«Разумеется, Эрик. Не беспокойся. Я оставил наши координаты и инструкции на случай, если мы задержимся».
Сказать: «Не беспокойся», — всегда легко. Но разве сам Чарльз не замешкался, садясь в полусферу из металла, где, кроме стенок и поручней не было решительно ничего? Нет, несмотря на простоту — а, может, и благодаря ей, — способ передвижения был на удивление надежным. Для Магнето. А Чарльз, хоть и должен был стать его глазами в этом плаванье, полностью зависел от него. И от того, как хорошо будет держаться.
Возможно, в следующий раз стоит выбрать обычный батискаф.
Но пока приходилось иметь дело с тем, что есть. И жаловаться, в общем-то, не на что. Дискомфорт до определенной степени компенсировала забота Эрика — в конце концов, тот искренне пытался устроить своего друга поудобнее. И даже открыл ему свой разум. До сих пор такие жесты доверия с его стороны были редки, а потому ценны.
Стайка любопытных дельфинов сама прибилась к сфере, стоило ей только отдалиться от берегов Кракоа. Непонятная блестящая и круглая штуковина, оставляющая за собой шлейф брызг и кильватерный след, совсем как подводные лодки и корабли, привлекла их внимание. Чарльзу оставалось только убедить их задержаться, плыть рядом, то катаясь в потоке за сферой, то обгоняя ее. Словно все происходящее было большой игрой. Близкий к человеческому интеллект морских обитателей делал задачу привычной. Дельфины мыслили почти как люди — словами, смешанными с образами. И не важно, что слова эти состояли из скрипа и щелчков. Языковых границ для телепатов практически не существовало. Ни на Земле, ни за ее пределами.
Но не все шло так уж гладко. Дельфины не просто плавали — они жили в трехмерном пространстве, где всегда можно всплыть или нырнуть поглубже. В основе их восприятия лежала третья степень свободы, дополнительная ось координат. За пять миллионов лет эволюция создала мозг, настолько приспособленный для жизни в море, что никакие наделенные крыльями или левитацией мутанты по «чуждости» мышления не шли ни в какое сравнение. От картины мира, рисуемой не цветом и светом, а отраженным звуком, голова шла кругом.
Возможно, Церебро облегчил бы обработку этой информации, взяв адаптацию на себя. Но, как и шлем Эрика, он остался на поверхности. Если что-то пойдет ужасающе не так, там от него будет больше пользы. Поэтому фильтром, превращающим звук в видимые очертания прежде, чем передать их в разум Эрика, стал сам Чарльз.
У черты подводного города из шпилей, куполов и колоннад стайка дельфинов покинула их, упорхнула вверх, окруженная пузырями воздуха. Теперь Чарльз касался поверхности разумов атлантов, провожающих их взглядами, опираясь на то, что те видели — и чего ожидали. Ведь гостям с суши, которых Нэмор приказал пропустить к нему, следовало направляться во дворец. Свернуть здесь, плыть вон туда. Чтобы найти дорогу, достаточно соответствовать ожиданиям.
Когда Чарльз последний раз слышал об Атлантиде, она была в руинах. Но то, что он видел вокруг, меньше всего напоминало руины.
Чужие мысли окрашивались эмоциями. Про себя атланты звали жителей поверхности обезьянами, не делая различия между людьми и мутантами. Гости не вызывали у них восторга — как, впрочем, и какой-то выдающейся агрессии. Скорее, закономерное раздражение высшей расы, когда второй сорт посмел быть видимым, обратить на себя внимание, и не чье-то там, а их драгоценного короля. Отнюдь не незнакомое чувство. Но у атлантов оно было словно бы осознанней, чем у людей. Возможно, потому, что превосходство с детства внушалось им прямым текстом, а не считывалось по косвенным признакам. Возможно, потому, что мир на дне океана не знал Второй Мировой, а «нацист» и «расист» для них были не оскорблением, а нормой.
В просторных, но все-таки рассчитанных на «пеших» пловцов коридорах сфере пришлось сбросить скорость, чтобы ненароком не снести наросшие на стены кораллы. Или сами стены.
— Они наполнили приемный зал воздухом, — Чарльз поделился наблюдением, почерпнутым от слуг, накрывавших на стол. Каждый раз, задерживая дыхание, чтобы вынырнуть в сухое безводное пространство, щипавшее кожу, они мысленно проклинали жителей поверхности, но безукоризненно исполняли приказ, — Дыхательные маски нам не понадобятся.
Вынырнув в воздушный пузырь, сфера открылась. Из-за прозрачного купола, за которым плескалась нефритово-зеленая от глубины вода, все вокруг походило на какой-то причудливый океанариум. Огромный и смешанный с дворцом эпохи Возрождения.
Нэмор был здесь. Но за прошедшие часы его настроение изменилось на противоположное. Он был вполне радушен — если «Нэмор» и «радушие» вообще имеют право находиться в одном предложении. Даже... весел? Что, во имя Христа, случилось?
Никола, тот, ради чьего освобождения Чарльз и приплыл сюда, тоже находился в зале. Только пленника он больше не напоминал. Его даже переодели, и если бы не круглые уши, он сошел бы за полукровку — такого, как сам Нэмор. И вроде бы стоило обрадоваться, но на душе остался неприятный осадок. Чарльз не мог поверить, что все происходит на самом деле, что это — не плод засевшего глубоко в подсознании страха, что из-за его действий пострадают другие, те, за кого он отвечал, смешанного с впечатлениями от бесконечных переговоров, визитов, приемов — всего того, чем сопровождалось рождение нового государства.
Но нет. Это был не сон. Не иллюзия. Не что угодно еще, порожденное разумом.
Не считая, разве что, разума Нэмора, с удивительной легкостью меняющего гнев на милость. Как будто чужая жизнь значила не больше, чем блокнотный лист — можно выдернуть и, передумав, вложить обратно, а можно смять и выкинуть. Ради чего? Цели, оправдывающей беззаботную игру с чужими жизнями, Чарльз до сих пор не видел. Грубое же, словно с лошадью на продажу, обхождение с пленником, заставило неприязненно поморщиться. От замечания вслух удержала только вспыльчивость Нэмора. Стоило тому сжать пальцы слишком сильно — и по-человечески хрупкие кости легко треснут. Мутация Николы не давала ему ни особой прочности, ни регенерации.
— Нэмор, если ты хотел пригласить нас, для этого вовсе не обязательно угрожать жизни и свободе других, ни в чем не повинных людей.
Хотел ли он в самом деле? Не факт. Это Чарльз с ним связался, не наоборот. Кто знает, стал бы Нэмор сам заводить разговор о пленнике? Или ждал бы годами, слишком гордый, чтобы начать?
Но поговорить им действительно было нужно. Еще тогда, когда Чарльз являлся к Нэмору в прошлый раз. Если не как мутанту с мутантом, то...
— Как ближайшим соседям, нам пора сесть за стол переговоров. Хотя бы ради того, чтобы таких недоразумений не повторялось, и оба наших народа могли жить в мире и безопасности.
Заставленный угощениями стол не слишком-то походил на «стол переговоров». Но какой уж был. И потому приглашением сесть Чарльз воспользовался. Теперь у него была веская причина задержаться.