Наташе уже привычно жить в полумраке. Она обходит мебель, не натыкаясь на углы, точно зная, что где стоит. Тянется к стаканами, не глядя, все больше привыкает к квартире Мэтта. Её вещей становится здесь все больше, что создаёт некоторый беспорядок, да и сама шпионка в обычной жизни не очень следит за порядком. Она осваивает кухню Мердока, и пока тот приходит в себя, все больше готовит, отказываясь ходит по ресторанам. Но в какой-то момент позволяет Мэтту снова ходить на работу, а по ночам прижимается губами к тонким швам, которые сделала сама.
- Я встретила Фогги, когда он уходил сегодня от тебя.
Наташа споро собирает тарелки в мойку после ужина, стараясь не сильно звенеть, снует по квартире в старых джинсовых шортах, бывшие обрезанные джинсы, и рубашке Мэтта с закатанными рукавами.
- Он даже не пытался испепелить меня взглядом. И давно он тебя домой провожает?
Её голос искрится смехом, лёгким, невесомым. Она выравнивает температуру воды, все ещё не признавая блага цивилизации в виде посудомоечной машины. Да и глупо её использовать для пары тарелок и пары чашек.
Это вполне обычный вечер. Таких вечеров много, они похожи друг на друга, тихие и спокойные, залитые закатным солнцем, щедро просачивающимся сквозь большие окна. Улыбка Мэтта, смех Наташи, его очки на тумбе и никакого стеснения от невидящего взгляда, рыжие завитки волос, постоянно выбивающиеся из-под заколки-краба. Но Наташа точно знает, сколько шагов до комода, где хранится пистолет, и сколько до шкафа, где хранится амуниция Красного Дьявола.
О Руке ничего не слышно в эти дни, хотя Наташа теперь отслеживает все сводки по Адской Кухне. Но словно ошибившись с Дьяволом, они затихли до поры, до времени. Временная мера, об том знают и Наташа, и Мэтт. Ещё Наташа знает, что Мэтт все ещё против её вмешательства, но её молчание лишь иллюзия, которая должна рассыпается, рано или поздно.
Сегодня. Это случится сегодня. Но Наташа улыбается, тянет время, не готовая вступать в спор с Мэттом, нарушить зыбкое течение счастья, простого и домашнего, которое бывает только иногда. Весна в Адской Кухне оказалась поразительной, живой, пахнущей ароматами ресторанов и зелени, слышимая звуком детских голосов за окнами. Наташа готова уже любить тот город, если его любит Мэтт.
Она вытирает последнюю тарелку, ставит в сушилку. Встряхивает руки и неожиданно громко чихает - в носу очень чесалось. Ей все ещё жаль этот вечер, но Мэтту и самому нужны тренировки, а ей нужно понять, как воевать с ниндзя Руки. Почему бы и не сегодня?
Наташа старается ступать неслышно босиком по полу, но знает, что Мэтт её все равно услышит. Отодвигает журнальный столик к окну, затем наступает очередь кресел - освобождает пространство для задуманного.
- Всегда хотела спросить, как ты меня видишь? Меня и других? В бою в том числе.
Ей непривычно устраивать спарринг с Мэттом, это выглядит неестественно, но он тот, кто может научить её чему-то новому, чему не учили ни в КК, ни в ЩИТе. И Наташа готова снова стать ученицей одного из лучших учителей.

Наташа тоже не очень четко представляла, как хорошо видит мир Мэтт.
Нет, не совсем так - Наташа представляла, как хорошо он видит, но все еще был вопрос в том, как именно он это делает.
Она долго привыкала, что он с точностью знает, где она стоит, что делает или как себя чувствует, насколько у нее паршивое настроение или насколько хорошее. Он будто бы видел ее лучше, чем если бы видел глазами, иначе бы не угадал того, что она на самом деле чувствует. Поначалу Наташа пыталась понять это все, потом перестала, решив, что ей проще принять все, как есть, будто бы Мэтт такой же, как все, но и не такой одновременно. Она понимала, что Руке он проиграл не потому, что слеп, а потому, что их просто больше, и потому весы склонились совсем не в его пользу.
- Я?
Наташа оборачивается, всматриваясь в лицо Мэтта. Он улыбается. И на сердце теплеет немного.
Она пожимает плечами.
- Никак. В том смысле, что я никак не могу себе представить, как ты меня видишь. Но ты знаешь обо мне так многое, что поразительно. Хотя цвет волос, ты ведь спрашивал его у Фогги, да? И наверняка не знаешь, какого цвета на мне джинсы, что на них на колене заплата, но наверняка знаешь, что на мне твоя рубашка. - Вдова качает головой: - Все еще не имею никакого понятия, как это работает, но работает - и прекрасно.
Значит, у них есть шанс.
- У меня есть идея. Но тебе может не понравиться, - Наташа улыбается, уходя в комнату, чтобы вернуться, держа в руках шарф из плотной ткани, сложенный вдвое, как повязка на глаза. Протягивает его Мэтту, предлагая: - Я хочу, чтобы ты завязал мне глаза. Я знаю, что ты сейчас скажешь - это не имеет смысла, я не буду тебе равной, а с Рукой отсутствие зрение и подавно не нужно. Но что, если я окажусь где-то, где будет так темно, что ни зги не видно, а прибора ночного видения у меня и близко не будет? Что мне делать тогда?
Программа Красной Комнаты была во многих смыслах совершенна. Над ней работали лучшие специалисты, стремившиеся учесть все сферы человеческого организма, которые можно и нужно использовать. Но почему-то никто из тренеров ни разу не подумал о подобной ситуации, видимо, полагаясь на фонарики и более совершенную технику, что пришла на смену. В темной комнате Романова бывала, и даже кошку находила, живой выходила, иногда и без синяков. Но это не означало, что снова повезет. А подготовка снижает риск на определенный процент.
И все это она готова сказать Мэтту, если тот надумает начать спорить о нерациональном выбор Наташи упражнения для тренировки.
Она поворачивается к нему спиной, чтобы он накинул шарф ей на глаза, завязал узлом на волосах. И пока Мэтт собирается это сделать, она прямо ощущает, что он все равно не очень хочет встревать в этот спарринг. Будто бы боится причинить ей вред.
Когда-то это становилось поводом для ссоры.
Сейчас?
Наташа, не оглядываясь, ловит его руку, тянет к себе, пристраивая на грудь, где под пальцами Мэтта бьется ее сердце. Сильное, стабильное, честное.
Ему оно никогда не солжет. Наташа пыталась, правда пыталась заставить собственное сердце лгать, ей даже как-то что-то удалось, или Мэтт позволил. Но теперь она не будет больше этого делать.
Никогда.
- Мэттью, - его голос звучит ласково, - я знаю, что ты не хочешь. И знаю, что ты оцениваешь меня более слабым соперником из-за своих особенностей. И даже если это так, то нельзя позволить это использовать против меня. Помоги мне. Дай то, чего я сейчас прошу. И не стесняйся бить. В конце концов, потом у тебя будет шанс зацеловать каждый синяк на моем на теле.
Рыжая смеется. Чуть хрипловато, немного по вине табака, но Мэтту нравится слушать ее смех, она давно это усвоила. Как у него смертельным оружием была его улыбка, так для нее всегда был этим оружием смех. Смех, который был в состоянии заставить треснуть стену, возведенную Мэттом вокруг себя в попытке защититься.
Может, он этого не замечал, но после нападения Руки нечто подобное стояло между ними. И Наташа собиралась сломать эту стену. Ей была знакома причина оного, ей было понятно все то, что гложет Мэтта - и самым сильным страхом была потеря того, кого любишь.
Таким, как они, нельзя любить. Это слабость, в будущем она может обойтись дорого.
Но лично им уже поздно сопротивляться.
И Наташа все же поворачивается к Мэтту лицом, тянется к его губам, целует его.
- Помоги сохранить нам обоим жизнь.