Не было уже смысла пытаться быть ему тем, кем был Тор раньше. Сейчас было не время, и не место. Посему та животная ярость, с какой он врезался в строй мертвецов, наводила ужас даже на его берсеркеров - а эти воины не боялись ничего и никого, являясь кошмарами во многих мирах. Это не было битвой, это была самая настоящая резня, и мясники были с обеих сторон. Но никто не желал отступать,
Смотря вокруг, Громовержец едва смог понять - Локи был прав. Это был конец их мира. В мире мертвецов гибли Асы, умирали турсы Муспелля, развоплощались мёртвые и - во имя чего? Воззвав к Иггдрасилю в своей ярости и требя ответа, Таранис ничего не услышал в ответ - кроме скрипа Мирового Древа, так похожего на стон. Разрубив еще троих мертвецов одним взмахом секиры, Донар издал громовой рёв и призвал громадный столб молнии прямо в гущу воинов Дикой Охоты. Стихия сожрала всех, кто был в радиусе ее поражения, будучи одновременно и мощью Громовержца, и частью Радужного Моста. Боевое безумие сына Одина показало ему - нету уже смысла цепляться за разрушенные остатки их жизней. Теперь он видел это так же ясно, как раньше всячески отрицал.
Именно поэтому сейчас посреди выжженного круга находился громадных размеров меч. Когда-то это был меч Вотана. Но теперь он стал мечом его сына.
- Хеймдалль... - тихо обращаясь к Стражу Бифрёста, Веор знал, что тот услышит его. Услышит и поймёт. - Пора. Время пришло.
Зов Гьяллархорна был слышен во всех Мирах Иггдрасиля. Назад пути уже не было, это было понятно каждому, и многие не противились такому концу. Кажется, само мироздание уже... устало. И в смерти оно надеялось наконец обрести покой. Слишком много устоев было сломано детьми Ганглери, слишком много правил было нарушено, слишком сильно были испорчены корни да ветви Мирового Ясеня. Но рагнарёком это нельзя было назвать. Не все пророчества свершились. и все же - мир умирал. Только лишь на своих условиях. Умирал так, ка кникогда раньше.
И впереди всех были сыны Асгарда. Свою жизнь они продавали так дорого, что само бытие в последний раз смотрело на них. не отводя взгляда. Им нечего было уже терять - они потеряли все. И теперь Асы делали то, что умели лучше всего - убивали, и уходили за грань следом. На пике своей боевой славы, которую можно постичь лишь в смерти.
Небосвод рушился, и небо Хеля плакало огненными слезами. Сквозь пространственные дыры, которые разверзлись на небосводе, были видны другие миры - и их жители могли видеть друг друга. И везде была битве, везде была смерть, везде умирала сама жизнь. Можент, кто-то и знал, что именно так всё закончится. Но тогда... почему они не предотвратили это? Где они оступились, думал Тор? Когда они с братом приняли роковое решение, которое стало точкой невозврата?
Впрочем, неважно. Нагльфар уже был захвачен мертвецами Дикой Охоты, которым противостояли драугры Хельгарда. Хати да Сколь уже заставили угаснуть Мани да Солль, таки догнав их в своей вечной гонке, но не разрушили, а лишь заставили умирать в агонии, присоединившись к сражению после, опьянённые кровью. Ёрмунгандр, бич Громовержца, был слишком занят мертвецами под предводительством той, что была раньше Энджелой, и Одинсон не знал, успеет ли он стать его погибелью. Поскольку он не видел Гримнира, но Хродвитнир уже был среди сражающихся, убивающий воинов с обеих сторон. Ему было наплевать, где правые, а где нет. Может, ему было наплевать даже, где сам Всеотец - Ванагандр попросту жаждал крови, жаждал убивать до тех пор, покуда сам не умрёт. Даже Хела взяла участие в битве, то ли одумавшись, то ли поняв, что свой конец нужно встретить как полагается, отринув свои предубеждения да гордыню. Оглядываясь по сторонам и вырезая воинов Дикой Охоты, кровожадное лицо Веора озарила так не к месту явившаяся улыбка, означавшая облегчение. Да, как бы это все не походило на Сумерки Асов, они смогли разрушить все правила. Стёрли каждое пророчество. Теперь каждый сам выбирал свою смерть, не будучи привязанным к пророчеству Гулльвейг. Пусть так.
Осталось теперь ему выбрать свою.
Найти предводительницу дикой Охоты не составило труда - ее аура была словно бы маяком для Громовержца. Прорубив себе путь к телу Мидгардсорма, Донар сам не понимая, что делает, склонился над громадной головой умирающего сына Локи. Столько эпох они были врагами - и только лишь потому, что были достаточно глупы, дабы враждовать из-за детской обиды с верой в обоюдную смерть из-за пророчества мёртвой ведьмы. И сейчас Одинсон порывом урагана закрыл громадные веки змея, положив руку на его чешуйчатое тело. Для того, дабы проститься, время было всегда. Для того, дабы отдать почести - тем более.
И уж точно Вингнир ни за что бы не позволил осквернить Дикой Охоте тело того, кто был ему врагом всю его жизнь, но на пороге смерти перестал быть таковым.
Снопы небесного огня, осыпавшие тело Ёрмунгандра, подожгли его, отправляя в последний путь за грань, и испепеляло каждого из немёртвых, кто смел посягнуть на его плоть. Закрыв глаза на нескольк мгновений, он повернул голову, руководствуясь лишь чутьём, которое безошибочяно привело его к Предводительнице. Что же... Тогда быть по сему. Может, вот она - его смерть.
Но будь он проклят, если позволит ей убить его раньше, чем он сотрёт из реальности это осквернение памяти той, что умерла давным-давно.
И ровно в тот момент, когда копьё рыжеволосой воительницы вонзилось в грудь Громовержца, его оружие пробило насквозь ее живот, там и застряв по последнему велению своего повелителя. Но, если быть точнее, предпоследнему.
Ибо Первородная Буря, призванная Богом Грома, должна была исполнить роль Суртура, который умер раньше предначертанного часа, а дочь его не смогла справиться с ношей отца. И Меч Одина, ставший Мечом Тора, был ей маяком.
Закрывая глаза, Одинсон не ожидал посмертия. Впереди его звал лишь покой, тишина, и место, где наконец не будет ничего, что могло бы позвать его по имени, давая ему возможность уйти. Однако после тьмы, которая наступила, была лишь неестественная пустота.
Но после и она стала... чем-то.
