утешать себя тем, что дал им новую семью, принятие. Но мир, где родитель мог возненавидеть собственного ребёнка за то, кем он родился, был безусловно ужасен. И, сколько бы Чарльз не находил в людях черт, достойных восхищения, он больше не мог это отрицать.
Удивительно, но все еврейские семьи, которые Чарльз мог вспомнить, любили и поддерживали своих детей-мутантов. Родители Китти и Бобби были едва ли не образцом. Да и о Даниэле, воспитавшем Дэвида как родного, Чарльз не мог сказать ничего плохого — хоть и ревновал.

+1

26

Темные с зеленоватым оттенком глаза Зелига прищурились, зло сверкая. Его мысли, еще недавно последовательные и упорядоченные, спутались и перемешались. Из плотного болезненно пульсирующего комка воспоминаний: шум дождя, барабанящего по крышам, горькое послевкусие алкоголя, блеск мокрого асфальта, низкое серое здание с пустыми глазницами окон, запах травки, дешевого табака и страха — сочилась кровь. Кому бы ни принадлежали всхлипы, стоны и задушенные рыдания, кто бы ни хохотал, грязно ругаясь и нетвердыми пальцами стягивая с костяшек неприятно липнущий к коже кастет, одно было ясно наверняка: Зелиг уже убивал мутантов.
И, подвернись ему такая возможность, сделает это снова.
— Не окажутся, — грубо бросила Чарльзу стоящая рядом женщина. — Мы живем по законам Божьим, Бог не накажет достопочтенную мать отродьем.
Зелиг криво усмехнулся, перебирая пальцами по рукояти биты.
— А если окажутся…
Закончить он не успел — невесть откуда взявшиеся тонкие женские руки уперлись одной ладонью ему в грудь, а другой — в грудь Чарльза, и бесцеремонно надавили, вынуждая обоих сделать пару шагов назад.
— Ну хватит, парни,— миниатюрная девушка в военной форме ловко протиснулась в образовавшееся пространство. — Сбавляем обороты.
Охранник, по-прежнему отиравшийся неподалеку, наблюдал за происходящим с таким видом, что не было никаких сомнений: он очень жалеет о том, что открыл ворота. В его голове лихорадочно сменяли друг друга образы (пока не случившейся) безобразной потасовки на газоне, грядущего выговора от начальства и хорошеньких девочек в бикини, подмигивающих ему с неумолимо удаляющегося морского пляжа.
Невероятным, прямо-таки титаническим усилием совладав с острым желанием избавиться от надоедливого препятствия самым доступным образом, Зелиг смерил солдата уничижительным взглядом. Он был в три, если не в четыре раза крупнее.
— Разумеется, мэм, — голос его звучал низко и хрипло из-за сдавившего горло спазма. — Вот только мы никуда не уйдем, пока отродья не укатятся обратно в нору, из которой вылезли.
— Уйдете, если вам прикажут, — рявкнул охранник, но солдат жестом велела ему заткнуться.
Толпа вновь недовольно заворчала. Некоторые сделали угрожающий шаг вперед, другие, напротив, уселись на дорогу с самым решительным видом.
— Те, к кому у полиции не возникнет вопросов в случае проверки, могут остаться, — выразительно протянула солдат. — Остальным я бы советовала разойтись по домам и хорошенько подумать над своим поведением.
Ее внимание привлек Илай, призывно взмахнувший самопальным знаменем.
— То есть, вы защищаете мутантов? Наше правительство официально защищает мутантов?
— У них дипломатический иммунитет, — отрезала солдат. — Если у вас к ним претензии, можете высказывать их сколько угодно, но без рукоприкладства.
— Если?! А у вас что, к ним претензий нет? Они же навязывают нам свои чудо-пилюли ради собственной выгоды, ради власти!
Солдат поджала пухлые губы и досадливо покачала головой, но ничего не ответила. В ее голове из-под плотного покрывала сомнений, Устава и протоколов то и дело показывалась мятая фотография пожилой прикованной к постели женщины с узнаваемыми чертами. «Чудо-пилюли» чертовых мутантов — единственное, на что она еще могла надеяться.
— Приношу свои извинения за доставленные неудобства, мэм, — Чарльз послушно отступил на шаг назад. У него не было причин настаивать. После всех провокаций последних дней пора было снова играть по правилам. — Мы вернемся к пациентам. Эрик, идем.
Он развернулся, ничуть не беспокоясь о переполненных ненавистью убийцах, которых оставил за спиной. Вне поле зрения.
Впрочем, эта была не все правда. Запах дешевого притона сочился из чужих мыслей слишком отчетливо, а пальцы под перчатками казались липкими от остывающей — несуществующей, давно засохшей, — крови. Чарльз не собирался оставлять преступление безнаказанным.
Если он заговорит, у Зелига будет время спрятать улики, сбежать — да что угодно. Но если он промолчит, внезапный арест многим покажется репрессией. Попыткой подкупленных чиновников заткнуть недовольных.
Мутантам не нужны мученики в рядах их врагов.
Пройдя пару шагов, Чарльз остановился.
— Зелиг, — он «не должен» знать этого имени — никто в толпе не представлялся ему. — Я видел, где вы спрятали тела. Полиция узнает, что вы сделали.
Пальцы Зелига с такой силой сжались на рукояти биты, что побелели костяшки. Взбудоражившиеся было мысли замерли и притихли, словно прижавшиеся к холодному бетонному полу мыши, заприметившие над головой силуэт хищника.
— Не понимаю, о чем ты, — прозвучало глухо и хрипло, почти с угрозой.
К тому моменту порядок на лужайке перед больницей окончательно восстановился. Солдаты, охранявшие икс-джет, вернулись на свои позиции и настороженно озирались, готовые к новым сюрпризам. Всех гражданских, проникших на территорию «Ассуты» в обход запрета, вывели через боковую калитку, позволив присоединиться к митингующим, а особо буйных обездвижили и собрали вместе, чтобы чуть погодя передать полиции. Юноша, еще недавно порывавшийся поджечь икс-джет, продолжал без устали выкрикивать оскорбления. На него шикали и товарищи, и солдаты, но он все не унимался.
Полагая, что может начаться потасовка, которую придется экстренно разнимать, еще несколько солдат, сопровождаемые агентами ШАБАК, подошли ближе к воротам и теперь стояли буквально в паре метров за спиной Эрика. Тот одарил их ледяным взглядом через плечо и, надменно вскинув голову, отвернулся. Вся эта человеческая возня его внимания в общем-то не заслуживала. Они спустились сюда не ради солдат и даже не ради спецслужащих израильской контрразведки. Эрик так вообще удостоил их своим присутствием исключительно из соображений безопасности Чарльза.
Который, между тем, продолжал испытывать судьбу, а заодно и терпение своего старого друга. «Идем, Эрик». Он, между прочим, в телохранители не записывался и в подчинении у Чарльза не состоял.
И все бы ничего, если бы не одно «но»: они потеряли бдительность. Все они. И Илай, вполголоса выпытывающий у Зелига, о каких телах говорил мутант, и Зелиг, озабоченный тем, куда перепрятать трупы, и охранник, потянувшийся было к рычагу закрытия ворот, и солдаты, и даже ШАБАКовцы, напряженно следящие за каждым движением лидеров Кракоанской нации. Потому когда из толпы, грубо оттолкнув в сторону растерявшуюся Абигейл, с гневной тирадой на бранном испанском вырвался высокий смуглый мужчина с квадратным подбородком и взъерошенными черными, как смоль, волосами, отреагировать успела только та самая девушка-солдат — рявкнула на него и попыталась преградить дорогу.
Все могло бы закончиться весьма неловко, но на излете броска мужчина застыл, не в силах разжать руки. Инерция движения опрокинула его вперед.
Застать телепата врасплох не невозможно: Чарльз не раз в этом убеждался. Ему доводилось быть битым обычными людьми, без сверхспособностей и первоклассной подготовки, вооруженными только кулаками. Но сейчас он ждал удара, пускай и не… такого. И та благодушная фаза, когда он не использовал свой дар для приказов, давно прошла.
«Замри».
Еще вскрик — и два десятка солдат дружно вскинули автоматы, мгновенно сводя на «нет» вспыхнувший было новый конфликт. Демонстранты, пусть и не получали мысленных приказов, замерли не хуже растянувшего на дорожке парня.
Уже в следующее мгновение Чарльз понял, что перебарщивает. В бутылке, зажатой во вскинутой вверх руке, был не очередной «коктейль Молотова» — простая газировка. «Сода Темпо», визитная карточка израильских автоматов с напитками, особенно популярная среди туристов. Судя по красной полосе на белой этикетке, со вкусом какой-нибудь ягоды —  клубники или смородины.
Телепатическая хватка ослабла.
Эрик, в теле которого, кажется, на мучительно долгую секунду напряглась каждая мышца, шумно втянул носом воздух и протяжно выдохнул — грудь опала, плечи опустились. Он почти — почти! — пропустил этот бросок. У бутылки была металлическая крышечка. Он должен был успеть.
Впрочем, сейчас это было уже неважно. Не так важно, как темное дуло полиамидного пистолета, смотрящее ему в лицо, и грозно нахмуренные густые брови агента ШАБАК на заднем плане.
Ну конечно. Что бы ни случилось, виноваты наверняка мутанты, верно? Какой-то испанец пытается бросить бутылку в Чарльза? На соседней улице женщина, севшая за руль навеселе, чуть не сбила мотоциклиста? Годзилла вздумала гнездиться в реакторе «Такахамы»? Разумеется, это повод тыкать пушкой в лицо Магнето.
История с Протоколами людей, похоже, так ничему и не научила.
Вновь получив свободу действий, смуглый парень, продолжая вполголоса браниться на испанском, перекатился с живота на спину, обеими руками зажимая расквашенный обильно кровоточащий нос.
— Карлос! — донеслось из толпы за мгновение до того, как из-за спины Илая вынырнула пышная крепко сложенная женщина эталонной испанской наружности. Опасливо поглядывая на солдат, держащих оружие наготове, она кинулась к пострадавшему и принялась торопливо обтирать кровь с его лица пестрым кружевным платком.
Демонстранты — большинство из них ожидаемо были евреями — наблюдали за этой парочкой с явным недоумением.

+1

27

— Не нужно насилия, — Чарльз в примирительном жесте поднял руки, хотя и был, пожалуй, последним в радиусе ста метров, кто мог представлять угрозу. — Мы уже уходим.
Не из Ассуты, конечно же, напротив, вглубь больницы. К докторам Вагнеру и Джесселу, к двум пациенткам, ждущим исцеления, к Джошуа, следящим за чистотой эксперимента. Вроде бы, волноваться не о чем: лекарства точно работали. Шансов на неудачу не было. И если бы что-то пошло не так, Джошуа позвал бы. Но все равно, Чарльз хотел быть рядом. Видеть чудо исцеления своими глазами.
Эрик скосил глаза на старого друга, вновь превратившегося из дерзкого провокатора в невинного миротворца, а затем смерил ШАБАКовца таким взглядом, что мог бы прожечь дыру даже в тефлоновой сковородке. Тот скривил губы, явно не испытывая никаких угрызений совести относительно того, что почем зря угрожал Магнето, и опустил пистолет. Солдаты один за другим последовали его примеру. Охранник надсадно выдохнул, нервно барабаня пальцами по столу рядом с рычагом управления воротами.
Снова оживившиеся после мгновений недоуменной тишины демонстранты для Чарльза словно перестали существовать. Внешне. Обладая роскошью осведомленности телепата о происходящем вокруг, он даже не обернулся на того, кто чуть не испортил всю сцену, бросив бутылку. Карлос... Он был не связан с Зелигом, с Илаем, с этим стихийно организованным протестом. Кем он был? Случайным туристом, привлеченным шумом? Или?..
В голове Карлоса бушевал самый настоящий огненный вихрь. Жгучая смесь из гнева, обиды, боли, досады и ненависти, помноженные на пылкий темперамент коренного испанца, делали чтение его мыслей не самой тривиальной задачей. Хаотично всплывающие по-южному чрезмерно яркие картинки долго не давали ответа на вопрос, интересующий Чарльза. Жизнь этого человека походила на фестиваль: бесконечная череда людей, то плачущих, то смеющихся, шумные празднества, вечно пьяные друзья, многочисленные одноразовые любовницы. И все же в какой-то момент мысли Карлоса сосредоточились на женщине, которая стала для него больше, чем развлечением на вечер. Черное шелковое платье, кружевная мантилья в пышных волосах, мягкий апельсиновый аромат, живая музыка, ухоженная рука, выводящая витиеватую подпись рядом с инициалами... Ностальгический образ быстро растаял. Счастье сменилось горечью и тоской, пышущая жизнью черноглазая женщина уступила место бледному призраку, прикованному к больничной койке, а из-под свидетельства о заключении брака выплыло согласие на участие в экспериментальной лечебной программе с применением инновационных кракоанских медикаментов.
Прежними остались рука, подпись и фамилия... Только в первом случае он расписался под согласием, а во второй — под отказом.
Печальная история жизни, точку в которой поставил сам Карлос. А ведь мог выбрать и продолжение. Если не ради себя, то ради женщины, с которой поклялся быть в горе и радости.
«Сожалею, мистер Гонсалес, — Чарльз хотел бы произнести это вслух, но вынужден был оставить свои мысли при себе. Слишком уж саркастично они звучали, — что ваша ненависть оказалась сильнее любви».
Двери больницы закрылись за спинами мутантов, отрезая от оставшихся на улице конфликтов. Карлос, пришедший в себя в достаточной мере, снова что-то кричал, аккомпанируя неудачливому поджигателю икс-джета, поскрипывали закрывающиеся ворота, переговаривались солдаты — стеклянные двери приглушили звуки, создавая убедительную иллюзию обычного рабочего дня, тихого и размеренного. Еще недавно опустевший коридор снова ожил: сотрудники возвращались на свои места. Уже знакомый Иссур снова занял свое место на ресепшне. Несколько замков щелкнуло, отпирая двери кабинетов.
Кризис пройден?
— Спасибо, Эрик. Знаю, тебе было нелегко слушать все это...
Из всех, он был единственным, кто даже не услышал бы приказа Чарльза остановиться — и, тем более, не исполнил бы его. И потому терпение Магнето было сейчас самой большой ценностью для мутантов. Пожалуй, куда важнее самих лекарств.
А драгоценности по определению редки.
Эрик принял благодарность Чарльза с видом раздувшейся от переполняющих ее молний мрачной грозовой тучи. Если вообще принял. Он явно хотел ответить, но вместо этого только многозначительно поджал губы и зашагал к лифту. Кнопка вызова вдавилась в стену сама собой, и двери с робким звуковым сигналом открылись, уступая дорогу Мастеру Магнетизма.
Чарльз вздохнул, но больше ничего не сказал. Не время и не место. Когда же сторонних наблюдателей не осталось, он привычным жестом коснулся виска, сосредотачиваясь.
«Сабра? — когда-то они вместе защищали права мутантов. До того, как Чарльз погиб, а Рут Бет-Сераф вернулась в Моссад с черновиками израильского Акта о регистрации. — Можешь проверить для меня кое-что? Речь об убийствах на почве ненависти».
Места, даты, имена. Четкие воспоминания вперемешку со смутными, смазанными образами.
В обычных обстоятельствах то, что Чарльз увидел в воспоминаниях Зелига, не входило в ее зону ответственности. Сейчас? При должном желании, мутацид можно было счесть терроризмом. Расправы и страх шли рука об руку. Осмелились бы мутанты выйти на свою демонстрацию, как эти люди, зная, что их будут ждать в подворотнях? Или хотя бы повесить плакаты и флаги у своих окон в знак поддержки?
Сабра должна понимать, почему так важно призвать убийцу к ответу. Даже если за прошедшие годы их взгляды разошлись так сильно.
На полпути Чарльз резко встал: в палате Моековой он ощутил только один разум. Мирно спящий, впервые за долгие годы — так крепко и безмятежно, без колыщущегося вокруг опиоидного тумана обезболивающих. Одна жизнь была спасена.
В воображаемом протоколе эксперимента появилась отметка: успех. Одна из двух. Последующие недели наблюдения были, по большей частью, формальностью. Попыткой успокоить человечество. Во время предварительных испытаний улучшения никогда не оказывались «временными».
Чарльзу понадобилось несколько мгновений, чтобы найти нужную палату. Почувствовать, за какой дверью Джошуа — вокруг было не так уж много мутантов.
Лифт за спиной снова звякнул, привлекая внимание.

+1


Вы здесь » Marvel: All-New » Прошлое » [19.09.16] Medicus curat, natura sanat


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно